Вендетта Бога гл. 8 Перевоплощение

                Вендетта Бога гл. 8 Перевоплощение
      
               
И так, с чего ж и как начать? И почему ж я бабью волю вдруг стал покорно выполнять? – спрашивал себя великий коммерсант, выходя из парной в своей резиденции. Об этом он думал, ругая себя за то, что сказки слушал, да, похоже и что-то из них скушал. Пока принимал баньку, он хорошо вспомнил уединение своё с загадочной дамой, но не ругал себя за и это и за всё, что с ним потом произошло.  После общения с ней у него всё чесался затылок от ушей и, как бы он не чесал его, он так и не стал умней.
      От чего, он не мог сам понять, почему ему, вдруг захотелось засветиться в высшем свете и по выкаблучиваться с некой нереальной идеей на международном совете. Вспоминая всё, он продолжал мучиться в ответе. Наконец он стал понимать, что какая-то невообразимая сила, подсознательно его заставляла выполнять делать то, чего он, по своему вразумлению делать не хотел, но делал, несмотря ни на что.
 Особо его мучила необузданная страсть, охватившая его тело, с желанием обладать девой, подарившей ему своё кольцо. Эта возникшая страсть, как будто решала всё в поступках его.
      Выступать на совете, как по кольца воле, на международной ассамблее, да ещё и громогласно, было очень рискованно, и ужасно, так как то, о чем твердил он, не устроило никого. Эта неожиданность выступления его, поставила точку на всё и в основном на карьеру и тяжбу в окружение значимых мира формирующих политическое ярмо.
     Естественно идея нового витка, объединения мирового сообщества, с единым мировым правительством общества, воспринялось тяжело. Она получила фиаско за то, что он предложил создать фонд международного достояния всего, в виде акций его. Хотя это было не всё. Он намеревался ещё, принять под это крыло все международные картели, отдельным странам назло.
   Более того, говорил, что нужна не только такая международная организация, но и международная религиозная ассоциация и такая, же валюта, и независимая территория, вне какой-то страны, предлагая от души, единую социальную оценку деятельности властей всей земли ввести.
    Его утверждение о необходимости нового межнационального совета мировой федерации, федеративной мира власти, её конституции, с контрольно-конституционным царём, как международного ума королем, выглядело как чепуха с хмелем.
    Капиталистов всех стран, мало волновал национальных интересов капкан, их более всего волновал свой карман, поэтому в этой части его никто не понял. Даже когда он, им всем предложил объединиться, и под крышу международной страны слиться, дабы эта страна диктовала всем свои права, они лишь усмехнулись слегка.
«А, если ещё, этой федеративной власти и международные военные блоки подчинить, и особо весь ядерный щит, то её уже никто не сможет свалить…» - продолжат он всем твердить. Естественно эту военную силу предлагал использовать только по суду за террор и за вражду, и контроль народный за этим всем обещал, но как установить не знал.
     За это был, капитанами национальных стран осмеян и освистан. «Афшорная страна, какая ерунда, она преступною будет всегда», - возмущались господа. Хоть его и обсмеяли, но думать об этом отдельные господа стали. Он, не любил судьбы провал, и хорошо держал удар.
 В основном его выступление признали речью грёз, и даже намекали на политический невроз. Кто-то высказался, тогда: «Друзья, а не освободить ли его от международной организации навсегда?»
- Господа, - возмутился он, - да я вашего решения и не жду. Я ж не бедный и простой, а великий хоть грешной. Демократию десятка дураков не чту, своею мыслью дорожу.  И вот тогда, как спьяну завил, что хочет, чтоб его утверди на должность мира царя. Легитимность своего права ожидал получить не от богатых, а от людей делами славных.
     «Раз только сильные люди социальной сумы, утверждают все блага земли, то они, за великие достижения свои и власть над миром утвердить должны, без крови. – Внятно утверждал он, хоть и был хмелён. – Это, чтоб их не забывали, и всегда почитали. Тогда бессмысленной станет война и для захвата власти будет совсем не нужна».
     Тут международная знать хором решила его освистать, а кто-то и тухлыми яйцами, и помидорами стал в него кидать. Однако, когда он сказал, что на обезличенную демократию свобод наплевал и
диктатуру любви бы поднял, опять начался скандал. Намекая на отсутствие во рту зуба, обещали выбить все до кона, чтоб не болтал ерунды с потолка и не пил настоек на абортной крови любви. Однако так побушевав вроде спокойнее стали и речь его зажевали.   
    Только  восточные страны не возмущались, они в тайне с  диктатурой соглашались, особенно  радовались той, которая вершилась бы религией своей, хоть он какой-то и межрелигизный совет обещал святой.
   То, что он критиковал обезличенные демократические формы управления, как основу стихийного проявления, где нет легально формы влияния на власть, и она не зависела от социального положения масс, они простить ему не смогли: «Демократические природные явления, - утверждал он, - присущи только социальным организмам низкой стадии сотворения». Убеждал, что мир такой, больше будет толкаться меж собой, стремясь каждый к свободе своей. Его утверждение, что ушедший социализм, как и обезличенный демократизм, это сознанья мира онанизм, бесплотного биения, убивающий праздник социального сотворения, признали сумасшедшим проявлением. Он ж утверждал: «Социальное тело мира должно быть едино, как высшая форма существа, где все подчинено диктатуре ума. Где, в природе, вы видели, чтоб партия хвоста исполняла роль ума».   
      Предлагал управления класс подчинить договору согласия с представителями от народных масс. Чтобы не бунтовал на улицах народ, а имел свой суд и почет. Даже предлагал создать электронный мозг управления миром, а не подчинятся стихийным кумирам.
    От таких эпитетов они опять взбунтовали и с трибуны его сгонять стали.
Однако даже уходя утверждал, демократию СМИ допускает, но её собакой считает и пожелал, чтоб народ с ними на поводке гулял. Говорил: «Если народ их отпустит, то они могут любого честь порвать на куски и спечь бесчестья бесчестья пироги. «Поэтому мы, в международном совете, должны иметь свои СМИ, язык, и культуру, как и свою международную валюту».
И, что не понравилось в моих речах господам? – спрашивал вновь он себя сам. - Хотел им приоткрыть глаза на новую систему мира, всё как из божьего завета и его света. Ведь снова потоп устроит и даже в нем Дьявол выжить не сможет. Я ж не предлагаю уничтожать деньгами сохатых, как Ленин и Сталин своих богатых. Пусть себе живут, как я, и богатеют бес конца и даже наперед, но лишь на столько на сколько обогатят народ. Ну, что здесь они понять не могли? И, я без этого не вижу другого пути.
    Тут он понял, что сказал не то, что думал сам, будто кто-то не видимой силой эти мысли и слова для выступления прикрепил к его устам. И этот голос ему внушать продолжал:
    «Свобода материального обладания и имущественного содержания, как не крути в прямой зависимости от народного достояния должно расти.  Ну что такого, что ты предложил мир бескровного объединения на дозированной социальной значимости свободы, как общества морального потребления, с диктатурой культа любви, без насилья и войны. Это значит, что ты на правильном пути. Даже демократию признал, через персонализированную свободу, как проявления абсолютной персонализированной любви к народу, по значимости добра и их контролем над справедливостью властного существа.
    От того, что они жестоко напали на тебя, то теперь открылись для атаки на себя. Для них и чудо красоты, лишь груда денег для любви. Они диктуют чувствам власть, любить иль быстро умирать. Диктату денег лишь верны, им святость, звон из пустоты. Ты их старался убедить, что так не может вечно быть, и власть надменная пока не может в этом жить всегда. Как на свободу для любви, надеть замок добра свобод. Кому отдать его ключи? Как они выглядеть должны? К сему себя ты призови.
    Он задумался немного, знал, что в мире грязи много. От того в нем все темно и до бога высоко. «А идея то его, и уж точно не моя», убеждал он вновь себя. «На этом то и будет строиться вся тактика моя, - решил он, - ну хотя бы для начала и пока».
  «Нет, за это не покаюсь, и перед ними не сломаюсь. Бой открытый и большой ожидает шар земной. И выстрел к схватке нынче мой».  В этом он не убедил бы себя, если бы, не та сказочная подруга, которая оставила его без зуба, но он на неё не обижался и  вопреки всего, встречи с ней вновь дожидался.
     После ушата грязи, который вылили на него представители разных стран, он был крайне зол на них, и выглядел, как будто пьян. Принятие очищающей баньки как-то успокаивало его душу, но навевало грусти скуку. 
     Конечно, он поднял непонятную и не ясную ситуацию в мировом сознании, требующей соответствующей апробации, и этим видно сунул с дуру, политической элите интересную фигуру, из трех пальцев, как элемент раздражительной агитации. Наконец, когда после всех размышлений, решил уйти в тень, то напоследок предложил еще уйти от традиционного силового подхода в решениях порядка мирового. Угрожал разорением всех, задавив мир распространением игровых потех.    
     Хоть это было не ново и замылено не хреново, сказать, что это совсем отстойно, и внимания не достойно, было слишком одиозно. Его угроза, с формированием новой религии любви или страсти, и образования международного государства власти, с правовым регулированием страстей, требовал совсем другого рассудка властей.
     Мир его времени забыл о разделении труда, и каждая страна старалась сама делать то, чтобы не зависеть от других ни когда.
Активизация потребления дошла до своего предела, но не могла обеспечить спасительного света, и для возрастающей роли социального развития не находила задела.
   Конкуренция с постоянной враждой и борьбой, как тайной войной, выдавливала социальную необходимость из себестоимости товара, а спрос, налогами на прибыль её не гарантировал и процесс стогнировал. Это заставляло всех, всё чаще смотреть на закат цивилизации, как неизбежной ею рассудка оккупации.
 Объединить мир, и посадить всех за один столик, могло только соединение плановой и рыночной экономик. Однако, в раздумьях, как соединить диктатуру с демократией, разделив сферы их влияния, мир доходил до отчаяния. Процесс естественно мог произойти на основе развития международной социально-энергетической валюты. Но как найти основу её, мир не знал, и меры этого направления, требовали обожествления. Они, как беды отлив, могли спасти от кризисов, накрыв власть зонтиком от социальных взрывов и вызовов.
Некоторые страны, после очередного кризиса, пытались вернуться к натуральному хозяйству и пиратству, а люди, не находя выхода из сложившейся ситуации склонялись к воровству и хулиганству. По улицам ездили на лошадях, так как бедным купить машину было дорого, а наладить выпуск машин, а тем более самолетов большинству стран было не под силу и смолоду. Отдельным государствам на удивление, было дорого даже обеспечить демократические условия управления. Прогресс, шагающий по планете, вышвыривал на улицы всё больше и больше людей и давил достатком других, как профессионал вшей. Безработные не могли обеспечить необходимый спрос, а с ним и необходимый капитал, для социального развития стран. Финансовые системы, развивающиеся на сбыте и спекуляции, пришли к банкротству, так как развитие производства требовало больших кредитов, а производство не гарантировало спрос и их отдачу.
На этом фоне выходила необходимость создания всемирного социального банка, но его основой могла быть только экономика плановая. В рыночной экономике это было утопической идеей совсем, так как капиталы образовались из прибылей. Социальной основы денежная эмиссии мира не знала, а нажива, ею уже быть перестала. Миру нужен был новый товар, связанный с социальным развитием общества, а не нагар от наживы, но он его не видел, и более всего убивал, стремясь к демократии и равенству прав в любом виде.
  Этой истины мир не понимал, и только в каком-то ущемлении прав её видал. Гипнозом человеческой глупости, при всем том, в мире сем, была матрица мамона страстей, и все только бредили наживой в ней. Мир терял своё разума лицо, и сидел с гранатой в руках, на его костях, у которой уже было вырвано кольцо.    
 На фоне банкротства мирового сознания, и в его кредитного безумству обаяния, он в месть за пакость по своему выступлению решил потеребить нервы мировой элите, с призывом к их вразумлению. Как и планировалось, он мало надеялся получить полной удачи, и в случае провала, оставлял за собой возможность дать сдачи. Уже взяв на себя роль изгоя, решил лишить всех покоя. Это давало  шанс на раскрутку, в прессе своей затеи, нужной идеи.
В таких раздумьях, после парного массажисток ожидания, включил свою музыкальную систему. Из неё полилось музыка, и он заслушался её словами, которые заинтересовали его тем, что отражали от части состояние души его самого.
Я в ожиданье видеть вас 
И преклонился как в намаз.
Стан упоение для глаз.
Улыбка таинства баркас.
             О, как собой вы хороши!
             Взгляд,  как мелодия любви.
             Я мысленно ласкаю стан
             Страсть уже бьется, как фонтан.
Струится  между грёз и мук,
И в клетке  сердца томный стук,
Забился будто бы в испуг,
С надеждой  жажды ваших губ.
             Очарование в огне,
             Оцепененье как во сне.
             И я уже в мечтах у ног,
             Как нежный преданный вам дог.
Очарования пожар,
Сознание бросает в жар.
Где говорить уже о чести.
На языке лишь слова лести:
«Вы так прекрасны и милы
О! где мой бог большой любви?
Не вам ли пущена стрела?
Амур не знает где она.
                Кошмар и радость, все во мгле,
                Пообещайте, что - то мене».
                Глаза облизывают тело,
                Горит томленьем страсть не смело.
И как лезвием  ножа
Красой разрезана душа.
Прости, за страсть любви прости.
Повесь, убей или казни,
                Но жажду страсти утоли,
                Иль избавления найди,
                Чтобы пожар погас в груди.
Великой страсти сей порок,
Прости,  прости его мне бог.
Я, поверь, свои желанья
Залижу на  покаянье,
                Но хочу их в ночь убить,
                И хоть мгновенье, но любить.
                Играет на душе задор,
                Любить, как будто бы не вздор,
Но слышу: «Ничему не  быть»
Слова мне эти не забыть.
Ушатом  вылиты  в лицо.
Удавка  страсти, и темно.
                Приди, приди, я очень жду
                И в час явленья  оживу.
                Быть или не быть, жить или не жить?
                Я по картам судьбу не хочу ворожить.
                * * *
   Заслушавшись в своем ожидании, он испытывал некоторое страдание. От воспоминаний того, что мировая элита, заскрипела, как старая телега от его выходки, то он не ожидал уже себе большого успеха. Однако отныне будоражила его сознание потеха.  Таких, как он, эта система вышибла всегда из мирового седла, но его уже не волновала эта беда. Ему удобней было действовать исподтишка и эта трагедия, как обычная возня от скуки ему только грела руки.
     Он точно знал, что под высказанную им диктатуру мир добровольно лечь не сможет, да и дьявольскую идею, как занозу своего тела не захочет, а значит все останется, как было и даже его выступление хоть и не обычная говорильня, но очередное мыло.
