Из цикла Архитектура Ленинграда

ИЗ ЦИКЛА  «АРХИТЕКТУРА ЛЕНИНГРАДА»

                Борису Власову

       1.
Когда я был всего лишь мальчиком,               
я рисовал в альбоме перспективы.
Я их придирчиво оттачивал…
Как это грустно и красиво:
препровождать шеренги окон
далеко, сказочно далеко!..
И было ясно, что проспектом
(порукой каждая деталь)
нельзя попасть ни в лес, ни в лето,
а только в сомкнутую даль.

Я стал свободнее с годами,
и мне знакомо торжество
сойти на нет для новой дали:
я знаю, это каково!
Я приручил свою мечту
и одолел аксонометрию,
и я пробрался в точку ту,
насквозь простреленную ветрами.
И я умею есть мороженое,
пережидая непогоду,
на волоске от невозможного —
в голубоватой точке схода.

  2.
Ударьте апрелем, лозой, пустяком,
и я разбредусь по гремучему городу.
А небо еще до поры — молоком,
и гнезда лохматы, как черные бороды.

Вы знаете, где переулок Свечной?
Я знал переулки, я их регистрировал…
Вот-вот соберется трамвайчик речной
к блаженному острову имени Кирова.

Я мало их знаю, мужчин городских,
но женщин до самой малейшей подробности:
я нежностью жадной преследовал их,
в шальных переулках немея от робости.

А нежность росла без конца и наград,
и кто-то по ней порошил снегопадом…
Я помню, почем продавал Ленинград
сановные эти тугие фасады.

Мне были ансамбли тогда нипочем —
я дерзко хмелел, становился бесстыжим,
я нес на себе, натирая плечо,
на грехопаденье выменивать Биржу.

Как трудно все это в четырнадцать лет!
Ведь мне говорили, что этого мало —
я рылся в карманах и плакал в ответ,
а после ходил умирать на вокзалы.

  3.
Я годы положил
на прирученье города,
но он пока еще хозяин.

Пока цирюльник бреет бороду,
он лицедействует ферзями:
колонны, шпили, купола
возвышенны, великолепны,
да так, что, кажется, ослепну
или заброшу все дела.
Фонтаны мало где работают,
но монументы все плечисты.
Коллегии* краснеют ротами
для тех, кто будет в них зачислен.

Кто «освежен», тот кожей чувствует
прохладу улицы тенистой…
Фонтан пылит — он будет люстрою,
а ты смиренным лицеистом.
Сядь, посиди — скамеек много,
и в холод вкраплена теплынь;
рукою радугу потрогай
и в небо голову закинь.

Кораблик золоченый валится
с высот без всякого злодейства.
О, эта синь!.. и эта палица,
и желтизна Адмиралтейства.

Художник ножницами кружит,
изготовляя силуэты.
Цыганка продает вам суженых
за так, за белые монеты.

* Здание «12 коллегий» — университет

 4.
Я помню закатом обрызганный остров —
отвергнутой жизни источенный остов.
Проветренный, стылый, бревенчатый липами,
собранье давно очумелых домов —
тевтонских, голландских, славянских со всхлипами
пожизненных вальсов из тощих углов.
Как жизнь многодетна! Как время пронзительно!
Здесь жили корнеты в сияющих кителях.
И лауэн-теннис…и чаепития…
Здесь дамы гуляли в кудрявых жабо,
и лаяли доги в чугунный забор.
А ныне глядят с поволокой печали
замшелые башни пустыми очами.

Но плавает остров по морю столетий,
у жизни рождаются новые дети —
и вот они в белых футболках и кедах
гуляют и едут на велосипедах.

  5.
Я так хочу поговорить
про голубую колокольню,
ее со звоном опустить
в каналы, узкие, как штольни.

Доколь в себе буду носить
сады, весенние причуды
и стариков, что вечно будут
в воротах гривенник просить…

Там во всю прыть, виляя задом,
трамвай, отбившийся от рук,
летит в церковные фасады
и поворачивает вдруг…
Затем без всякого лихачества
смиренно движется к Подъяческим…

Вы можете наверняка
за клубом Первой пятилетки
у подмороженной брюнетки
купить четыре пирожка
и с пирожками навестить
последнее жилище Блока…
Закат в клавиатуру окон
намерен пальцы запустить.
А перед вами стынет Пряжка
и катит в море, замарашка.

Другой маршрут и вовсе прост:
«Мариинка» —  «Поцелуев мост» —
«Голландия» — огромный рот
с куском испуганного неба.
Не знаю кто, поскольку не был,
но кто-то тяжкий в ней живет.

А дальше мост, где три реки
стучат в замшелые быки.
Там есть уютный особняк,
по стенке бюсты, бюсты, бюсты…
А небо совершенно пусто,
как чисто прибранный чердак.

Там тишина. Покой. И гниль,
и близость Финского залива.
…И я там жил,
пил мед и пиво,
у неба милости просил.
    
1975