последнее тебе

*мне отмщение, и аз воздам.


когда по ночам обычно скручена,
вывернута, искалечена, и ниточка
уже в мысль вложена, та - взъючена
у него на губах какая - нибудь Лидочка,
Викочка,
моя наилучшая.

и это все, что он помнит в этих вещах,
словарный запас и птаху у обочины
вещи вперемешку повешенные в шкафах,
и итоги те самые, что мне пророчили.

и это все в том, как он вырывался из города
в город другой, чужой, иноязычный
он грозился все отрастить синюю бороду,
и вид потерять последнего приличия.

он понял, как смертельно уставшему
важен каждый клочок постели,
как простить легко куртку замшевую
объятьями моими испачканную в пастели.

через порог, дразня, прощался
после себя просил - "вымой за мной полы?"
на какую голову ты вообще взялся,
ни нутра ведь на тебя. ни выжженного нутра золы.

"а когда тебя, родная, поведут на Голгофу,
твои друзья, соратники. рать
я впишу в мемуаров твоих строфы
как трудно тебе это было вязать,

как испытуемая веским, ты легко терпела
и как виновной уйдешь и теперь
ты пусть со мной страшно болела,
но болела во имя идей.

как в истериках билась у края ванны,
и каким родным тебе был ванны край..
прости, я чутка порушу тебе планы,
ненависть питательна - не забывай.

я буду тягуч, я словно в металлы
тебя, тебя закую, моя дорогая
воем своим напой мне псалмы
аль на горы восходя, ты - и вдруг немая?"

умолкнет, нахмурившись, дым проглотит
и пальцами мне с плеча спустит лацкан,
"да что же сегодня в голове твой бродит?
не оставишь меня, ты говорил же мне сам.

неужели собственноручно мне
с тобою делящей пополам, венец терновый вручишь?"
молчание, только пальцы скользят по плечу
"ты ведь все это шутишь?"
"конечно, сНежная,
шучу."