    Как под чужой волей всем странам без обиды ужиться, да ещё суверенитетом не поступится, этого им даже не могло присниться. Свобода демократического правления, тоже давало мало чего для людского утешения, не говоря уже о сложностях управления.
    То, что его взяли на абордаж, бросив как ненужный саквояж в отставной экипаж, эта беда его только разозлила слегка. За то, что мировая элита его молодца не выслушала до конца, он даже со злобой в бане думал о плане своего конца. Правда, думы были лишь в плане достойной им проказы. Убеждал себя, что смеется хорошо тот, кто смеется последний и без забот. Появление же его подружки Ады или Лады, ему сейчас было бы милее любой подсказки для проказы.
    - Надо, надо их за это наказать, и как же это теперь мне начинать? – размышлял он. – Они открыли ящик Пандоры и бесполезны к терпенью уговоры. Не снять ли фиговый венец и показать им свой конец? Начну вариант суда и устрою сказочный Армагеддон чести властного конца, это ж тоже месть и заданью Ада сотворю поклона лесть. Должен же кто-то, наконец, власти пургеном напоить и на горшок чести посадить. Пусть буду даже я подлец, но воспряну в сказке, как беда, героев делает нужда от безысходности всегда. Дьяволу поклонюсь и двойной игрой развлекусь. На что не пойдёшь ради благородной цели, любви и огненной гиены, да так чтоб в ней тебя не съели.
     Нет ни Бога, ни Дьявола пока дразнить нельзя, услуга от того и другого возможно будет нужна, хотя по началу он думал стравить их для потешного конца. А, тут подумал: 
    «Для прикрытия благородная цель важна, чтоб пробежать меж каплями дождя, не нахлебавшись дерьма. Главное, при этом, дать не шуточное развлечение и отрезвить мир в корыте мщения, как ответ на их пренебрежение».
     С такими тайными мыслями, и сказочному своему намерению, он как будто поддался неведомому повелению. С этим он сначала уселся на диван в бане, а потом и улегся в томной истоме, как в винном угаре.
    Его мысли прервала веселая компания полуобнаженных молодых красавиц, встречающая его из парной. Они, танцуя, напевали ему изрядно нудную песенку:
ДА И НЕТ 
Где-то там вдалеке
Ходит «нет»  по земле.
Ходит «нет», ходит «да»
Будто горе и беда.
                Когда надо, и не надо
                Стучится в сердце,  как забава,
                Толи с лаской, толи сказкой,
                Неопределенность с маской.
И, «Да» - награда, на совесть бедой
И, «Нет» - печаль в сожаленье со мной.
Где же эта середина?
Где «Нет» и «Да» всегда малина.
               Вот тело в рассрочку мне богом дано,
               Но жить в этом теле душе нелегко.
               В нем «да» и «нет» - покоя нет,
               Как на жаровне без штиблет.
То налево, то направо, эдак так.    
То обратно и назад, но ни как.   
Толи «нет», толи «да»,
То сюда, то туда.
Этих «нет» и «да» череда,
Измотали сомненья меня.
               Я себя понять хочу,
               Что же все же я хочу?
               И без чего уж не могу?
               И «да» и «нет». И «нет» и «да»,
               Ответ дилемма для меня.
То не, то да, то нет, то да
И так всегда, и так всегда.
Я не уверенна – беда.
Бросаю всё, начав с нуля,
И  «да», и «нет» тому вина.
               Мне тело шепчет: «да, да, да»
               А совесть молвит ерунда.
               Я уж устала от себя,
               Не стреляй в меня судьба.
               Будь на время, не моя.
Что мене благословить?
Что потерять, что сохранить?
Губы в снах ищут тебя,
Верное доброе женское «да».
И жажды слезная беда,
Меня сжигает, скукой дня.
Что ж ты мучаешься, ждешь?
Ты  без «да» не проживешь.
                А «нет» всё издевается
                И в грёзах насмехается.
                Не приходи тебя прошу,
                Не во снах, не  наяву.
И ангел хочет подсобить,
Уверенность хочу просить.
С ней мене  будет хорошо,
Тогда для жизни это все.
Не уготовьте мне позор
И «нет» и «да» это мой вздор.
            То «нет», то «да», то «нет», то «да»,
            Журчат нетленно, как вода,
            В душе сомненьем без конца.
Где ты уверенность, что ты скрываешься?
С кем на распятье идти собираешься?
Если ночами со мной лишь встречаешься,
В смутности женской душе проявляешься.
            О женская мораль, харизма –
            Не ясность, тайн, надеждам тризна.
            И «нет», как святость чистоты,
            Но тяжела в ней жизнь любви.
О, «да», один раз, на всю жизнь,
Но где взять сил на эту прыть
И право на ошибку «да»?
Святая не дает душа.
           Мне бы пропить сознанье прочь,
           Что б «нет» в сознание как вошь
           Кровь «да» не пила ни на грош.
Я удивляю красотой
И быть хочу лишь в «да» собой
Но как мне «да», и «нет» смирить,
Они ж меня могут сгубить.
            Мила не мила, мила не мила,
            Я  признавалась, казалось, любила.
            Где же ты сердце душа  схоронила?
Вот шепчу я ей, отстань,
Вопросом душу мне не рань.
Помолюсь, помолюсь,
Помолюсь, перекрестюсь,
Плюну вправо, плюну влево.
«Ой, ой, ой, ой. ой, ой, -
Шепчет боль душе моей,   
        - Не играй своей судьбой.
        Твой приятель мне чужой.
        - Но, он мужчина, наконец
        И ждет согласья, не подлец».
И вот сомнение ушло,
И на душе почти светло.
Казалось, счастье привалило
И с «да» мне стало мило, мило.
          Я  сказала: «да, да, да»,
          Он прошептал: «люблю тебя»,
          Но, «да» навечно не дано,
          Сомненье в душе живо.
И завтра снова повторять,
И все сначала начинать.
Ну, вот опять еще, чего,
Душа ни хочет ни чего.
           Я рвусь с цепи и страсть сжигаю,
           Но вновь себя не понимаю.
           Не балуй со мной судьба,
           Заколебала ты меня.
А «нет» прошу: «отстань, отстань,
Не бросай в тьму - таракань».
Сердце томно застонало:
«Не хочу я знать обмана».
            «Мила, мила, мила, мила
            То ты в страсти, то ты льдина, -
            Говорит он мне любя, -
            Ты, то со мной, то без меня».
И там где «да», там «нет» живет.
И что кого переживет?
Чего натура моя ждет?
Она  меня совсем убьет.
           Ведь даже ласк «нет» не дает
           И шутить с ним не дает.
           Душа лишь с «да» сплетет венец,
           Который даст всему конец.
Ну, вот от встречи с «да» забава
И  для постели, как отрада.
Но  оставляю под секретом,
Как дань для тела и с заветом.
             Отныне в «да»  все для меня,
             Лишь звездой ночною до утра.
             Пока же не пойму сама,
             Я в этом счастлива ль всегда?
Ну, вот уж не журчит вода
Из сомнений родника.
Во мне живет на радость «да»
И как жила в сомненьях я?
             И Черный, черный, черный день,
             Неуверенности тень,
             На «да» и «нет» дает ответ.
            «Да» может быть. «Да» может,  нет,
            Коль  душа с телом даст венец,
            Сомненья в нем найдут конец.
                * * *            
Под эту песенку сомнений они его уложили на кушетку и продолжали развлекать без стеснений. Он отдался неге наслаждения и стал почему-то вновь переваривать недавнюю беседу, которую имел с красивой незнакомкой, накануне своего выступления на мировой ассамблее. Нет, она ему запала в душу не потому, что наговорила много сказочной ерунды. Он был подчинен её воле, и даже вопреки реакции, на её сказки, когда на ассамблее не получил ласки.
    Свет из её глаз, прожигал его душу божественным очарованием, все время прошлой беседы, и даже сейчас, когда её не было рядом, он не давал ему покоя. Да он и сам, без её участия понимал, что хочет и что ему надо. Так или иначе, понимал, что пойдет против власти, даже если для этого ему нужно будет постоянно брать себя на излом, чтоб не получить полный облом. Дело здесь бело даже не в нем, а в том, что пугать, стоящих за денежным мешком, можно было только угрозой власти концом. Его же вдруг ударило страсти венцом. Ради этой страсти он готов был пустить по миру дерзкого петуха из любого окна. С его деньгами и компроматными делами, можно было играть в такие кошки мышки, где все завистники и враги, за свои грехи, готовили бы сами вышки свои.
    Только после последней встречи со Сказкой Ладой он стал, как будто сам не свой, все его прежнее мировоззрение стало блефом, будто он стал другим человеком, и даже своему уму и воле уже не шефом.
  Он стал понимать, что что-то в этом мире надо менять, и поэтому, а может даже вопреки своему рассудку, поддавшись силе её очарования и уму, легко принял условия, выдвинутые ему по проигранному зубу.
  Раз, увидев её глаза, он полюбил её, как будто навсегда, но признавать это не хотел, а вопреки себе уже ею горел. Не объяснимо, как поверил в её сказочный мир, и уже был готов за ней идти не только в её сказочный миф, но и на конец света, лишь бы она была снова с ним, как сердечный нимф. Потеря фиксы и даже риск головой с рабством и своей финансовой кабалой, были по всему как будто в радость ему. Даже гнев всей мировой аристократии казалась ему не бритвой по концу, а перспективой короны, как царю.   
    Однако он опять, не как не мог вспомнить её лица, как будто память была стерта, как у сказочного молодца. Она всплывала в его сознание, то в одном обличье, то в другом и он не понимал почему, то в этом, то в том.  Однако глаза не изменялись и по-прежнему будоражили его воображение и как будто смеялись. 
   Утомленная такими воспоминаниями, думами, и мечтами, его голова, наконец, прикрыла глаза, и груда распаренной плоти в очищающей истоме женского пения расползалась манной кашей по дивану. Сколько прошло времени в этой истоме, он не заметил. Стал медленно приходить в сознание лишь тогда, когда в комнате появилась девушка с подносом вина. Она подошла к нему, и он почувствовал, прилив бодрости. Открыв глаза, увидел точеную фигуру в купальнике возле себя.
    Он еще не разглядел её лица, как взгляд его остановился на купальнике, точнее на той его части, которая напоминала набедренную повязку. Треуголка этой повязки была яркой и, казалось, переливалась огнями живого пламени. От движения ног костер на трусиках искрил и вспыхивал при каждом их перемещении.  Какая-то сила бросила его к этому огню. Он не считал женщин равными с ним людьми и бесцеремонно, как множеству девочек для развлечения, потянулся к набедренной повязке. Не успел коснуться, к её живому пламени сокара, как тут же, будто ошпаренный, отдернул руку. Поняв, что огонь на трусиках это не бутафорская фикция, испуганно посмотрел на неё снизу вверх и понял это она и её сказочный подход.
- Тут этого жару я не перенесу и уже сам от него горю.
- Надо остудить, – промолвил он.
После этих слов сорвался с места и выскочил на улицу. С разбегу, по-русски, бросился в сугроб. Хорошо вывалившись в нем, как прокатившись на коннице, он сорвал с крыши большую сосульку и вернулся к виновнице.
- Сейчас я погашу этот костер, - обнимая красавицу, с уверенностью высказался он. С этими словами он сунул между её ног принёсшую льдину. Клубы пара, как выстрел из пушки, разделили их. Коварные трусики, прикрывающие её прелесть, исчезли. Два, до этого изображенные на них чертенка подбрасывающие в костер угли вдруг ожили. Бросив свои лопаты, и вооружившись, как он сосульками, набросились на него. 
  - А, охранники дьявольской топки, – закричал он и бросился на них. Выбив сосульки, и проткнув ими по очереди, одного и другого, он с гордостью обтер об их шерсть руки.
 - Не было бы печали, если лопаты не побросали, так бы может ими и, топку ковыряли.  С их способностями только лопатеусы держать и дермеус убирать. 
   Хозяйка бесовых друзей, спокойно оценив схватку, мило усмехнулась. Тем временем сраженные черти, от пронизывающего их льда покрылись мехом инея. То же самое происходило и у неё между ног. Он посмотрел на неё и вновь ужаснулся. Там, где раньше искрился и горел огонь, светилось украшенное инеем ледяное очарование, которое дышало морозом, передаваясь ему непонятным неврозом.
   Он опять, решил проверить реальность увиденного, и опять с болью отдернул руку, но теперь от ожога льдом и выматерился уголовным языком. 
-  Разрешение надо на доступ к телу иметь. У меня без этого права нет божественной середины и желанного начала. - Сказала дама
      У него глаза округлились еще больше, и знак удивления расплылся по всему выражению лица.
- Это что за чудо, – наконец выдавил он из себя. - Сейчас отпарим в бане, и всё будет чики-чики, за это и вмажем, будет как у всех и всегда и уж точно на века.
- Нет, не выйдет, вспыхнет огонь и старые проблемы. Я мужская мечта, но мне нужен достойный подход и без моего желания всё бессмыслия расход.
    Он, окинув взглядом, наконец, внимательно к ней присмотрелся, и тут увидел небольшую, а точнее недоразвитую мальчишескую грудь.
   - Ничего себе мечта, сама красота, а грудь куку. Не в моём вкусе.
  - Лаской все можно поправить.
  - Это как понимать?
     Она, продолжая улыбаться, отвечала:
- Только несведущий мужчина может задать такой вопрос.
- Да вы настоящая леди загадка, из моей любимой пушкинской сказки.
- Нет, мой желанный я твоя настоящая сказка фея, а вы, как известно, не любите сказки. Тогда хоть выпейте моего сказочного вина. Оно понравится, в нем моя душа.
  Они сели за стол и тут он увидел, что перед ним сидит не женщина, а вроде огромная бутыль вина в виде оголённой женщины. Она сидела в прелестной эротической позе, как бы соблазняя его. Однако эта фигура ничем не напоминала живое существо. Он, недоумевающе смотрел на этот красивый сосуд, и ничего не понимая, спросил:
- Ну и с кем и чего пить?
В ответ донесся загадочный голос как будто ни откуда.
- Это я. Налей из меня вина и почувствуешь, как я заиграю в крови у тебя.  Ты опьянеешь от вина, и станем мы частичками от тебя и меня. 
Он взял бутыль покрутил её в руках
- Откуда ж  зелье наливать? Я как на первом брачном ложе, не знаю, где что открывать.
- Ищи, найдешь, – донесся вновь чей-то голосок.
      Он стал крутить бутылку и так, и эдак, то пытаясь раздвинуть ноги, то пытаясь отстегнуть бюстгальтер. Наконец, открутив голову, он налил в бокалы, как бы ей и себе. Чокнувшись с её бокалом три раза, он залпом его выпил, как заразу от сглазу.  Вино понравилось и ему захотелось ещё. Тут он заметил что бокал, который он налил ей, опустел.
