Приветствие из Буэнос-Айреcа
Аппетитно-возбуждающий дым шашлыка распространялся за пределами коттеджа.
- Жизнь хорошее дело – послышался громкий мужской бас.
- А хорошо жить, еще лучше – добавил голос, похожий на скрипку.
Женский, «кудахтающий» смех в темноте удалялся над деревней, как косяк журавлей улетающий на юг.
« Приезжие богачи из города», - определил Тамаз, завистливо посмотрев на два дорогостоящих джипа стоящих у забора. Он с утра ничего не ел.
От вкусного запаха шашлыка, желудок лихорадочно вырабатывал желудочный сок. Тамаз вынуждено глотал периодически накапливающуюся во рту наглую слюну. Тучная женщина вся в золотых украшениях, открыла калитку и оценивающе посмотрела на Тамаза.
- Ты грузин? – не обращая на сказанное Тамазом до этого, спросила она.
- Да - ответил он.
- Э! дорогой мой Гиви, какая работа ночью? – засмеялась она.
Женщина приблизилась к Тамазу. Из ее рта сильно пахло спиртным.
- Я, вообще… на завтра … – растерялся Тамаз.
От света лампы установленной над калиткой, лицо Тамаза казалось бледным, а усы под большим острым носом – черные, как джипы стоящие неподалеку.
- Хозяйка, я хорошо рисую - продолжал взбудоражено уговаривать Тамаз – если у Вас есть
баня, могу на стене нарисовать купающихся в море русалок, в саду из речных камней выложить розы на земле, кузнецкие, плотнические работы, все могу делать своими руками.
Пока Тамаз говорил о деле, женщина ухмыляясь, раскачивалась из стороны в сторону, как кукла «неваляшка», а потом в один миг протрезвев, вдруг обняла его и начала целовать.
- Дай посмотрю, грудь волосатая? дай посмотрю, – между поцелуями повторяла она.
Тамаз оттолкнул ее назад, вытирая жирную вязкость ее помады.
- Ладно, - сказала женщина, приводя себя в порядок, – понимаю, не дура. Жди здесь, я сейчас приду.
Через несколько минут женщина вернулась, неся хлеб и куски мяса шашлыка, завернутые в газету.
- Завтра в три часа дня приходи, я дам тебе работу. «Гудбай» - торопливо сказала она, и закрыла за собой калитку.
Уходя, Тамаз позади услышал - ржущий, мужской бас, «Сталин капут!» Зайдя в темный, еловый лес, он решил далеко не ходить. На большой, знакомой поляне, сидя рядом у разведенного костра, съест свое первое подаяние. В темном лесу стволы елей были едва заметны. Тамаз как будто имея на глазах бинокль ночного видения, уверенно обходя ели зигзагом шел вперед. Иногда были слышны «у-у-у» совы и скулящий лай лисы, пилящий его слух.
Тамаз испытывал какую-то философскую любовь к ночи. Когда в двадцатилетнем возрасте, он безнадежно влюбился в одну из Тбилисских красавиц и хотел подарить ей свою нарисованную акварель, где был изображен ночной Тбилиси над рекой «Кур», а на небе большая луна. Девушка посмотрела и сказала с презрением.
–Под картиной можно написать « час разбойничества».
- Это неправильно, – обиделся Тамаз – ночь есть большое таинство. Ночь час любви. В целом, ночь ищущий, а день- находящий.
- В таком случае я удовлетворюсь найденным, – сказала девушка, окончательно отказываясь от встречи с ним.
Сзади послышалось легкое шуршание, Тамаз остановился. Шуршание тоже. Он сделал несколько шагов навстречу звуку и громко закричал. Послышалось шумное бегство животного. «От запаха шашлыка все голодранцы вокруг встали на ноги, – про себя засмеялся Тамаз, - зря я спугнул моего братишку, поделился бы».
Два месяца тому назад, Тамаз освободился от долгого заключения. Не имея никого в Тбилиси кроме нескольких, дальних родственников, он остался в соседней деревне в доме у одинокого старика, измученного в Сталинских лагерях. Снова сидеть он не хотел. Еще несколько лет и кроме услышанного на зоне, ему нечего будет рассказать. Жена, дети, дом, только это он мог красиво нарисовать на бледной коже сокамерников.
Дойдя до границы леса, Тамаз вдруг заметил, что выбранное место на поляне было занято. Два существа похожие на средневековых королевских шутов с колокольчиками, сидели на корточках в центре поляны. Рядом находился какой-то прибор, излучающий красный свет. Тамазу показалось, что они спорят. В ночной тишине идущие от них звуки были какими-то странными, как будто металлические гвозди резались под мощным прессом. Тамаз восхитился вдруг появившейся перед ним сказочной панорамой. Кругом темный лес, вместо костра ярко-красный свет и два карлика, как будто дерущиеся между собой за кусок золота. Красный свет начал мигать и существа как птицы пьющие воду, подняли головы вверх. С неба быстро и бесшумно спустился вниз большой, черный цилиндр, размером с высотное здание. По телу Тамаза пробежали «мурашки». Цилиндр, как огромный занавес в театре, опустился на траву, закрыв красный свет и сидящих существ на корточках. Никакого дрожания земли, никакого звука. Обалдевшему Тамазу показалось, что от голода начались галлюцинации. Из центра темного цилиндра внезапно появился луч белизной цвета молнии, который осветил зайца, выходящего из леса на поляну. Перепуганный заяц дернул назад. Луч, как в цирке во время представления, сопровождал длинноухого до еловых стволов. Тамаз попятился назад в сторону леса, но не успел сделать и несколько шагов, как из трубы второй луч ослепил его глаза. Вначале он почувствовал тепло на лице, потом как будто бы ему вкололи морфий. Мозг приятно дребезжал, и легкая слабость разлилась по его телу. Захрапев, Тамаз рухнул на траву.
На рассвете, когда две утки шумно пролетали над поляной, Тамаз проснулся. Поляна была пустой. Развернутая газета лежала неподалеку, без хлеба и шашлыка. Тамаз с удивлением заметил, что совсем не ощущает голода, как будто бы он только что плотно поел. Поднявшись, Тамаз шагнул в сторону центра поляны. На его шее висел какой-то висячий предмет, подпрыгивая у него на груди. На крепкой металлической нитке толщиной с волос, висел стальной, серебристый квадрат, где был отпечатан грузинский рукописный текст светящийся цветом фосфора. Тамаз сразу узнал свой красивый почерк. Как оторопевший ребенок, он с открытым ртом смотрел вокруг. Трава на поляне размером с футбольное поле была сильно примята.
«Вот тебе и ночь….. ничего себе? оказывается не сон….» подумал Тамаз и начал читать свой почерк на квадрате, написанный чужими руками.
«Аргентина, Буэносайрес….» В слове Буэнос–Айрес была тоже ошибка.
Тамаз вспомнил.. - в школе, во время диктанта, проходящая мимо учительница Нино Вахащвили худая и костлявая, указательным пальцем несколько раз стреляла в школьную голову Тамаза.
- Бестолочь! Буэнос–Айрес пишут раздельно, как Сан и Франциска. Исправляй!
Маленький бунтарь Тамаз, разозлившийся на учительницу и потерев больные точки на голове, не исправил ошибку, оставил слитно.
Он продолжал читать, - «там ты найдешь свое счастье и покой. Встань и иди».
Внизу, как подпись было добавлено «генацвале, биджо»!
Сочи 2001г. Саред
Свидетельство о публикации №113030705954