Henry Kendall. Призрак Долины
(1839 – 1882, Австралия)
ПРИЗРАК ДОЛИНЫ
«Уши заткни, незнакомец, и сразу сверни у порога.
Там бродит Призрак Долины, и в мире дорог ещё много.
Уши заткни, незнакомец», — сказала мамаша седая
Когда засиял полумесяц, по рунам сакральным гадая.
Ночью он медленно бродит прямо за тёмной лощиной,
Но никогда не снисходит он к впадине той нечестивой.
Ночью он бродит по склонам громко при свете багряном,
Но пребывать он не может в этом лесу окаянном.
На всем протяженье ложбины сверкает роса под луною
И две одинокие тени там пилят двуручной пилою —
То пильщиков двух привиденья (~ ступай ниже-ниже по склонам ~) —
Тех, кто здесь свершил преступленье, убийство злодейское с громом!
Когда ветер шквалистый дует сквозь дровник, забрызганный кровью,
Всегда можно пиленье видеть и лес строевой к изготовью.
Пила с завыванием пилет всегда, когда ветер гуляет
И бурное море в заливе шуршит о песок и стенает!
И возле сожжённого тела, чернее ползучего гада,
Сидит эльф несчастной овчарки (найти ли печальнее взгляда?)
Когда гром сухой громыхает всё громче и в заводи тонет,
Тот эльф невозможно страдает и всё по хозяину воет.
«Ловчее считай свои чётки», — сказала мамаша седая
Когда засиял полумесяц, по рунам сакральным гадая.
Она напевает, бормочет, что ты вдруг услышишь невольно
В ложбине пилы завыванье, увидишь кровавые брёвна.
Ловчее считай свои чётки и пусть будет лёгкой дорога,
Во имя Христа и Марии, во имя Всевышнего Бога.
Молись за покой и за эти места, что опасны и дики,
Молись, чтоб скорее исчезли все эти ужасные лики.
Один лик морщинистый, бледный, что ужас вселяет всем горний,
Когда в темноте возникает при вспышках сверкающих молний.
Другой извергает проклятья по золоту, что захватили
(Скрести свои руки смиренно) того, кого в чаще убили.
Он прибыл оттуда, где остров такой романтичный, любимый,
В Атлантике спит упоённый... Он прибыл, ветрами гонимый,
Покинув свой дом терпеливый, в надежде, что дома дождутся,
Во имя единственной цели отправился, чтоб не вернуться.
А те, кто в лесу пребывали, работали пилами смачно.
Они незнакомца убили (так здесь говорят люди мрачно),
Притом с полуумной овчаркой, которая пряталась рядом;
Кричал в тишине и дивился, и умер в лесу он проклятом.
Скрести свои руки смиренно, дыханье сдержи на попятных,
Лети ради собственной жизни от этих теней неприглядных,
От черт незнакомца холодных и столь молодых как твои же,
И смерти в устах у мамаши, налипшей как страшные вирши.
Скажу я: бушмен очень храбрый – храбрее, чем многие люди,
Идя через эту долину, и тот содрогается в жути,
Когда в этой тёмной лощине, такой одинокой, невольно
Он видит вдруг влажные козлы и рядом кровавые брёвна.
--
GHOST GLEN by Henry Kendall
"Shut your ears, stranger, or turn from Ghost Glen now,
For the paths are grown over, untrodden by men now;
Shut your ears, stranger," saith the grey mother, crooning
Her sorcery runic, when sets the half-moon in.
To-night the north-easter goes travelling slowly,
But it never stoops down to that hollow unholy;
To-night it rolls loud on the ridges red-litten,
But it cannot abide in that forest, sin-smitten.
For over the pitfall the moon-dew is thawing,
And, with never a body, two shadows stand sawing --
The wraiths of two sawyers (~step under and under~),
Who did a foul murder and were blackened with thunder!
Whenever the storm-wind comes driven and driving,
Through the blood-spattered timber you may see the saw striving --
You may see the saw heaving, and falling, and heaving,
Whenever the sea-creek is chafing and grieving!
And across a burnt body, as black as an adder,
Sits the sprite of a sheep-dog (was ever sight sadder?)
For, as the dry thunder splits louder and faster,
This sprite of a sheep-dog howls for his master.
"Oh, count your beads deftly," saith the grey mother, crooning
Her sorcery runic, when sets the half-moon in.
And well may she mutter, for the dark, hollow laughter
You will hear in the sawpits and the bloody logs after.
Ay, count your beads deftly, and keep your ways wary,
For the sake of the Saviour and sweet Mother Mary.
Pray for your peace in these perilous places,
And pray for the laying of horrible faces.
One starts, with a forehead wrinkled and livid,
Aghast at the lightnings sudden and vivid;
One telleth, with curses, the gold that they drew there
(Ah! cross your breast humbly) from him whom they slew there:
The stranger, who came from the loved, the romantic
Island that sleeps on the moaning Atlantic,
Leaving behind him a patient home, yearning
For the steps in the distance -- never returning;
Who was left in the forest, shrunken and starkly,
Burnt by his slayers (so men have said, darkly),
With the half-crazy sheep-dog, who cowered beside there,
And yelled at the silence, and marvelled, and died there.
Yea, cross your breast humbly and hold your breath tightly,
Or fly for your life from those shadows unsightly,
From the set staring features (cold, and so young, too),
And the death on the lips that a mother hath clung to.
I tell you -- that bushman is braver than most men
Who even in daylight doth go through the Ghost Glen,
Although in that hollow, unholy and lonely,
He sees the dank sawpits and bloody logs only.
==
Свидетельство о публикации №113030803934