     Значит, пьёт со мной втемную. – Пробормотал он. – Так не пойдет.
     Он взял со стола свою бутылку и налил опять в её бокал. Потом опять взял её остекленное изображение и выпил из горла все содержимое до дна.
- Ну вот, - опять послышался голос ниоткуда, - теперь ты без меня не сможешь жить один ни дня.
     Он положил  опустевший сосуд опять в кресло и тут, на этом же месте увидел вновь свою загадочную женщину живой и ему улыбающейся, пленительной улыбкой своей. 
- Так, так. Выпили за знакомство, хорошо. Теперь выпью я, за успех самого безнадежного дела, и чтоб нам за это ничего не было.
    Она взяла налитый бокал и стала медленно его потягивать, пока не выпила до дна. После этого она стала хмелеть.
      Бонусвет, так представился ей он, смотрел на неё со страстной нежностью, но прикоснуться боялся и так как на взаимность не надеялся. Только выпив еще с нею рюмки три, из своих запасов он, наконец, решился спросить у ней разрешения прикоснуться к ней. Она с захмелевшим видом взяла его руку и стала нежно поглаживать ею себе грудь. От неожиданности поступка он поддался её действием даже с некоторым сопротивлением, как будто его руку прикладывали к горячему утюгу. Однако, через несколько движений, он почувствовал, как мальчишеская грудь девушки стала расти. Он осмелел. Уже прикоснувшись самостоятельно другой рукой, ко второй груди, он, тоже самоё, стал проделывать со второй грудью.
  Через некоторое время её груди стали пышными булочками и упругими как мячики. Вокруг сосков, как роса на утренних лепестках роз, дрожали капельки эротического желания, а над сосками ему махали реснички задумчивого очарования. При этом соски превращались в маленькие аленькие губку, посылая ему воздушные поцелуи и, грустили, как цветы незабудки, будто просили любви и страсти к своей красоты напасти.  Он, как видевший любовник почесал свой затылок и прошептал про себя будто издеваясь над собой шутя:
    "Видел разные женские груди и сам целовал в порыве любовной бури, но, чтобы груди поцелуи мене посылали, или меня целовать желали вижу в первый раз. Это неотразимый заказ".  Ему, как измученному жаждой путнику захотелось припасть к ним губами. Он прикоснулся и испив этот нектар любви с трепещущих её сосков, задрожал от возбуждения и не было уж никакого терпения. В это же мгновение, его как взрывной волной отбросило назад. Собравшись с силами, порывался повторить это ещё раз, но она сильным и волевым движением положила его руки ему на колени и желанья стали носиться вокруг, как тени.
 - Ну, вот и хватит пока, уже зажжена свеча, не увлекайся, я не простая дама, можешь шок получить подхода не получив на любовь зачета. Я тебе обещала, что все можно поправить ты сумел мою волю друзьям озаглавить. Но это не все мои способности проявления, и удивления можно оставить.
- Ты седьмое чудо света. Я видел разных женщин: с двумя головами, с четырьмя ногами и прочими отклонениями, в музее чудес, но, чтобы такое, это впервые. Я видно перепил ни как, и кто, ты, не совсем врубаюсь, и чудесами вот дивлюсь ты не ты, уж сомневаюсь.
      Среди своих не видел не раз, дай мне протрезвиться и открыть прозренья глаз. Мне кажется я в пьяном угаре, если не во сне.
- Нет, нет, не во сне. Если хотите я призрак я Сказка и счастья судьба. Это я звонила по телефону и уже тогда при встрече удивила тебя собою. Потом вы проиграли мне своей зуб и воли корону. С тех пор, как надели черное кольцо желанный мой должник и рабством дел мене велик.   
- Ах, Сказка! Сказка Лада наивной мечты, которая просится на кресты некой сказочной войны.
    Он повернулся и, смотря на даму, стал усиленно всматриваться и вспоминать, что же все-таки с ним произошло до этого перепою, и тали эта дама, которая фиксу власти его украла. Однако перепой сказывался, и он долго не мог определиться с образом и воспоминаниями. Наконец  что-то вспомнил.
- Похоже, что ты та самая Сказка, которая навязала мне волю свою, подарила мне зубную беду или та, что только что сказочными сиськами удивляла меня. 
- Я давно хотел превратить сказку в женщину и трахнуть. Мой крестник такую же сказку под названием Советы трахнул во всех странах, и ничего от неё не осталось. Теперь мой черед, но что-то получается все наоборот.
- Да, пока ты мне на вилы сел, хорошо, что про свой проигрыш не забыл. На данном этапе, мой любезный, я тебя хочу помучить слегка. Даже кольцо доступа к телу поносить дала. Только это всё ерунда, меня больше обрадовали ваши дела. Вы проигрыш свой в игре, искупили в деле, смелостью на ассамблее. Вы удивили мир честной и были верным мне слугой. За то, что выполнен обет, нужды в насилье больше нет. Ну, вот и зуб вам возвращаю, да и от рабства избавляю.
     Он посмотрел на руку. Черное кольцо по-прежнему плотно облегало его палец. Однако он не сразу вспомнил, по какому случаю его заимел. Повернувшись к зеркалу, он также увидел, что и фикса его встала на место своё в общем ряду зубов, как, будто никогда не исчезала. 
  -  Отныне к тебе страсть вернется, сила очарования пробьется, а сомненья уйдут, нас успехи во всем ждут.  – Шепнула, как шутя на ухо ему она.

- Да, было бы не плохо, а это в душе одни сомненья ждут надеждам исполнения. Неужто доступ к телу я заслужил уже, и с этого момента, как прикоснутся, смею.
       Она одобрила желанья, дав некой жвачки от сомненья. Он стал жевать и тут с груди мурашки страсти заиграли и волосы как дыбом везде встали. Он осмелел груди коснулся, но тут вдруг снова ужаснулся Она вдруг снова стала уменьшаться и страсть с волосами опускаться.
 - А нельзя чтоб она осталась такой же красивой, какой была  несколько мгновений назад, - спросил он и улыбнулся ей на взгляд.
 - Конечно можно, только это надо попросить у моего браслета, или у твоего кольца, что на пальце у тебя.
Она поднесла к его губам браслет, не снимая с руки, он поцеловал руку, а потом браслет, где до этого находилось кольцо то, что она надела на палец его, при первой встрече не так давно.    
- Любое твое желание за большое внимание, теперь может быть исполнено и легко, если ты его закажешь, несмотря на то, что ты уже раб мой давно. После этого на ободе этого браслета прочтешь то, что нужно будет сделать, чтобы исполнилось желание своё. А сейчас я хочу отдохнуть.
   Она отошла и прилегла на диване рядом, сразу заснув как мертвецким сном. Бонусвет долго смотрел на неё, потягивая рюмку за рюмкой, и с сожалением отметил, что грудь исчезла совсем. Тогда он посмотрел на её браслет, и, прочитав волю его.
- О как сложно всё, - воскликнул он, но взяв со стола нож, сделал на руке надрез легко. Кровь из раны медленно капнула на браслет изменив цвет его. Он заказал желание своё, как было сказано и снова дыбом стало подниматься всё.  Перевязав рану и протирая кровью браслет, он увидел новую надпись: «Капай вином на мою грудь».   
     Тут уж игра его заинтересовала, азартом своего начала. Он налил шампанского в фужер и осторожно подошел к ней. Несколько капель коснулись её тела и зашипели, как будто на раскаленную плиту упали. Однако грудь опять стала расти. Он стал лить ещё и ещё и, через несколько мгновений грудь стала необыкновенно большой.
    От этой радости он пустился в пляс, заставив своё закулисное окружение играть что-то вроде «Калинки»,  а сам сел за контрабас. Когда он выдохся и, бросив всё рядом, присел, то увидел, что её груди тоже радуются и дергаются в такт музыки, усиливая его муки.
  - О! – воскликнул он, - и сиськи пьяные танцуют. Красота, за это можно выпить ещё. Может ещё заговорят, и что-то скажут?
     Он налил фужер, и, поднеся его к грудям, сделал жест, будто с ними чокается. Однако сиськи вытянулись, и, вырвав у него бокал по очереди стали пить из него содержимое. Его лицо вытянулось и в шоке онемело, если не окончательно, то надолго. Выпив шампанское, они швырнули фужер на пол и в засос стали его целовать.
   - Все видел и сам всегда целовал женские прелести, но чтоб всё было наоборот, вижу в первый раз, - говорил он сам себе, пытаясь, освободится от поцелуев. 
Наконец вырвавшись из их объятий, он поднялся с пола и, качаясь, толи от вина страстных поцелуев, то ли от действительно наступившего охмеления, замахал руками в сознания исступлении.
- Это настоящая сказка. Я в это не верю. Я пьян до чертиков и пошел я в баню, - сказал он себе, удалившись в парную
    В парной он пробыл не долго, и, выйдя из неё полностью изнеможенным, тут же уснул.
Проснулся он от каких-то приятных ощущений, происходящих с его телом. Он не сразу понял, что к чему.
    Однако пока он спал, его женщина то ли Сказка-Ада то ли Лада то ли просто Ада, пришла в себя. Увидев его, она подошла к нему и, окропив его еще не остывшее от пара тело каким-то напитком, стала делать массаж от колена. Надо или не надо, она его желанием не потела. Все происходило на глазах у подглядывающим из-за кулис его гарема.
     Открыв глаза, он безропотно повиновался её воле лежать, ждать и не возмущаться.      
    Почувствовав, блаженство её рук, он снова их закрыл. От вкушения удовольствий опять проваливался в небытие и другого уже себе не сулил. 
  - Ох, какое блаженство эта русская баня и русская красавица. – Витала в его мутнеющем сознание, мысль. - Вот бы такую же баню устроить всем лидерам мирового сообщества. – Тут он поймал себя на мысли, что это идея сама по себе не плоха и уже преследует его с той самой роковой встречи и разговора с загадочной незнакомкой, которая, как будто склонилась надо ним. Ему казалось, что глаза её давно не оставляют в покое никого и в основном его.
- Да, да это не плохая идея, и с её можно начать выполнять заказ по завещанию потомственных забот и для наград, – угадывая его мысли, начала разговор сказочная леди, осторожно растирая его спину и плечи с загаром цвета меди. - План собрать всю представительную власть этого мира, или всех ведущих стран в одном месте с желанием посадить сразу на смех и сатиры крючок, мысль интересна и уместна. Она могла бы быть реальным воплощением, и  успокоила бы вашу честь, отмщением, и для власти  очищением.
-  Ты, точно, напоминаешь мене исчезнувшую Ладу загадку, что как рыбка лупоглазка улетела совой в сказку. На что конкретно меня опять подбиваешь? Опять меня в раба превращать станешь?
- Ты похоже всё знаешь и сказку Пушкина про петушка не забываешь. Он может клюнуть и тебя, но пока мы одна душа.
 - Вот на твою сказку мне точно потребуются первые руководители, чтоб с них маски власти содрать, и показать им кузькину мать. - Вторил в своих рассуждениях он ей.
– Надо сделать свою игру, наверняка, - опять подпевала его мыслям она, - так чтоб самая авторитетная власть с радостью раздвигала ножки всегда, когда нам будет нужна. Это возможно, если нас начнут любить, тогда, у ног, не нужно будет свечки палить и лбом пробиваться, все будет и так легко получаться. Всех неугодных уложим одним ударом, ведь вирус наживы со смехом держу недаром и грею добрым мехом. Атаку начнем со слухов, ими гоняют властных духов. Они сомнений короли и повелители души.
    Он решил, наконец, отключится от подавляющей его речи и лег на спину, расправив плечи. Стал представлять не ведомую ему картину. Наступила тишина, но она длилась недолго и дама вновь свою волю диктовать начала:
- Прекрасно, восстанавливаетесь. Я вам сейчас помогу. У нас с вами общие интересы и я надеюсь на горячую страсти всласть. По ходу дела, станем не только друзьями: Власть, и любовь и беда с деньгами всегда, на коне с правами. Ты ухватишь власти смычку, как надежду в одну ручку:  кунку, горе, радость и сиську,
    - Буду развлекать нынче этим только сама, пусть исчезнет подглядывающая за тобой твоя закулисная братва.
    Он приказал всех исчезнуть совсем. Гарем из-за кулис исчез без проблем. Включив свою музыку, она начала свое чарующее представление, и пританцовывая, начала напевать на удивление какую-то песенку:
А в чем же счастье господа?
В груди не слышу сердца я.
И пустота гнетет меня.
Тата, та – тата, та, тата
Тата, та – тата, та, тата.
Звучит в груди мне пустота.
            Любовь чужая, несет цветы,
            Во мне немой звон пустоты.
            Толи любит, то ли нет?
            Как в этом мне найти ответ?
Герой не моего романа,
В душе нет общего начала.
Но любит, значит, что-то есть?
И это чувство душе лесть.
           Пустые фразы, пустые дни
           И объяснения в любви.
           Заменить сердце, может она?
           Другого  нету  у меня.
О сердце, сердце та, та, там.
 Та, та, та - там. Та, та, та – там.
Чужое  сердце по ночам,
С желаньем счастья звонит нам.
            Чужое сердце, что хочешь ты?
            Мечтаешь о какой любви?
            В соединение с  собой,
            В чем общее найти с тобой?
Может твоей любви мне хватит?
Душа согласием заплатит.
Заполнит сердца пустоту,
Крик детский сотворив семью.
            Заполню сердце душой другой,
            Душою детской и живой.
            Чтоб не звенела пустота,
            Не в этом счастье господа?
О, бабья доля, ты всегда
Икала счастья для себя,
В простой заботе о семье,
В ней нету места пустоте.
            О сердце, сердце, та, та, та, та, там,
            Та, та, та, там. Та, та, та, там.
            Семья награда и его начало.
            И детские глаза не мало,
            Для сердца, чтобы оно стучало.
                * * *
Услышав её чарующий голос, он взял с подноса ранее поданный ею  напиток и, удобней усевшись, пытаться внимательно её  разглядеть. Однако с неожиданностью заметил, что вокруг него танцует не одна, а уж целых семь разных девушек. Они махали лукаво пальчиками и эти движения напоминали, то загадочное отрицание, то загадочное приглашение и согласие. Под мелодичное лесное ауканье они, как будто прятались за выплывающими в помещение березками и появлялись снова, позванивая бубенцами, как светящимися цветами. За этими красавицами гонялись темные сморщенные мешки с деньгами. Они подмигивали им и, звеня монетным звоном своим, манили к себе, дико смеясь, когда монетный дождь превращался в звездный покров.   Картинки менялись одна за другой.
