Чудо

Когда я впервые увидела тебя,
ты сидела на будке "Огнеопасно" и не болтала ногами.
Это было странно:
8-ми летняя девочка сидит и не болтает ногами.
На небе был виден большой и яркий луч света,
ты бегала по нему глазами вверх-вниз.
Потом ты придумала, что это небесное дерево
и стала мысленно забираться на него,
но оно таяло и ты падала.
Потом ты придумала, что это прядь волос доброй богини
и стала мысленно водить по нему рукой.
Твои пальцы то еле заметно шевелились, то затихали.
А потом тебя позвал папа, и ты побежала к нему.
Он о чём-то спрашивал тебя,
странно, но ты не отводила взгляд
и смотрела на него так, как-будто его слова или он сам
были для тебя также важны и удивительны, как этот луч на небе.

Однажды я всё-таки решилась подойти к тебе.
У меня было две спичечных куколки,
одну я протянула тебе.
Ты взяла её аккуратно двумя пальцами
и улыбнулась мне.
Не куколке и не просто так в никуда, а именно мне.
Эта улыбка нырнула в меня и поселилась в груди маленьким солнышком,
которое светило мне всюду, согревало и радовало меня.
В то лето мне постоянно было хорошо и весело.

Ты не любила играть.
Я почему-то сразу это поняла, хотя раньше не встречала таких детей.
С тобой я тоже разлюбила игры.

Ты редко купалась в речке.
Это тоже было странно.
Ты ходила туда почти каждый день,
но чаще просто сидела на берегу и смотрела на воду.

Однажды мы пошли на речку вдвоём.
Был вечер и на пляже совсем не было людей.
Ты разделась и медленно зашла в воду.
Ты двигалась так тихо и аккуратно,
как-будто вода живая, и ты боишься её потревожить.
И мне казалось, что вода обняла тебя тепло и крепко,
и сама начала качать тебя и играть с тобой.
Казалось, что ты ничего не делаешь,
а она бережно поднимает и опускает тебя.
Я даже подумала, что речка ждала тебя
и очень хотела чтобы ты в ней искупалась.
Или что здесь живут какие-то речные ангелы
или ангелы-рыбки, которые, на самом деле, твои большие друзья,
и сейчас вам так хорошо и весело вместе.

Ты позвала меня.
Без слов, какой-то полуулыбкой и лёгким движением головы.
Я чувствовала волнение и трепет,
как-будто ты хотела познакомить меня с большим невидимым другом.
Я заходила в воду осторожно и неуверенно,
как бы извиняясь за то, что могла потревожить его раньше, когда бросалась в воду с разбегу, или когда мы с ребятами брызгались и рвали камыши,
играли с ними, а потом оставляли в речке.
Я почувствовала, что вода обнимает меня,
осторожно, бережно касается моей кожи, берёт меня на руки и качает.
Это было невероятное чувство!
Будто мы её маленькие дети,
две сестры, любящие и любимые, маленькие и вечные, смелые и осторожные.

Я чувствовала, что обрела семью.
Всё вокруг было живое, удивительное и дружелюбное.
Ты знакомила меня с лесом, с цветами, с кукурузным полем, с кошками и собаками.
Оказалось, что я ничего этого не знала раньше.
Я вспоминала себя такой, какой была до знакомства с тобой и ужасалась:
как я сажала на колени кошку и настойчиво гладила её,
она вырывалась, а я ловила её, одной рукой держала за шею, а другой гладила.
Как бегала по деревне, рассекая воздух, как будто вокруг была невидимая простыня, которую мне хотелось разорвать.
Как рвала цветы сразу по несколько штук прямо с травой, с корнем вырывая их из земли,
нюхала, смотрела на них быстрым взглядом и несла домой, размахивая букетом на ходу.
А когда мне надоедало их нести, бросала прямо на дорогу, оставляя себе только одну или две оторванных головки от свежих и самых красивых ромашек, которые мне было жалко выбрасывать.
Я клала их в карман и забывала почти сразу же.
Часто мама стирала их вместе с одеждой.

Тогда я вспоминала это, как нелепый сон.
Но и то, что происходило со мной в то лето, я тоже воспринимала как сон,
потому что он был слишком реален для реальности.
Слишком живая жизнь, от которой я даже заболела.

Это случилось, когда я поняла, что лето кончается и скоро ты уедешь.
У меня было что-то вроде лихорадки:
какое-то болезненное чувство восторга, которое кололо пальцы
и, доходя во мне до крайней степени, взрывалось и обдавало волной жара и дрожи.
Я два дня не выходила из дома и ты пришла меня навестить.
Взрослые смотрели на тебя, как на инопланетянку:
их почему-то пугают спокойные и молчаливые дети.
Ты зашла в комнату, сказала: "Привет" - и села на стул рядом с кроватью.
Я сразу почувствовала себя лучше.
Как будто мой пожар залили прохладным молоком,
и теперь внутри была спокойная теплота.

Ты сказала, что завтра уезжаешь и попросила, чтобы я не грустила и не болела.
Сказала, что будешь вспоминать меня и что я могу вспоминать тебя.
Мне от этих слов стало очень тяжело и грустно.
Почему-то я спросила: "Как не грустить?"
Как-будто знала, что ты знаешь и знала, что это трудно даётся даже тебе,
а у меня самой вряд ли получится.
Ты ответила: "Надо не забывать."
- "Что не забывать?"
- "Не забывать ничего. Не забывать, что всё живое.
А когда не верится, надо напрячься и гнать эту мысль со всей силой.
Если ты несколько раз ей не поддашься, она уйдёт."
- "Мне не нужно это без тебя."
- "А ты покажи ещё кому-нибудь.
Представь, как это здорово, что ещё кто-то это почувствует."
Эта мысль на минуту воодушевила меня, а потом померкла
и мне снова стало невыносимо грустно.

Я сказала: "Я не буду грустить".
Ты улыбнулась такой улыбкой, в которой тоже была грусть,
и как-будто что-то укусило меня.
Я не хотела, чтобы в твоей улыбке была грусть,
Мне хотелось вырвать её оттуда.
Я понимала, что теперь я буду вспоминать именно эту твою улыбку, а не ту первую,
и от этого становилось совсем грустно.
Но, чем больше становилось грустно, тем больше я восставала против этого чувства.
Мне хотелось убить грусть, сделать тебе такой подарок, даже жертву.
Чтобы ты снова поверила.
Чтобы ты не забывала, что ты любимый ребёнок большого доброго мира.

Я дотронулась до твоей руки и подарила тебе улыбку.
Я впервые подарила кому-то улыбку.
Я почувствовала как она переходит от меня к тебе, как она ныряет в тебя солнышком,
и нам стало хорошо и спокойно.
Как-будто рядом был большой невидимый друг, обнимающий нас, и незаметно для нас самих поселивший в нас веру в то, что всё будет хорошо.