Красавицы то, садясь в позу лотоса, то, как будто исчезали в мифическом яйце. Разрывая его, вырывали сердца из грудей, бросая их, то налево, то направо, то под колесницы страстей, то в глотки каравана чудовищ, вырвавшихся из преследующих их мешков. Дамы одна за другой наезжали на него, напрягая искрящимся пылом нежности тело его. Оно, напрягаясь и извиваясь в страсти, как будто разрывалось на части. Даже когда потом, они исчезали, оставляя душевную истому по его желанному и былому. Караваном своих его сказочных видений красавицы в образах парусников, как феи уплывали по разливающейся водяной глади, в туманную дымку мутнеющего пространства и там далеко, далеко в сознание его исчезали. Только заменившие их драконы мутнеющей дымкой подхватывали его, и, поднимая куда-то высоко, высоко шептали ему, что это сотворили они, так как являются частью его души. Они, как его капиталы земли, грозя бедой, угрожали ему тайной властью земной. Что они не могут жить без продажной любви, нищеты и войны и в этом их величье красоты. Это видение ему давило на виски. Он в злобе будто набрасывался на них, отрекаясь от дел и связей былых.
     Когда наконец исчезали и они, крутясь вокруг шеста, осталась дама одна, Она, снимая с себя одежды, бросала их в него и смеялась не зло над поступками его. Одежды падали рядом с ним, и падая, разрывались, будто это был разлет мин. Он стал уворачиваться, пригибаться, и отпрыгивать, но разрывы превращались в свирепый пожирающий его огонь. Этот огонь, опять, как дракон, уже в безумной страсти, как сказочной власти набрасывался на него, щелкая голодными клыками своей огненной пасти.
    В страхе  исступления он дико заорал, и, отскочив от камина с кулаками, вновь набросился на этого пламенного крокодила.
 - Мы твои страсти! Страсти! Страсти! - кричали головы огненной гиены сквозь дикий смех, звенящий в его ушах и меркнул свет.
    Они, как будто, издевались и смеялись над его дерзостью, но уж с невиданной мерзостью.
- Мы непобедимы, мы твоя вторая сущность порочной наготы. Мы изгоняем грех души. Терпи! Терпи! Терпи! Наконец устав играть с ним, эти огненные, чудовища с неистовостью гиен слились в огромное чудище, которое дерзко подхватило его своим языком чрева, как бы слизывали с пола его изнеможенное тело. Затем, аккуратно положив в свою пасть, с жадностью голодной страсти стало его жевать, пытаясь проглотить. Он, в этой пасти, бессмысленно брыкался безобидной букашкой. Бил по клыкам с жестоким мужским остервенением, но сил уже не было совсем. В конце - концов, пощекотав еще немного, на острие своих зубов, этот мифический крокодил страсти, сорвавшийся с цепи его сознания, с наслаждением проглотил свою желанную жертву без разочарования. В этой борьбе, он будто бился с самим собой, и поединок был чудной. В конце даже услышал, как внутри его, что-то хрустнуло тяжело, и обмякшим мешком он повалился на диван, что-то выкрикивая смешно.
     В это мгновение  почувствовал, что душа и тело его наполняется успокоением от всего.
    Однако душа, от такой заботы будто, вырвалась из его плоти. Закружив и удивительно извиваясь над его головой, словно издевалась над ним, напевала долго стих большой:
Отрубите мне руки и ноги,
Разорвите меня на куски  ,
На кресту разоприте, сожгите,
Потопите, живьем схороните,
                И как можете, так и судите,
                Но грехи по любви отпустите.
                Я сгораю  страстями в любви
                И ценю только страсть красоты.
        Только в ней выражаю душу,
         К поклонению этому чуду зову,
         Красоте выражая свою красоту.
         И  пока я живой, в этом я сам собой.
         Видно в этом мой крест роковой.
Даже ветер, страстей моих пепел,
В снах, желанием женщин лелеял.
Вот ложится он сердцем к тебе,
В поцелуях любви на лице.
          И под накидкой мглы, во сне,
          Томление в разлуках, как огне.
          Я так  люблю, и так будет всегда
          И пусть отвалится  рука
          Страсти, не знающей огня,
          Если в ней не будет петь душа. 
Пусть будет так, и будет на века,
Чтоб она жила во мне всегда.
Отстреляю, сожгу, утоплю,
Любовь без страсти как беду.
        Растопчите, сотрите с землей,
        Расцвету вновь любовью своей.
        Как цветы, что последу от ног,
        Прорастают на счастья  дорог. 
Прорасту в непокорность любви.
Взорвусь страстью своей на груди.
Разольюсь ароматом желанных цветов,
Заплетусь в венки у души берегов.
       Проклянут тебя, позови меня.
       Помолюсь в умиленье спасения.
       Я как гром над бедой и как молния.
       А в страстях от души я солнышко.
                Отрубите мне руки и ноги,
                Разорвите меня на куски,
                На кресту разоприте, сожгите,
                Потопите, живьем схороните,
                И как можете, так и судите,
                Но грехи по любви отпустите.
                Я сгораю  страстями в любви.
                И ценю страсть явленья красы.
Ну, отдайся краса на мгновенья дня.
Утоли страсть души у святого огня.
И не ровняй меня с землей,
Богиня ты судьбы моей.
         Свечу любви тушить не смей,
         Я поклоняюсь воли ей.
         И превращусь в фонарь тебе,
         Сердечный свет, даря во мгле.
Но ты не любишь, вот беда,
Страсть убиваешь у меня.
А любила ли когда?
Ты холодна и одинока,
Страсть любви хранишь для Бога?
          В любви, порочного зачатия
          Боишься, как судьбы проклятия.
          Христова невеста и ласки вдова,
          Зачем ты от мира людского ушла?
Отдайся, мне  на радость дня.
О, не порочная душа.
Я маску бога натяну,
К ногам прилягу и скажу,
Я бог семьи, дитя природы,
Где страсти чувств живут истоки.
           Слиянье наше, жизни смысл,
           И служит этому весь мир.
           На этом все давно стоит
           И этим смыслом дорожит.
И тут она, казня себя,
На плаху тело отдала.
Лелею прелести лица.
Благословенья жду гонца,
От сердца, где живут бога.
            Без их согласья не могу
            И вспышки чувств себе прошу.
            На костер страсти положить,
            Любви мгновения дарить.
Растворись же в объятьях, себя не кори
И не бойся, отдайся желанью любви.
Но ты безразлична и плоть холодна,
Не уж-то святым страсть совсем не дана?
           Ты разрешила любить себя,
           Как святая Мария без страсти венца.
           Будто святость уже от небес подарила,
           А страсти лишила, как душу распнула.
Зачем мне плоть, как дань судьбе?
Убив всю страсть в своей душе.
О, святой Марии ночь,
На зачатие, за любовь.
          Ты, бог любви меня прости
          И жертву эту в дань прими.
          Не шантажируй час любви,
          Отказом радости судьбы.
О, воля жизни сотворения,
Счастью её не дай забвения.
Память страстей не замуруй
В стену по имени горюй.
          Восстань согласьем Инь и Ян
          С зачатьем жизни в дар богам.
          И если бог это любовь
          Страсти её цените кровь.
              * * *

-  Ну чего развалился барон, – услышал он чей-то голос сквозь сон. – Уступи мне эту даму на душевную забаву. Хребет тебе я уж сломал, но откупную б тоже дал. Или потягаемся на скандарбек, кто проиграет, тот и уступит с ней ночлег.
- У меня своих денег хватает. Если надо, с приветом от них, такие как ты, раком до Москвы украсят дороги страны. Отступную со смертью самому дьяволу дать могу. Потому не по силе, ни так, отдать не могу ни как. У меня кольцо доступа к её телу есть, а у тебя?
Незнакомец  дико рассмеялся и показал ему такой же кольцо.
- Не слабо. Так если не хочешь по уговору, давай разыграем её без спору. Один браслет силу потерять должен. 
      Неизвестно откуда явившийся соперник подбросил вверх монету. Не успел он её поймать, как получил сильный удар в пятак. Через мгновение и сам почувствовал ответное нетерпение. Ответный удар выразил внушительное желание сострадания, и он стал терять сознание.
    С этого мгновенья он увидел кошмарную драму, как его возлюбленную даму, этот незнакомец подхватил на руки и со страстью стал с нею заниматься любовью. Он пытался наброситься на него, но ноги не слушались его, и он в истерике стал биться об землю, словно инсценировал драку со своей тенью. Проклинал свою возлюбленную, конкурента, как будто опился наркотического абсента.
  -  Ну чего бьёшься сдуру, так можешь угодить в могилу. Даже если только лоб пробьешь, будешь в любовники уже негож. Хочешь, я тебе другую даму подгоню и не меньшей красоты. - Услышал он голос с высоты.
   - Я тебе сам, если надо подгоню столько, что они страстью в миг на мыло сварят спокойно.
  - Негоже так с Богом разговаривать, надо в душе порядок устраивать. Я тебе добра желаю и от мучений спасаю.
 - А, Боже это ты, ну извини, но мне только она нужна. Запала на сердце сатана.
- В ней бес и она ему служит, тебе всегда измену удружит. От ревности усохнешь. Зачем тебе такая? раньше времени сдохнешь.
- А как же Боже кольцо доступа к телу похоже магия пошла не по дулу.
 - Да это фикция опьянения, в соперниках твоё раздвоение, и бился ты сам с собой в горячке чувств, и с больной душой. Доступ к её телу вы оба иметь будете, пока друг друга не погубите. Как только кровь беса с неё сбрызнет, проказа дьявола из неё выйдет.
- Вы Боже от беса её спасите, прошу, иначе я на себя руки наложу, и этим все грехи сам себе отпущу.
- Покайся в грехах, крест надень, и встань в молитвенную тень. 
   Он встал на колени и, крестясь, зароптал:
- Каюсь боже, каюсь во всем! Но останови её хоть огнём хоть разума перстом, даже если измена с самим собой – двойником, не прощу ему ни в чем. И молясь, стал перечислять свои грехи для очищения души.
- Ну, полно, полно. Так и быть прощаю и на путь истинный наставляю и даже пеплом голову посыпать не заставляю.
Противник его враз пропал и он спасибо прошептал.
-  Да вот ещё тебе фляжка молока Божьей матери и два перстня они уже воли моей подчинены, для обоих и во спасенье вашей доли. Извлечешь, когда осушите её. Молоком напоишь подругу свою, когда испытаешь в этом нужду. Человек человеком не может стать, и добра знать, если молока матери не пил, и с молитвой не дружил. Бес из неё полностью выйти должен, и разум святостью об молен, но ты и от браслета её освободись и на неё не сердись. Любовь, сама, а не браслет и твоё кольцо право на тело давать должна, иначе после каждой ночи, как знать, она может пропадать.
     Бог исчез, и он вроде, как очнулся от этого видения. Однако на столе перед ним стояла коньячная фляжка, как напоминание, что видение было действительностью. Он сделал глоток из неё и сразу же почувствовал омоложение и долгожданное женщины прикосновение. 
 -  О! ты помолодел на глазах от одного глотка, – воскликнула она, увидав его превращение в лихого молодца.
     От радости её прикосновения он ответить ничего не смог и сложил голову у её ног. Возникло естественное желание, в груди перехватило дыханье. Это лобзание, как молнией ударила в сознание и, теряя остатки рассудка, он спасительной хваткой утопающего принялся за любовное дело, обхватив воскресшее как из небытия обнаженное девичье тело. Она, взаимно, стала покрывать поцелуями его от ног, а он охваченный пламенем новой страсти пытался  разглядеть ее глаза, но не мог.
    Только когда его упругим своим существом, он слился с её естеством, почувствовал, что какая-то не ведомая сила оторвала его и её от любовного ложа и подняла вверх. Превратившись могучую тучу страсти стало уносить их в духовные небеса стихийной пасти. Вознесение на крыльях любви отключило его сознание и сделало его счастливым. Будто неведомая энергия любви, разрушив притяжение земли, под напором страсти носило их по избе в таинства простыне, как плот любви по штурмующей воде. Он ощущал необыкновенную легкость и негу упоения во всем своем теле. Поняв, что она действительно стала принадлежать ему, он, наконец, приглядевшись к глазам, заметил, что её светящиеся глаза вдруг стали угасать. Своими поцелуями он пытался разжечь этот огонь вновь. Когда он понял, что достиг своего, и глаза засветились вновь, то с этого мгновения она с каждым его поцелуем стала становиться другой. На его глазах менялось всё: глаза были голубые, стали черные. Волосы с очертаниями ее лица тоже стали меняться. Он жадно с неутомимым наслаждением и ещё большим азартом желал её губ и тела. Однако то, чего касались его губы, принимали не просто другие очертания, а новые и более восхитительные формы. Это его возбуждало еще сильнее, и ни его поцелуям, ни его наслаждению не было конца.
     Когда все закончилось, он в забвение, отходя от своего блаженства, почувствовал, что буквально свалился с небес на землю. Через забытье отхода от наслаждения увидел, что она снова стала прежней, какой увидел её в первое мгновение того, уже, казалось бы, далекого, телефонного разговора.
    За эти мгновение любви на Парнасе чувств, его объятиям фактически отдавалась не одна, а несколько женщин, спонтанно возникших в его голове, и этого наслаждения он не испытывал ни с кем иным до ныне на этом свете нигде. Толи все её изменения были действительными, то ли  все это проходило в его воспаленном страстью мнительном сознании, он понять не мог.
Она, обняв его, стала напевать ему над ухом:

Ну, вот теперь я ваша дама.
Вас добивалась, но не рада.
Теперь уж все, я вам отдалась,
Вся без остатка как казалось.
          Я отдалась судьбе на милость,
          Борьба с собою долго длилась.
          И что теперь я вас забуду?
          Хотя гадать пока не буду.
Тщеславье роком мне тебя,
Кольцом связало навсегда.
Я вам отдалась до конца
И целовала до утра.
          Я не мечта, вы не король.
          О сколько в этом женских доль.
          О! боже мой, о, боже мой!
          Кажись, стелюсь пред тобой.
А что ты дал мне от  себя?
Истома с тела не ушла.
Вы  мне отрада и утрата,
Вот отдалась, сама не рада.
          Мне ждать позора или  свата?
          Ну, поживем хоть пробным браком,
          Я от рожденья была раком
          И без семьи жить не могу,
          Сейчас о милости прошу.
Истома тела  в том ли дело,
Желанным стало моё тело.
Рабыня случая - судьба,
Из дара сердца нет гонца.
         Но может все еще придет?
         Судьба дитя может пошлет?.
         Нет, вы не женитесь на мне,
         Позор я свой возьму себе.
Контракт семьи, он лишь во сне,
И брак святейший снится мне.
Вот  верба, пала мне на грудь,
От холода свернулась чуть.
         Вне узаконенной любви,
         Поддалась ласкам на яви.
         Вы записали, как победу,
         Я ждала принца и карету.
Вы насладились? я не знаю,
Все ж не судите, я оттаю.
Коль страсть найдете вы в другой,
С истомой тела, но иной.
         Не проклинайте, как подлец,
         В память утраченных надежд.
                * * *
    Выслушав её он как от боли застонал, но тут же вновь её обнял.
- Смотри, в любви не растворись лучше богу помолись. Когда уйду, не застрелись, и выкинь бред из головы, – восклицала она. – Я не пара твоя! Ты не переживешь моего нового исчезновения, не говоря уже о возможной измене. Я дочь Ада и создана для страсти, страданий и кошмара. В груди у меня нет желанного огня добра, а сердце, это просто сияние льда. Кусочек этого льда с северным сиянием, вот все что имею я, вместо сердечного тепла. Растопить его и вырвать из власти Ада меня может только чудо божественного расклада. Огонь для разжигания страсти у меня только между ног, а на душе моей замок. Каждое новое увлечение, это будущая кровь, и я уже не своей волей наломала горьких дров. Эта кровавая дань дьявольскому огню, которая старит меня и ведет к моему закодированному концу.
     Он в растерянности стал смотреть на неё не понимая ни чего, а она продолжала будто его на излом проверяла.
- После такой бурной любви, я могу исчезнуть на всегда, извини за это меня, но странно, какое-то чувство жажды, жизни и любви начинаю испытывать и я, хотя вроде испытывать не должна.
- Ты о чем говоришь, тебя ни кем не заменить. Нет женщины, мечты достойней, я буду век тебе покорный, -  сказал он ей полушутя, уже от страсти отойдя. – Мужчины полигамны всегда, и жажда эта лишь тобою, мне навек утолена. А, о женщинах, что выбирают одного и на века – утверждаю, что это просто их нужда, лишь от того что только помощь в воспитанье им нужна, а если это их не знобит, то от полигамной любви и их тоже не воротит. С этого дня ты мой крест, и никогда, я не отпущу тебя от себя. Вот вновь испытываю в груди жажду твоей любви. Мне награда  быть с тобой от томления с мольбой.
- Беда за мной идет давно и рок из Ада  от того, кто на крови меня создал и срок для жизни заказал, и не в любовь, а во грехи венчал меня правитель мглы,.   
- Нет! Нет! только не исчезновение. Выпьем напиток богов, как надежды глоток во исполнение нашего повеления. Зальем горя томление за надежду любовного объединения. Пусть огонь страсти умерит наш пыл, но так чтобы я тебе всегда лишь только был один и мил. 
     С этими словами он вытащил фляжку и налил ей божественный дар, молока божьей матери. Она не стала сопротивляться предложению и выпила одним залпом вместе с ним.
- Тут он заметил, что браслет на её руке и кольцо на его пальце рассосались и только слабые его очертания еще были заметны на  коже. Он испугался и спросил её:
- Ты смотри, браслет твой рассосался, как и моё кольцо и только отпечаток на руке остался и дальше что? Как я теперь права доступа сотворю, опять с тобою, как мечту и вознесение сей страсти получу. 
  Она посмотрела и усмехнулась.
 - «Милый мой человек, у меня с руки действительно исчез браслет. Радуйся, это, наверно, растворилась дьявольская миссия моя. Боюсь, что жить осталось мне на этом свете с волей зла не больше часа или два. Как возвратить теперь меня, твоя проблема и беда.
     Тут она вдруг стала шерстью обрастать, а на голове рога выступать. Он от ужаса сего зарыдал и в ноги перед нею пал.
 - Молись, - дала совет она, - быть может, ты спасешь меня.
    Он повернулся к иконе и обратился к божьей воле. Стал молиться и просить, Бог на ней ожил и начал твердить:
-  Если есть у тебя перстень божьего венца, что дал я тебе с фляжкой божьего молока, то одень ее, и она опять будет такою, кокой в объятиях твоих была.
Он достал перстни, о которых, как будто забыл и одел ей, потом себе и, о чудо, она снова стала такой, какой была и в благодарность поцеловала любя.
Потом села ему на коленки и осушив от слез его зенки, стала что-то опять напевать:
    ПОКА, ПАКА
Я в мир прекрасного хочу
Любви,  во снах себе прошу
Пока, пока, Пока, пока
Мне шепчут в грезах облака.
                Разогреем  тебя,
                Раззадорим любя,
                Мы ведь грёзы любви,
                Твои сладкие сны.
Отлюбите меня, отлюбите,
Как цветами душу завалите.
Отлюбите в пучине огня,
В неприличье разденьте  меня.
Заласкайте, заласкайте до утра,
Чтоб кружилась от грёз голова.
                Облака, облака ну, плените,
                Хоть  во снах мене счастье дарите.
                Пусть  мгновенье, но  страстно, любите.
                Грому сердца подарком возьмите.
В облака меня в трон вознесите
И потом на него посадите.
Я сама, я сама, я сама
Вам  свой плед постелю до утра.
             Пока, пока, пока, пока,
             Уходят грёзы от меня.
            Прошу, прошу, прошу, прошу:
            «Не покидайте, вас я жду».
А мне в ответ слепые сны:
«Ну, подожди, ну подожди.
Не торопи, не торопи
В реальность грёзы преврати».
             Обнимите меня, обнимите
             И не в грезах, а ласках любите
             Вы свободны, а мне нет покоя
             Где ты, где ты общенье живое.
Приласкайте, приласкайте, обнимите,
И туманом любви напоите,
Но лишь пока, пока, пока
Мне в грезах снятся чудеса.
                Нет шансов больше на любовь,
                И льется в грёзах страсти кровь.
                Любви моей большой, большой,
                Где ж ты спаситель мой?
Флаг семьи в облака подними
И меж туч мене дочь подари.
Пусть засветит над миром звезда,
Где исчезнет у женщин тоска. 
И задорною ручкой чудес
Вам помашет девчушка небес.
                ***

Однако пока песня звучала, исполнительница почти пропала.
 -  Ты опять исчезаешь. Не уж-то ты, меня бросаешь? - Воскликнул он бессмысленно, ловя витающий в воздухе образ её.
- Пока да. Так как всё же осталась дьявольская беда и, хоть пропал браслет, дьявол исполняет взятый на себя обет.
     Она как будто совсем растворилась в воздухе. Хотя еще о чем-то серьёзном говорила, но его уже какая-то боль мутила, он видел только светящуюся ауру вокруг летающего лика её и всё ладонями пытался удержать его. Ему показалось, что растворилась она, как ночь в тумана мгле, со светящемся вокруг её огне.
    Он с мольбою не исчезать, подошел к иконе и стал опять перед ней вопрошать. В воздухе призраком висела только светящаяся её красота. Он пытался что-то сделать, чтоб остановить её мгновения явления, но всё это походило в тщетном от бессилия исступлении. Тут он пожалел, что рассосался её воли браслет. В отчаяние сел на пол и уже сам в  страданиях запел:
Толи ветер душу ломит,
Толи дождь идет во мне?
О козленке и Елене
Сказка вспомнилась во сне.
Тебя нет, И  грусти ряса
Из твоих волос,  как плаха.
Я их ласкаю и страдаю,
И  разлуку проклинаю
Не в придуманной судьбе
Участь счастья пала мне.
Полюбить красу младую
И тревогу не простую.
Ветер лет метет в лицо,
Стуча не верностью в окно.
И как, и как закрыть его,
Чтобы не слышать ни чего.
Где ты солнышко  моё.
Телефон молчит давно.
Вспоминаю, тепло вспоминаю
И глаза твои нежно ласкаю.
Та поэма любовью написана,
В иллюстрациях счастья расписана.
Ой, не надо, ой не надо
Вспоминать мне не забава.
Горько чувствовать, что я
Не первой свежести звезда.
Вот и думаю про сказки,
И колдуя, жду развязки.
Если  изменишь иль уйдешь,
То застынет моя кровь.
Вот и читаю сказки я
С превращением в молодца.
Мучить сказками не надо,
Чуда ждать досад забава.
Может братцем тебе стать,
Чтоб с тобой всегда гулять.
Как козленок и Аленка,
Где же ты моя сестренка,
Будешь руки свои мыть,
Буду воду эту пить,
А  слезами от тоски
Залью ног твоих следы.
Если выпьешь с их, хоть каплю,
Превратишь любовь уж в сказку
И глаза мои опять
Будешь с радостью ласкать.
                * * *
 Отстрадав, распевая стишок, он стал вставать и увидел листок.
Развернув его, прочел:
 «Есть же у тебя перстень божьей воли, в нем разгадка нашей доли.  Если ты хочешь вновь увидеть меня, полей скорей, стоящий на окне цветок, кровью своей. Цветок этот, это наша любовь, он как надежды твоей стебелек. Тебе, для того чтоб я твоей желанной женщиной могла стать, пока ещё нужно кровью этот цветок поливать, иначе дьявольская стать нам будет жизнь нашу ломать. 
      Слегка порань перстнем, ради меня, руку свою, и не держи зла. Потом капни своей кровью на цветок и извини за то, что этот обряд жесток. Однако только после этого из цветка выйду я и, снова окажусь возле тебя. Рок не подарит нам разлуку, коль хочешь счастья жертвуй муку. Однако от того на какую руку ты оденешь перстень божьей воли, такой ты и получишь доли. Я могу стать и спутницей по жизни твоей, или просто останусь тайной любовью, не дающей надежды большой.
    Только после процедуры твоей - «крови освящения» цвет твоего и моего божьего камня на перстнях станут цвета одного, и нас не разлучит уже ни кто, и любовь будет жить меж нами, вопреки всего.   
      Можешь получить власть над миром или умереть от скуки безликим видом. Помни, если у тебя будет неограниченная власть, то таких как я может быть в сласть, и тогда уже я, тебе будет совсем не нужна.  Если ты не хочешь больше видеть меня, поломай этот цветок, но без меня, тебя ожидает кошмарный рок».
– Это что со мной, я задремал, или явь или сон, какой? – бормотал, рассматривая послание он. - Я, кажется, действительно в сказку попал. Чего боялся, на то и нарвался. Ну что ж, попробуем пожить по законам сказки. Какие дальше начнутся завязки?
   Он потер перстень, на левой руке и началась страшная ломка в душе. Чувство одиночества и безысходности охватило его, оттого, что девушка, с которой он был, лишь сказкой оказалась и всё. Он перенес перстень - кольцо на правую руку и на душе стало легко.
- Но я, же ощущал ее в реальности? Нет здесь, что-то не то. Прости меня, Господи. - Прошептал он и снова стал креститься - Вроде бы много не пил, а сновидения, как с большого бодуна. Видно нервишки пошаливать стали даже от вина. Надо, надо пойти в церковь, и свечку поставить, да и пожертвованье дать. Большое дело требует и святого напутствия и чистое тело.
    Он опять перекрестился и тут увидел на окне с лева от угла, где висела икона, цветок, как для соцветия на солнечный венок. С особой осторожностью он подошел к цветку, и цветок склонил перед ним головку свою. Он почувствовал усиление ломки во всем теле, как у наркомана, при отсутствии в крови спасительного дурмана. Перекрестившись ощутил облегчение от дурацкой муки, но почувствовал, что ему не хватает зелья любви, как беременной таблетки от тошноты. Он погладил пальцем перстень своей руки и увидел изображение божьей загадки.
  На перстне было четкое изображение подковы на фоне пирамиды. Из основания подковы, как из чаши Крааля, исходил лучистый свет, намек на божий завет. Над ним, сцепившись за запястье, четко вырисовывались три руки.  По цвету, как являли три расы земли. Одна рука имела продолжение и выходила в незамкнутую часть подковы. Раскрывшись двумя ладошками, как листья цветка, между ними светилась свеча. На ладошках вокруг свечи, как бы витало видение, как короны земли. Свеча с короной олицетворяли и жезл безграничной власти, и светящее копьё судьбы. На подкове надпись: «Божья власть».
    Он подумал: «Вот напасть, мне милее сейчас страсть, а не власть»
    Острием изображенного, как копья свечи на своем божьем перстне огня, он сделал надрез на запястье руки, слегка и поднял её над цветком. Потом, молчком наблюдал, как кровь медленно капала с его руки на лепестки цветка. Наконец листья зашевелились, и опали и только лепестки засияли. Перед его взором цветок солнечной красоты сиял, как нимб Бога от солнечного луча. Однако от крови отяжелел и склонился слегка, будто его срезало лучом света, а от чего он себе не давал ответа.
    Оголенный стебель как утренняя роса тоже засветился, приняв образ жезла и копья. «Неужто мне предстоит сеча», подумал он. Рукоятка жезла была резной, со сказочной красотой, будто обвитою змеёй.   
     Он вырвал жезл из горшка и с обидой швырнул его, как копьё в сторону от себя. - Человек копья не принесет миру счастья никогда, – промолвил он, когда жезл, в виде копья отлетел и, воткнувшись в пол, зазвенел. В его звоне он четко расслышал голос своей Лады.
- Это власть земли, возьми и не швыряй в неизвестность мглы. Среди нынешних Царей земли Богом ещё не выбраны короли и почему не можешь стать им ты?
- Зачем мне эта власть земли, если у меня не будет твоей любви? – ответил он.
- Жезл снова зазвенел и пропел:
- Тогда освяти меня истины плотью, или просто святой своей кровью. Так докажешь желанье своей любовной воли и ею уж миру надеждой к счастливой доле.
    Вырвав его, он прижал его к оголенной части своей груди. На ней появилась эмблема, кровоточащей раной, словно данью к любви, точно такая, как на перстне божьей воли во искупления за грехи доли. Сразу вновь, как будто из сна вспыхнуло пламя огня в глаза, из него как из шатра явилась его возлюбленная краса.
     Она склонилась к его кровоточащей ране и стала целовать ее, подчиняясь не ведомой силе с высока. Рана мгновенно затянулась, в кровяном эмблемой раскладе, как, гарантии верности в сказочном, кровяном ритуале.
      В этом спонтанном явление грудь в жмурки заиграла, чтоб не терялась никогда и прелесть этой красоты её улучила черты. Однако голос потеряла, и сердце всё ещё молчало.  Она подошла к сломанному цветку и, подняв, прикрепила его на своей груди. Он еще больше засветился, но от радости она слов восхищенья не нашла, в виду онемевшего языка.    
     Молчанье сердца, языка, как «глухозвучная» душа, встала перед ним казусом не простым. Он совсем загоревал, явно явления этого не ждал. Ища этому ответ, он включил клип, какого-то неизвестного автора, но раздался хрип и только после молитвы  до слуха донеслись слова:   
Ты ни чего не говоришь,
Но красотой своей пленишь.
И куда, и куда, и куда,
Как Сусанин зовешь ты меня?
             О, мечта  глухонемая, словно радость не живая.
             Непокорного сознания, от святого обаяния.
             У костра, у костра, у костра, на заре
             В муках пляшешь, как пламя во мгле.
И молчишь, и молчишь, и молчишь,
И ногами огонь ворошишь.
Ты  меня на огне завела,
Светом искр мои чувства зажгла.
            Я надеюсь,  поймаю тебя,
            Укрощу, и ты будешь моя.
            Что же ты расплескалась огнём,
            Словно сыплешь во мгле серебром?
С под копыт непокорным конем
Свила лассо и манишь, «пойдем».
Ты в огне, как на коне  и не страшно в нем тебе?   
Вызов принят, и вот уж с тобой  я в седле.
             Заарканил и в стойло поставил к себе,
             Но объездить забыл, что-то тлеет в костре.
             Ты наверно не  будешь моя по судьбе?
Вот и лопнул аркан, и узды бечева,
Не объезжена цель и не держит меня.
О, не покорная мечта,
Куда уносишься ты зря.          
         В полете вдруг  заговорила
         И радость потом лоб покрыла.
         Речами счастья завалила,
         С этим вернуться порешила.
Судьба не может быть иной,
Коль  зов от сердца быть с мечтой.
Бессонный  бред в ночи украла,
Душу на крест свой приковала. 
          Вот стала ты моей судьбой,
          Ну что поделаешь с тобой.
          Мечты, мечты,  где ваша сладость?
          Одни тревоги, в чем же  радость?
 Я покорил мечту свою
И болью за неё плачу.
Где  голос твой без воли тьмы?
Он, флагом был бы для души. 
         Но стал он счастью, как чужой.
         И голос твой, о, боже мой
         Нарушил мой земной покой,
         Своей красою не простой.
- Это не правда, это ложь,
Мой голос благостью исхож.
Безумства мысли, нет во мне.
- Но кто-то шепчет мне извне. –
Она излом в твоей душе.
Зачем тебе её покорность?
Любовь её не благодарность,
И Бог не сулит непорочность.
         «Иди на риск»,- шепчет она,-
         Тебе, как и миру явлю небеса,
         В которых душа сотворит чудеса.
         Возьми, возьми меня с собой,
         Я сказку сделаю судьбой.
Мир не всегда живет мечтой,
И  больше  тешится с нуждой.
Как будто это перст земной.
Что обладает их мечтой.
             Ты первый у костра живой,
             Что жжет бессмертия бузой.          
             В порыве к счастью за собой,
             Ты укротил мой пыл лихой.
За обладание мечтой,
С великой жертвенной душой,
Бог схоронил людской покой
И в этом рок земли грешной.
               Однако ты один поймал
               И мне уздечку навязал.
               И вот заговорила я
               Так обладай и пей до дна.
               Воскресни мной с рассветом дня.
               Ночь со мной - сказка уже твоя.
Забейся в жилах у меня
И мы воскреснем из огня.
Ты первый покорил мечту,
Но в жертву жизнь твою хочу.
Пусть здесь останется костер
И нашей близости шатер.
              Я жить без жертвы не могу,
              Власть над собой ей отдаю.
              Ты  должен славу обвенчать
              И жизнь мечте готовь отдать.
Пророк  уж стелет для тебя
Постель из завтрашнего дня.
Но утром  славы лишь костер
Напомнит людям о былом».
             О,  лучше б ты была немой
             А я без славы и простой.
             Зачем же ты заговорила?
             Душу как жаром опалила.
             Ой, не зови  сидеть к костру,
             Людей, на жертвы за мечту.
                * * *
- Ну, вот как песнь сказочка звучит, и тоже радость не сулит. - Почесав затылок, промолвил он.  Пытаясь и после песни её заставить заговорить, ему не на шутку пришлось загрустить и он, забив тревогу, вновь обратиться к богу. Преклоняясь перед иконой, стал креститься, в молитве строгой. Она тоже встала рядом, и взмолилась с томным взглядом,  будто в этом возносилась.
    Лик бога вдруг явился им, над головой святился нимф и что-то вроде говорил:
- Пустой язык, пустое сердце, но есть плацента мира сердца, она в созвездие тельца, я души там ращу добра. В плаценте мировой души, одни великие умы, по ним и звезды названы. Между сиянием и мирозданием, между светом и божеством, грани нет, мы там живем. Будь проклят тот, кто примет свет за тьму. Ведь в вере божьей всегда свет, как в силе разума обет, обет святого поклонения, как бога истины свечения. Ведь мгла – коварная вдова, мир сокровенный продала.  Вот жезл явления добра, с короной счастья мной вам дан, во имя жизни наслаждения пусть страсть не знает лишь мгновения.  Слова для счастья не нужны, они скорей его враги, а сердце это уж беда, душа в сознанье всем дана, но жертва будет вновь нужна.
   - Я знал любовь до упоения, и жизнь отдам для повторения. Зачем любовь без языка, это сплошная пустота. Блаженства сердца с пустотой не может быть, греза бедой, но счастливою судьбой. Как обрести блаженство там, где сердца нет и где устам запрет наложен всем словам. Хочу открыто в мире жить, и лишь её всегда любить, язык и сердце ей верни, большой же нет на ней вины.
   -  Смотреть с любовью, лаской, страстью, тебя не радует к несчастью? Выходит, хочешь, чтоб она еще и душу обрела? Похоже, прав и заслужил, на слете мировом мне вроде бы служил, поднял святейший голос чести, не побоялся даже мести. Почесал затылок тем, чем я всем давно хотел, мою волю прославлял и всех к разуму призвал, этого не ожидал.  Я пойду тебе на встречу, уж помогаю и не перечу. Ну, был ты в чем то не очень славен, но в доле сей уже охаян. Благодарствую за это и теперь готов на всё, что к царству моему вас уж привело легко не во власть, где Ада зло для вас давно гнездо свело.
    - Да я в царство божие больше хочу и при в ходе его жду, – ответил он как на духу. - Кто не может пожертвовать барана, тот приносит таракана, только б жертва во спасение мне сулила искупление и в любви соединение. 
  -  Да ты прав дитя фортуны, жди, любви и сердца губы. Но лишь звезды сообщат, нести, или не нести моё вам божье повеление, как святое откровение. Венца славы тебе не одену, но справедливостью от святого духа не обижу, и спасу от любовного недуга.   
     Прислушайся к себе, и поверь мне, после того, как ты напился из фляжки молока Божьей матери, у тебя что-то начало по-другому стучать внутри, да и у подруги твоей эти позывы слышны. У неё даже груди расцвели. В ней просыпается божественная природа, все, что нужно для святого. Уходит дьявольское заклятье, и это новая основа святого зачатия.
- Да, как скоро завершится, это явление святое?
- Не торопись, не торопись  и во исполнение желанья сего клятвенно небесам поклонись и в любви к ней жизнью своей.
       Он исполнил его желание, и Бог подал ему чашу вида такого, как на перстне его, как будто снял копию с него.
   - Наполни чашу святой водой, как кровью своей. Выпей её за здравие себя и её, и меня самого. Помни, она будет любить тебя, но не всегда. Если ты придешь к власти, небеса лишат тебя любовной страсти. Если придет к власти она, то она полюбит другого тогда, и тебя, как жертву принесет в жертву ради любви другого. Этим другим буду я, или тот, кто родится от тебя. В любом случае судьба твоя будет трагично решена, если ты не откажешься от неё навсегда. Нужна тебе в таком раскладе помощь моя?   
    - Меня не пугает эта судьба, каждое мгновение любви с ней мне бессмертию равна.
   - Ну что ж мужайся тогда, может быть и канонизирую тебя. Надейся, она умеет приспосабливаться к любым условиям и в этом, твоя беда, а. может быть на радостях, ты от неё будешь и при детях. 
Подруга его, услышав бога, как будто  засмеялась, но тут, же замялась, так как и смеха не получалось.
- Видно размечталась, - заметил он. Бог сдержался от возмущения как мог, но сказал ей.
- Зря  смеёшься. Я знаю случаи, у женщин, когда дьявольская напасть, через опухоль матки не давала женщине рожать. Постоянно съедая её плаценту, но я сил ей добавил, исправил и новой плацентой роды справил. Однако она постоянно молилась, и в матке сила появилась. Вот так отдавая черту ренту, матка жертвует одну плаценту и тут же создает другую.
 Если в душе живет мечта, значит, плацента сердца жива. Я слышу слабый стук в твоей груди, но он не с левой, а почему-то с правой стороны. Может от сотворения у тебя, сердца должно было быть два? С одной стороны, у тебя ещё лед, а с другой уже божественный стук идет. Это уже, как новой жизни полет. Ты скоро будешь служить не льду, а биению сердца своему и даже может не одному, и не будешь ледяной развратницей, а станешь настоящей душевной красавицей. Отныне будешь служить мне, а не Дьявола судьбе.  Клятву дашь на верность тому, кто принес тебе великую жертву свою. Раз плацента сердца есть. Значит, сердцу будет честь. Чтобы услышать голос, и дать почувствовать душу, сейчас заполним её сердечную пустоту.
    Он коснулся её цветка, что она приколола на груди у себя, и цветок исчез в груди навсегда.
 - Этот цветок тебе сердцем запоет, и чтоб оно не знало тоску, песню запой ему. Если голос прорежется, значит, сердце в груди поселится.
 После этих слов Бог исчез, в воздухе зазвучала музыка, и повисли его слова: «Не дай бог, чтоб песни слова были явью для тебя».
              К Л Я Т В А
«За измену я грудью клянусь
Что отрежу, иль жизни лишусь».
Боль этой клятвы я в сердце ношу
Верую, верую в верность твою.
                Эта клятва на крови,
                На крови, на крови.
                Ты по клятве не греши,
                Не греши, не греши.   
Пролетели, пролетели этой клятвы времена.
Ты забыла, что сказала под венец мня ведя.
Изменила, изменила, резанула по судьбе.
Рухнул храм, сотворенный на клятве во мне.
                Эта клятва на крови,
                На крови, на крови.
                Ты прощения не проси,
                Не проси, не проси.
Пощади и прощенья в любви дай мне Бог.
За неверностью карою гонится рок.
Дождь в груди моей дождь.
Плачет верность с небес, будто льется с них кровь,         
                Давши клятву на крови,
                На крови, на крови.
                Ты прощения не проси,
                Не проси, не проси.
Я сжимаю на сердце, нож судьбы роковой,
Вспомни клятву, исполни своею рукой.
«Будешь руки мыть, будешь ноги мыть,
Буду воду как слезы с них пить».
                Новая клятва с мольбой  как вода,
                Но дрожит от сомнения к клятве свеча
                И предательство страхом карает судьба.
                Эта клятва от измены на крови,
                Где же честь твоя, пощады не проси.
Пощади, пощади бог грешную любовь,
Красоту б  не карать и не видеть  бы вновь,
Как стоит предо мной на коленях она
И  стучат по вискам с дрожью эти слова:
                «Будешь руки мыть, будешь ноги мыть,
                Буду воду прощенья с них пить».
                Пальцы веером грудь закрывают дрожа
                И мужская течет мне по сердцу слеза.
                * * *
Она попробовала подпеть этой песни, и к своему удивлению услышала, что голос у неё появился.
- Ура! – закричала она.- Я вновь говорю, говорю, говорю! Хоть я действительно не человеческого роду племени, но и я почувствовала боль, и что-то защемило в груди. Похоже, время отдаляет зло, власти создателя моего. Твоя Бон жертвенность страсть, и тепло любви, влияет на меня с такой силой, перед которой не сильны и темные силы, и собственные грехи.
Она исполнила клятвенную просьбу Бога отца и, прижавшись к нему, прислушалась, как в унисон бьются их сердца.
- Создатель сделал все, чтоб я никогда не чувствовала этого ощущения и для этого мне не было дано сердца от рождения, – шептала ему она. - Только холодное северное сияние льда в груди, для чужой боли и беды. И хоть что-то святое было подмешано в моей крови, все равно отражение похоти в моих глазах вспыхивало только страстью в чужих сердцах.
    Но сейчас, я, в всплеске радости, начинаю чувствовать страсть сама, и мне хочется твоего тепла. С появлением этого чувства, я смотрю на этот мир, где тьмы большой отстой, уже не со злобой, а с какой-то грустью своей.
Он с нежностью обнял её и промолвил:
- Человек ты мой родной, мы пойдем и дальше с тобой, но уже дорогой другой. В надеждах люди лишь живы, и мы с тобой не исключение, увы.   - Целуя с радостью её за то, что заговорила она, шептал желанные слова. - Я думаю, у нас все получится с тобой, как подскажут нам сердца, и спаситель наш родной, будет к нам данью святой, в страсти силою своей.
      Она от слов его за млела и отдалась со страстью тела. Вновь, как во сне, с каждым его поцелуем, она менялась своим обличьем, страсти являли им поклон, укрыв безвестности шатром.
     Нет, он не относился к людям, которые страдают одиночеством. Он всегда платил женщинам, которые могли пленить его, но они с желаниями венчались тяжело. Однако сексуальное безобразие не было душевным здравием.
    Не одна женщина доныне не заводила его душевный механизм так неистово, как она. Заменив ему всех любовниц и друга, она стала одухотворением его любовного каприза, как хозяина всех женщин мира. Ему в любовной страсти нужно было только представить, скорей, какую ни будь женщину, и она внешне становилась ей. От величия ж секса любви, как в облаках, он готов был и с болью плясать на углях.
   Это была женщина, которой он готов был пожертвовать любой властью, и его душа всё более распалялась невиданной страстью. В тоже время, от отсутствия ее у него начиналась настоящая ломка, как у наркомана, только любовного толка. Он понял, что влюбился и влюбился, как мальчишка, хотя в своей бытности знал немало женщин и уже, казалось, знал о них все. На этих прошлых женщин он смотрел, как на куски мыла, которым, как в урну нужно было смыть, нагар физического томила. 
     Здесь, с ней, он испытывал любовь в паренье над землёй, и такого не мог испытать ни с какой другой. Ему казалось, что если она отказала бы ему в близости, то он бы мог совершить любой глупости поступок и даже застрелиться, ибо без нее он уже все равно не мог ощущать себя прежним мужчиной, как это было не так давно
- Тебе нельзя так часто быть со мной, – говорила она ему без смущения. Мое присутствие тебя выводит из состояния равновесия. Такая бурная близость тебя снова быстро состарит, и сексуальный мат поставит. Нормальный мужчина земли способен только от шести до десяти тысяч половых актов в жизни любви. Будь осторожен и не увлекайся, ты же человек, а не клон, как уже и я, и, потеря меры наша беда.
- Ну, разве только это, меня тянет к тебе. Ты что-то большее, кажется, мне. Перед твоей красотой заболеет чувствами даже слепой, и Боги не справятся со страстью своей, и мир в рассудке перевернётся, и за тобою в Ад попрётся. Все короли и Боги будут мыть ноги твои. Может быть, нам сыграть на твоей красоте, но уже по божьему озарению, а не по дьявольскому хотению?    
    Помолвка Богом уже состоялась, только дорога не показалась. Куда идти, к чему вести? Идти вообще, иль не идти? Но благодарность, за твое спасение, Богу надо соблюсти.
Он посмотрел на перстни,  надетые на её и свой на палец.
- Вот наши перстни счастья, а не кольца черной масти, только для страсти. Мы богом окольцованы навсегда и дорога нам теперь только одна. Больше не пропадай, наши перстни светятся одним светом, знай. Нам выпадает беспроигрышный шанс, спеть дуэтом счастливый романс, и катись этот мир ко всем чертям, а мы конструируем заумные планы власти над миром, а будем ли рады? Нам хорошо и вдвоем без этого мира кругом.
  - Однако я по-прежнему хочу миссию исполнить свою, но уже по божьему добру. Нам с тобой нужно довести до конца объединение мира, и власть твоя, – продолжила она разговор на прежний политический вздор.
- Я уже одну лажу на собрании политиков мира получил, правда, Бог, мня уже за это, твоим возвращением отблагодарил. К сожалению, за нею, ещё никак своим обидчикам не отомстил.
     Она выпила вина и, поставив ему под нос, осушенный вдруг фужер, как бы сотворила меж их любви барьер.
   - Я все-таки считаю себя душой и не Дьявола и не Бога, а какого-то непокорного крестного рока.  С этого мгновенья уже ты мой господин и мы точно должны действовать как один.  Приложим усилия уже не к распаду этого мира, а наоборот, куда кривая заведет, что на душу ляжет, то пусть и пройдет. В том и другом процессе, наша задача дать пищу прессе, может, устроим пир на весь мир, а я рубану, как смогу. Ты уже своим выступлением теперь приоткрыл божью дверь. Хотя, на собрание политиков мира этим и засветился, но до конца идеей не оперился. 
- У тебя, как у меня, должна кипеть месть к сильным мира сего.  Но сей час, уже нас не объединяет зло.
- Зачем всё это, плевать на всё, люби меня, я тебя спас не для этого всего.  Раскачка грешного мира не наш уже процесс, и зачем нам этот интерес. Дьявол пустил всё на самотек и его еже, видно, не волнует наш исход или напугал божий подход.
- Да, я поняла, губит тебя жажда страсти меня. Ты действительно показал смелость в международном деле, а сейчас раскис и выступаешь не по теме. Похоже дальше, на путное не рискнешь, только любви от мня ждешь. Я все же хочу, чтоб ты стал властителем мира, и поднял его горе на вилы, тогда буду любить до могилы.  Будешь со мной, только лишь после миссии своей я уйду на упокой, чтоб уж больше не мучить этот мир собой. Иначе покоя мне не будет на этой земле, хоть я уже иду по божьей воле и не по дьявольскому делу в доле. 
-  Я уже волнуюсь, и не на шутку, брось ты всю эту сказочную заварушку. Я пожертвовал во имя любви себя, разве любовь не всё для тебя?
- Не волнуйся, я тебя люблю и всегда заменю и папочку, и Бога, и жену, а если понадобится, то стану и козлом отпущения, и светом прозрения, и чудом сотворения, как и магией повеления. Или мы идем вместе к этой цели, и остаемся в одном деле, или разбегаемся и никакой постели. Спина к спине, кто дальше прыгнет, мир пережуёт нас и, отрыгнет, тогда мы станем лишь навозом, к топкам наживы паровозов.
- Я не могу тебя  терять, но что-то не решаюсь весь опять.
- Опять боимся? Я не понимаю, не уж-то нравится, когда я исчезаю?
-  О, этого естественно боюсь и больше всего, и готов идти на всё. У меня холодная голова, но расставание с тобою, это смерть моя.
  - Ну что ж, тогда определим себе божью задачу, и подготовим новую подачу. Сделаем пробный шар, и нанесем отмщения удар. Смоделируем кризисную ситуацию и проведем решительную агитацию. Стряпай власти каравай, собирай элиту, будем рисовать новую картину. Пусть мир оседлает святую власть, мы поможем ему терроризм спеленать. Вот на этой уже божьей затее сможем что-то, и отстоять в большом деле. Думай, как я, чтоб кураж поймать и Ада избежать.   
      Он глубоко вздохнул.
- Ну и с чего же нам начать, друг - друга можем потерять.
- Не волнуйся, не тревожься, всё у нас с тобой срастется. Я знаю, что в этом плане можно предложить, чтобы разум потревожить, и много страха в банки на хлопать, не делая тебя кругом круглым дураком. О мире новых потребностей я уже говорила, но эта картина тебя не заманила. Мир творцов созидания, похоже, задача ни твоего сознания. На все другие возможные мысли, дискуссия тоже была, и я всё по понятиям разнесла.
     Он молчал, будто чего-то еще ждал, и она продолжала, как будто себя и его к новому качеству призывала.
    Он обнял её и хотел успокоить, чтоб мировой бедой она перестала себя тревожить, но она упрямо продолжала, будто в этом её жизнь и состояла.
-  Не вздыхай, а берись за дело смело и начинай. Подтасуем черные карты страсти, с абсолютной свободой страсти, и этим подорвем устои темной власти. Любой властелин мысли и силы, без страсти, в этом мире должен поклоняться только религии власти, где основная заповедь разделяй, карай и пряники не забывай. Иногда нужно и по бунтовать дать, пар то нужно выпускать. В этой драчке  религию любви семьи и дружбы сотвори, чтоб не чесали на тебя кулаки грешные простаки.
-  Мне бы хоть твою любовь заслужить, а не обо всем мире тужить.
    Она же в ответ убеждала его, что умрет, если к этой цели не пойдет. Он от этого страха соглашался на жертву любого размаха. 
- Власть узурпируют только те классы, - продолжала она, - которые способны повести за собою массы, и способные их проблемы решать, а не сопли наживы глотать, да по любви рыдать. Один отсчет права на власть должен, однако, для всех стать. Не народное покорение, а народное возвышение.  Каждый выбирает для себя, либо любви поклоняется, либо властью наслаждаться. Только все стараются и тем, и тем упиваться, ибо только власти рука к жертве призывает чрево греха. И даже абсолютное благо всегда рабыней склоняется к власти греха. Это жертвоприношение не знает право отторжения.
     Он вроде как с ней соглашался, но только больше её красотой наслаждался, и уже почти не слышал, а она ему твердила: 
- Быть  богатым и свободным можно лишь на столько, настолько добра совершить можно. Тот, кто больше отдает, больше любит и живет. Благородство дел, ума, власть над миром на века. Отопри ворота к богу, дай людям любви дорогу, ведь истинная формула счастья в свободе любви и согласия. В этом суть незыблемой власти.
    В этой надежде, спасения жди, и в глаза мои смотри - почти уверенно твердила она.
 -  Хорошо поешь, птицам говорят стрелки, но где сядешь скажи,  - отвечал в раздумье он, - и как по этим законам миру жить прикажешь? Раньше ты больше говорила о величии страсти и темной власти, а сейчас о необходимости божьей силы. Видно молоко божьей матери тебя отрезвило, и сознание ориентацию сменило. 
   - Другого нет у нас пути, стань частью ж ты моей души, - Отвечала вновь она, -  О, ныне, я опять и та, как разума земли вдова, что жизнь дать вновь земле должна, как и тебе душа моя. Божью Империю любви в пику насилию предложи, всем этим разным черным Бенам и прочим власти Бармалеям. Пусть восславляют Рай земной, и не пугают мир войной. Союз талантов созидания, в культуре нового сознания не предлагай, а тихо, тихо - тихим сапом в жизнь всех в семью одну венчай. Всем дамам стань от власти сватом никто не выразит отказа, а деткам нянек, сотвори чтоб их любили как своих и были бы кумиром их. 
     Это уже был бы мир другого вида, где б ни правила нажива. С этим перед нами бы, пали границы, да и любые власти лица.  Поверь, пойдет к сему народ, другой не нужен огород.
 - Ну и что же, это гвоздь похоже, и в мире нету больше зла, чем свобода без ума. Бог всё устроить тут не успел, и разум прозрения пока не созрел. Пусть мир не знает унижения, и превосходства, и терпения.
- Вот и дай им сразу то и это, и божья песня будет спета. Подав тщеславия парад, время любви воздаст наград, чтобы никто нибудь другой крутил твоею головой. Жизнь горения во спасенье, это боже назначение. 
- Межгалактическая мысль, какой-то тайной власти смысл. Мне навиваешь, а зачем?  Убьешь мою любовь совсем.
-  Время любви, как «психопояс», он подсознателен и волен в легендах ангелы с небес под голос свой венчают всех за сотворение чудес. В сознанье птицей напевают и так душою управляют любовь пока надежда Мира в яви не сбывшая картина. Есть в ней гармония с природой, как Инь и Ян, но Соц семьи пока не ясен, род продолженьем в ней прекрасен. Пояс любви её творец, и красота в веках судьбы, совместной стать должна души, с единой Мира красотой и единой всех судьбой. Лишь красота совместной волей ведёт к гармонии с природой.
     Тут на постель с задором села и что-то как себе запела. На голос птица прилетела и как подруга рядом села. Ей стала крыльями махать как дирижер незримой рати, и с небеса ей вдруг подпели голоса сей святой рати. Донесся звон колоколов с музыкой чудного напева, с словами власти красоты о воле сказочной мечты:   

О как начать и что сказать,
Чтоб  красоту венчать на власть?
Культ красоты, как флаг поднять,
Боготворить, и женщину, и мать.
          В них сотворенье красоты,
          Для возбуждения любви.
          Они создатели семьи
          И человечества земли.
Пусть, встав на трон, любви краса
Захватит счастьем мир любя.
Краса оружие земли
И боги перед ней рабы.
           Нет выше власти на земле.
           В почете преклонение красе.
           Она создаст  покой земной,
           В Рай превратив весь быт людской. 
Когда  же в диктате земли красотой,
Мир восславит победу любви вековой.
Он обрушат на мир свой заряд боевой,
Термоядерной бомбы заряд с красотой.
           Пусть не мучится вечною жаждой любви
           Красота, что пока лишь в оковах нужды.
           Денег власть на земле от стреляют красою
           И кареты любовью наряжайте святою.
Погонялы народа, вы ж не карлики власти,
Разорвите насилье красотою на части.
Торжества  легионы красавиц пройдут
И любовью, как кровью планету зальют.
           В детском смехе надежды воспрянет краса,
           В нем умрет мир наживы, коварства и зла.
           И зло за зло не станет карой,
           А быть добрым не станет драмой.
И в культе женской  красоты
Мир святость страсти обрети.
А  за это я мертвым, но выпьют до дна,
Голубого настоя на вере вина.
Разгребу холм могильный, на мир посмотрю,
Поклонюсь всем, кто явит такую мечту.
           Пусть  вражды не льется кровь
           Выпьем вместе за любовь.
           Как  проба высшей красоты,
           Душа основа для семьи.
И  без налога на любовь,
Планета красоты, как новь,
Воспрянет в божьей высоте
На пир к столу святой мечте.
            Водичка,  бытия, откуда и куда
            Откуда и куда, течет времен вода?
            И туда ах, и сюда  ах,
            Жизнь летит на парусах.
Без красоты в ней только страх,
Кой правит, барин при деньгах.
И как в прыжке через костер
Является безумства вздор.
              Он как дым в огне морали,
               Душ краса в печальной дали,
               Вера пока лишь руки греет,
               На грезах углей душа тлеет.
Душа любви в красе углей
Льет слезы горькие страстей.
Мир, как в лесу на развлечение,
            Костер любви лишь миг явления. 
            И безысходность в утешение
            Судьбой, где плата лишь грехи.
            На пепелище грез души.
Оля ля, оля, ля
Что ты плачешь красота?
Зачем  цветешь в дыму печали?
Ведь дым её не знает дали.
            Краса любви от доброты
            Всегда божественной мечты.
             А, пребывающим в любви
             Боги прощают все грехи.
Ну почему всё чаще так,
Любовь с печалью  на руках,
И с осужденьем слышен стон
В колоколах от всех времен.
               С её свободой без беды,
               Мир ищет святости руки.
               С правом прощенья за грехи
               Без пепла покаяния души,
               Если добром её створены, 
               Во искупление творением красы.    
Однако, ах,  красу без охов,
Без скромности и томных вздохов
В миру сдают и покупают
И смыслом жизни не считают.
           Купить её любой чудак
           Способен нынче на пятак.
           Если над ней нужда как крах.
           На цвет, на вкус,  в абонемент
           Смотря, какой идет клиент.
Мир купается в аду,
Сбывая в розницу красу.
Люд грехом чертей увешен
В муках святости и грешен.
           В развлечениях без конца,
           Нет в нем  божьего гонца.
           Хочет петь, хочет иметь,
           Разучился всех  жалеть.
Что в нем делать безработным,
Святым слабым и голодным?
Эпоха кризисов в пути,
И лишний люд  творит грехи,
Прося  прощенья у судьбы.
           Красота общенья духа,
           В этом полная разруха.
           Как  прожить, чтоб за собой
           Память с вечною судьбой,
В красоте любви осталась,
Жизнь за горе не цеплялась.
Где ж ты царство небес от любви,
С морем, бушующей в ней красоты?
             Чтобы  спасительный огонь
             Разлил любви святую боль.
             Цель созидания красы ждет ума,
             Чтобы изжить наживу зла,
Где продается красота,
Что честью мира быть должна.
Чтобы по ней дарить права.               
На святую свободу и величья дела
              Кому море, что поглубже,
              А кому-то, что помельче.
              Кто в пучине, кто на шлейфе,
              Красота на божьей верфи.
В святой закладке для любви
С правом чести, словно песни
Для величия судьбы,
Бог смыслом жизни нареки,
               А не к продаже за гроши.
               И созиданьем в мир спусти.
               А пока лишь только ах,
               Красота в кону за так.
Бьют, насилуют, гордятся,
Чтоб за грош с ней развлекаться.
Честью стать не знает как,
Сжимает подлости кулак.
               В рабстве живет с тем, кто богат.
               Развлекаются, смеются,
               С красота в постель ложится.
              Только б выжить, а любить,
              Время просит позабыть.
Где же  жажда невеличка
Святого родника водичка?
Любви и верности сестричка,
Как Венеция любви,
Для святой вечности души?
            Чтоб миру было, чем гордится,
            В красе семьи на суд явится.
            Перед исходом бытия
            С контрактом счастья на века.
Вот собрал всех Бог, сидят,
Черти угли шевелят.
Как исправить положение?
Что придумать во спасение?
            Задают ему  вопрос:
Чести свет завет ли нес?
А в отвечает другой чертяка:
- Красота с сумою свята.
Выживет всегда при этом
Скромность будет ей обетом.
               Поднять цену красоте
               Предлагают на земле.
               А ангел просит, как в Раю
               На царство возвести красу.
Бог призадумался,  решает
И трон семейный подымает.
Боготворит красу семьи
И храм семейный возвести.
             Повелевает на земле,
            Чтоб плодились, лишь в семье.
            Красота в семьи сознания
            Должна быть  духом мироздания,
Чтоб в любви всегда венчались
И с нуждою распрощались.
Близость плоти без сомненья
Лишь в семье найдет решенья.
             Я запрещу в семье разводы
             Если в ней были приплоды.
             Воспитание возьму на себя
             И единая с Богом возродится семья. 
Сватов божьих пошлю к холостым
Пусть попробуют отказать святым.
Холостых сожгу в Аду,
Или на крестах распну.
Придет краса семейной доли,
Хоть в гостевой, хоть в парной воле.
             Совет религий всех закажу
             С единой волей на духу.
             Семье единой Мира счастья,
             Разрыв семьи пожнет проклятья.
Патронажный папа, мама
В святых от бога уж не драма. 
Да прибудет род людской
В семье парной иль другой.
Полигамной, гостевой,
Пусть на время, но святой.
                В ней красотою отношений,
                Убью раздор всех поколений.
                Ну, хоть на время по контракту,
                В законной близости, как факту.
                А не в сексе, как придется,
                Садом с Гоморрой не вернется.
С патронажным материнством
С гостевым отцом, как принцем,
Где повелитель только Бог,
В красе согласия - любовь.               
                Религию семьи - любви хочу
                Не поклоненье ей карать начну.
                Боготворю контракт моральный
                С телесной близостью и тайной,
Боготворю семье, где близость духа
Да у покоится в ней мука.
К слиянью душ буду вести
И вечность родовой чисти
На святом троне вознести.
                Пусть лишь семьи святые груди
                Красы ласкают жизни губы.
                Где сердце каждого в семье,
                С душой планеты на земле,
                В рай превращу людской судьбе. 
Смысл жизни ощутят в любви.
Семьи краса без войн вражды,            
Воскреснет новь и без нужды,
Стремясь лишь к совершению души.
          В моральном праве на семью
          Я кодекс согласия ей сотворю.
          Где хоть гарем, хоть парный брак,
          По праву созиданья благ,
          Поднимет Бог в честь семьи флаг.
Забудут про предательство измены,
Исчезнут не почета джентльмены.
          Госпожа семья воскресни
          В контракте близости, как песне.
          Я  с ним планету превращу
          В жизнь, что создал в своём  Раю.
«Вот так-так, так, так, так, так
Семьи свободной  ты даришь  стяг».
Запел чертяка в свой кулак.
А как же мы, где наш удел?
Контракт моральный, твой предел?
           Ты суд святых в мир захотел?
           Обет моральный, кары зуд
           В нем черти верность продадут.
           Рога красе  наставим с дуру
           Как контрибуцию двойную.
Задача тоже не простая
Но сила наша, как святая.
Так в чем же прелесть предложения?
Контракт моральный не спасение.
Чтоб отношенья соблюсти
Нужна валюта красоты.
Тогда чертям уж не с руки
Будет нужда творить грехи.
           Давайте банк любви построим,
           А чертям проценты сбросим.
           И красота семьи в любви
           Станет доходом всей земли.
Вот вам жизни смысл и цель,
Пустая может эта канитель?
В чем греха будет карусель?
Мы  в кодексе ж семьи твоем
Любви грехов тоже нагребем.
          Чтобы краса всех отношений
          Была лишь явью сновидений.
          Не Будет мира без работы нам,
          Моим проказникам чертям.
В пути от сердца, в милость  Богу,
Проказам сотворим дорогу.   
- Я ваши мысли не забуду, -
Ответил Бог, - суды устрою.
Согласье будет стоить чести,
Её потеря божьей мести.
           Гложет сердце у святых,
           Красоты лишать грешных,
           А она стоит дорогого.
           Её в согласье только много.
Поклонение красе
Нужно подарить семье.
Без неё всё мимо цели
Нет и красоты в постели.
              Муки семьи меж ногами надежд
              Карой  сковал устаревший завет.
              Вот он бросил в пустоту:
              «Черти, черти вас прошу
              Не трогать болью красоту,
С ней себя являть хочу.               
Не безгрешную, земную,
Узаконю как родную
С добротой и вековую,
              С   детским криком, как из Рая,
              К милосердию призывая.
              Пусть огонь красы зажжет,
              Семью с контрактом на любовь.
Моральный суд, как божий знают,
Семью и верность сохраняют.
Так дьявол воли своей лишится.
И суд душевной чести сотворится.
                И новый Бог – семьи взойдет,
                И мир пред нею ниц падет.
                В соединение с природой
                Мессия цели Иеговой,
Есть  сотворение красы,
Во имя торжества души.
И пусть религии земли
Сольется с созиданьем красоты.
                В творенье мира, как семьи.
                Согласьем, не творя грехи.
                Эта воля не простая,
                Чертям кажется дурная.
И слабый свет нимфа богов,
Миру пророчил божью новь,
Где будет царствовать любовь,
Как суть и смысл и жизни кровь,
Во всей красе земного Рая,
Любовь к наживе, презирая.
               Обними же сей мир отношений краса,
               В поцелуях морали, воскресни семья.
               Чтобы крылья любовь в ней свои обрела,
               Чтоб её не давила нужда бытия.
И  краса отношений любви на земле
Будет самым красивым подарком семье.
Чтоб миряне  всегда пели
И созидать красу хотели.
                Как божественную  малость,
                Да простите  мою слабость.
                Ведь красота мой дух святой,
                И будет пусть людской душой,
                В красе энергии  земной
                Мир  обретет святой покой.
Но чтобы это всё постичь,
И благо жизни подарить,
Придется, мир сей изменить.
Чтобы всех могли любить
               Не за толстый кошелек,
               А, за добрых дел мешок.
               Чтоб красота добра была
               Благополучием всегда,
Но как, но как, с чего начать?
Будем помалу долг свой знать.
Красу любви земле, где зло
Утратит грешное  лицо.
                И красу божьей благодати
                Творить себе уж будут сами,
                В согласие своем миряне.
                И тогда манная с небес
                Будет всем вечностью чудес».
              * * *

     Еще не кончилось звучание, птица ей сделала прощанье, и она начала опять его невольно соблазнять, как будто пенье возбудило, и любви страсти попросило. Под необычность музы пения услышала в груди биение. Радуясь прекрасному сердечному ощущению, стала что-то шептать, как желанному своему. Музыка и слова стали творить чудеса. Прижимая его голову, то к этим, то к тем местам тела своего, радовалось его возбуждению и своему ощущению. Говорила, что живое должно принадлежать живым, мертвое мертвым, но жить одним днем, что Бог дает, равно малой смерти, смерти званья человек, где нету места родовой и телесной чести. Только наслаждение прекрасным, зовет к завтрашнему дню, разрушая животную нищету, и поднимает душу любви на небесную высоту.   
  Так продолжая радоваться сердечному биению своему, просила, во власти пылу, чтоб он принимал и ласкал её душу, сердцем своим, как свою радость так и  муку.
  -  Это прекрасно, не тужи! Мне голос твой заря души. - Шептал он ей в бреду любви и торжества страсти в себе.
      Её прикосновения вводили его в дрожь, до рук кистей, и даже ног, с пустынной жаждой, как глоток дарующий спасенья рок. Так тайной силой власти сей, держала страсть к душе своей. И даже после исступления, он подчинялся наваждению, страсти желаний в нем горели биенье её сердца пульс лелея, тоже и страсти дамы грели.
      Он был согласен  делать всё, что волей нарекалось от её, хотя после святого перевоплощения признавала, что только он ей божество.
  - Хоть даже дурно будет всё, я сотворю любое зло, чтоб лишь с тобой быть заодно. Шептал он ее, лакая страсть, - но чем и как будем кончать?
- Главное сделать первый шаг.
- Но теперь, после моего провала в верхах, как устоять нам на ногах?
- Ну, так и будем продолжать стихия наш судьбы кулак. Крутани в средствах массовой сатиры ролики, о своем выступлении и намерении, да так чтоб у всех в мозгах появился колики. Только так, чтоб смеялись, но только над ними. Посмеяться над глупостью людской, очень полезно в час лихой которого желает люд порой, хуже, когда они смеется над тобой, и над святой задумкой большой. Чем круче закрутится бал пиара, тем богаче будет доход от его накала.
  - И так ты думаешь в конец, за глупость им одеть венец, который бритвой станет зла и на добро дадут ума? На глупость - глупость опустить, и что же дальше сотворить? Как мне, все-таки понятна до конца сатирическая идея твоя, она от зла или добра? Или это не беда? Как быть, кого винить, чтоб глупость хором опустить? Возможен социальный бунт народ заставят спустить штаны и это будет конец игры. Но это не выход, а тупик нужно другой подход скрутить.
    - Вот, вот, и нужен разворот. На всей планете идет война то социальная, то натуральная, власть на наживу дает она и в этом главная беда.  Однако если показать, что в оборот все должно стать и разрушения, как и смерть должны наживой стать потерь, чтоб честь добра стала свободой любовью и прекрасной долей мир перестанет воевать, а только блага создавать.
 Устрой дефолт для каждой страны. Боясь социального бунта, они все отдадут до фунта. Акционируем это богатство, организовав фонд международного братства. Сделаем им раздельную капитализацию по владению и оперативному управлению. Право по чести станем выдавать и все созидание чести смыслом свой жизни считать.
    Бесчестье обложим непосильной данью, создав социальный банк народной валюты и власти. Акции именного владения доведем до народа, и пусть получают доход с денежного оборота. Валюта - это капитализированное национальное добро и другого быть не должно. Тогда станешь всем кумиром и властелином одним над миром, потому, что никто другой не предложит схемы такой. Вот тогда в каждой стране будут правители твои.  Выпустив же валюту на все достояние земли, станешь и её финансовым уполномоченным земли где разрушение достояния будут убийством личной значимости и влияния. Я как смогу, так и помогу. Обещала проказу валютную запустить, значит, так тому и быть.
   - Да, на ассамблее, где я дал вроде этого совет, они уже посчитали всё за бред.
    - Запустим это всё противно их воли и в объезд.
    - Международное государство добра, возможно, ль это хоть когда?
    - Ну не знаю, как выйдет на счет добра, но похоже надо начинать  со зла, без него нет и добра, у меня на этот счет есть идея, хотя бы поиграть, для начала, на этой затее.
    - Может быть так, и организуем и в похоронах кровавого зла идею темных сил загубим, - в раздумьях молвил он в ответ. - Если это твой обет, то я согласен на концерт.   
    - Мы ж ныне уже ангелы мечты, как птица, что прилетела с высоты и пропела балладу о любви, как формы высшей красоты через семью мира семьи.  Как бы ты и не хотел, море выпить наш удел.   
- Да я столько радости не выпью и с этим горя не пропью, не бери ты на слабо, нам бы собрать всех вместе было уже хорошо. Истины меж делом втолковать и не на ассамблее, а на дружеской беседе, допустим в бане, без галстуков, и даже без штанов наказанием с местью за попрание моей чести. 
- Давай, давай начнем со смеха если она с деньгами меха. Смеяться так смеяться высмеем за одно их надменное торжество. Что очистим, что обрежем, бред от истины отделим, но любезничать не станем, и на кол грехов натянем, кто к Империи любви нам попутчиком не станет. Голышом, и при параде, пред Кремлем, как в русской бане, всех разденем и обуем, толстым веником обдуем. Как втереть божью идею, я сказать, пока не смею. Если выйдет, то бегом, с попутным ветром и парком. Осторожно и шутя, чтоб всех оставить без хребта, прокатившись по чести слегка.
- Да, надеюсь, не опасно, если ты со мной согласна и про баню мысль мила, а с гипнозом и добрым паром,  можем впарить, хоть шутя им подставу для греха как Троянского коня.
- Если еще подумать хорошо, то ты со своими орлами легко, любой бал слепишь, что его на  лихом коне не объедешь и во сне. Все на что решитесь я, помогу довести до логического конца, жди удачи ка гонца на щите Божьего суда. Дерзостью любой здесь волен и сатирический успех возможен. Дерзайте, сердце ищет кары, и запела, ударив по струнам незримой гитары:
                Я ненавижу власть земли,
                Зато что в глупости ликуют короли.
                За то, что бедность бродит по земле.
                Зато, что молится люд карою войне...    

      В это время зазвонил сотовый телефон, он взял трубку. Звонил его давний приятель, руководитель театра двойников и напоминал, что его одолевает спешка по подготовке некой постановки, и ему нужна финансовая поддержка.
     В его театре были двойники всех видных политических деятелей, и этот звонок его натолкнул на мысль использовать их как затею фортуны на рок.
Он пообещал, что просили и вернулся к своей реальности и подруге. Мысли, которую она дала, после звонка вдруг в нем зажили, и все, о чем они твердили, в душу реальностью прошили.   
     На этом я очнулась от своих сонных грёз. Последнее что я видела, это был уплывающий корабль с названьем «Сказка». Я, как птица летела за ним, но какая-то сетка, подомною, и над кораблем не давала мне попасть на него, чтобы снова досмотреть сей странный сон до конца.
      Долгие дни, когда ложилась спать, я сквозь дремоту видела этот уплывающий корабль, за которым гналась, но попасть снова в грезы с продолжением этого сна  уже не могла.
      Однажды мне приснилось, что я сижу за компьютером и, поглаживая Божий дар, слегка пытаюсь  дописать эту сказку сама. Наконец  набрав, и скинув на диск, следующую главу я с ним побежала догонять уплывающий корабль-сказку со своими героями.
       Сначала бежала, потом уже полетела, как птичка сова сама, что напела мне сюжет этой странной сказки, а я на диск набрала и, наконец догнав, бросила его на палубу этого корабля. Вышедшие на палубу, герои моего сна подхватили диск, и, помахав мне рукой, крикнули:
- Ну, и что ты там  на мечтала?
- Я только разместила то, что мне нашептали сны. Да сотворила, как хотели вы, и, как смогла, и вашей любви место нашла.
 И  уже однажды проснувшись, заметила, что рядом со мной на стуле лежит странный диск.  Я вставила диск в компьютер, и то, что увидела, предлагаю своему читателю.   
Да простит меня он этот вздор и сказочный сонный каламбура набор.      
               
                * * *
    
                * * *