Кентавры

Мифологическая поэма

                А мы, мудрецы и поэты,
                Хранители тайны и веры,
                Унесем зажженные светы
                В катакомбы, в пустыни, в пещеры.
                Валерий Брюсов, «Грядущие гунны»
                I.

Где ползут, оступаясь, столетия
Над провалом крутою тропой, —
От богов свою землю наследуя,
Правил в древности царь Пирифой.

Блеском трона не чванился по свету,
Мирной кровью не пачкал венец;
Выгонял он пастушеским посохом
Поутру к водопою овец.

Он судил — все внимали в безмолвии:
Видеть тайны владыке дано!
Бросив в угол эгиду* и молнии,
Зевс по праздникам пил с ним вино.

Годы юные вспомнит порой еще,
Шрам погладит на мышце литой…
Об одном лишь скорбели сородичи:
Одиноким был царь Пирифой.

Без наследника — шириться трещинам
В толще древних незыблемых скал…
И тогда, уступая старейшинам,
Царь невесту себе приискал.

                II.

В день свадьбы скликали кровных,
Вели на закланье коз.
На желтых, как мыло, бревнах
Багряная пена роз.

Вино согревает душу,
Невесте убор к лицу;
И, лично разрезав тушу,
Царь дарит кусок певцу.

Вы, боги, в ладонях нас грея,
Позвольте две жизни сплесть!..

Седой и слепой, словно время,
Рапсод начинает песнь.
 
Песня рапсода

Мы всех счастливей
На белом свете:
В домах и в душах
Высотный ветер.

Высокий ветер —
Посланник неба,
Холодный, чистый,
Со льда и снега!

Нас не расслабит,
Досуг не скрасит,
А выжжет напрочь
Дурные страсти;

Спасет-излечит
В лихом полете
От страхов ночи,
От буйства плоти…

Пусть наши кости
Чуть-чуть не голы —
Тверды гранитно,
Как эти горы;

И наши жилы
Почти что медны,
И мы, как скалы,
Едва ли смертны…

Но бойтесь, дети,
В душе и дома
Гнилого ветра,
Дыханья дола!..

           Никакой заботой не терзаемый,
           Золотым дельфином меж гостей
           Возлежал ближайший друг хозяина,
           Полубог, блистательный Тесей.

           На краю стола играла чашею
           В такт кифаре, женственно-тонка,
           Минотавру** голову мычащую
           С мощных плеч смахнувшая рука.

           Слушал песню, улыбаясь мраморно
           (Страшно в очи глянуть — столь красив!),
           А когда хмельные клики грянули,
           У певца кифару попросил.

                Песня Тесея

Для жизни пастушьей я, верно, не создан,
Пустынные горы приемлю с тоской…
Он прост и прозрачен, ваш ветер высотный,
Но сердцу бродяги роднее морской.

Мой ветер морской, беспризорный и мудрый,
Свободно витает в кругу мировом;
Он пахнет смолой фараоновых мумий,
Дурманом далеких, как смерть, островов.

Мой ветер ударит по струнам канатов,
И парус взлетит, как ликующий крик;
Окованный бронзою плуг аргонавтов
Спешит распахать водяной материк.

Мой ветер…
        В нем щедрая сила — берите!
Он тело и душу насытит сполна.
Сразив зверобога в сыром лабиринте,
Я Фестского диска*** прочел письмена.

Над жизнью своей сокрушительно властен,
Рассудочной силой взойду на Олимп…

Но нету опасней —  я с вами согласен —
Слащавого, трупного ветра долин!..

                За столом кто-то охнул подавленно —
                Нем язык, сокрушила мечта…
                И невеста царя, Гипподамия,
                Вдруг для песни открыла уста.

            Песня Гипподамии

Я нарушу молчание. Повод весом.
Я из края, где властвует ветер лесов.

Кроны сосен скрипят, словно в бурю ладьи;
Ветер леса поет о Любви, о Любви!

Возле трона Ее — в рыбьих плесках река;
Насмерть бьются олени, ломая рога.

Ей любезны свирепые игры быков.
Плач поэтов и страстные стоны богов.

Род  людской перед Нею, что хлеб на току;
Только Ей повинуясь, планеты текут;

Лижут пальцы, к Ее припадая руке,
Жизнь и Смерть, как два пса на одном поводке…

Ты поверь Ей, поверь до глубин естества!
Нет грознее Ее, нет нежней божества.
Поклонись Ей — и встанешь, тоску утолив…

Но страшись мертвоглазого ветра долин.

                ІІІ.

Чаши подняты за тот волшебный лес,
Гипподамию целует василевс****;
Что ж, вину с водой мужей не побороть!..
Вдруг вразвалочку — копыта у ворот.

То ли ржанье, то ли смех, поди пойми;
Гости к дому, хоть незваные, — прими!
Дыбом космы, пена в путанице грив,
Взгляд похмельный угрожающе игрив…

Зевс велит гостей уважить, Пирифой!
Ты кентавров перепей и перепой…

              Песня кентавров

Ых! Ух! Эх! Ох!
На огне кабаний бок!

С нами ветер из долин…
Что ж ты, кравчий, не долил?

Вечный голод — он не тетка:
Жри в два горла,
              пей в две глотки!

Человечьим телом толст,
Прокорми и конский торс:
Ненасытною трубою
Он, задастый, под тобою…

У двутелых прост обычай:
Жизни — юным, яду — старым…
Пляшет юный стан девичий
Над кобыльим пьедесталом.

Синь-глаза, свирелью глас —
Для приманки глупых глаз!

Можешь вены продырявить,
Трупом оземь, — плоть мудра:
Кентавресса выбирает
Только с помощью нутра.

Лепет слов, потуги рабьи
Отпихнет копытом грубым:
Ей по нраву визги, храпы
Жеребца над гладким крупом.

Эх! Ох! Ух! Ых!
В этом деле каждый лих;
Ну, а если кто не лих,
Примет муки за двоих…
Ы-их!

                Вошли.
                На приветствия слов не тратя,
                Рванули с вертела бычье бедро;
                И, словно море в раскаленный кратер,
                Вино потоком в двойное нутро.

                Кто-то обжегся — рры! — стол копытом;
                Как яйца, бьются амфоры о пол…
                Но, не внимая пока обидам,
                Смеялся царь и в ладоши хлопал.

                А рядом бледная Гипподамия
                Улыбкой сдерживала рыдание…

                Размышления безымянного гостя

О Зевс, ну как стерпеть?
Что делать людям?
Встать на одну ступень
Со зверем лютым?

Нет, право, без бравад,
К чему котурны:
Им можно всласть блевать,
А мы — культурны?..

Им можно, обалдев,
Мочиться в угол, —
У нас иной удел:
Любовь к наукам.

У нас — изящный быт,
Задернем шторы:
Что за окном — забыть,
Какие штормы!

Там — скотство, мрак и жуть,
Ночные вопли,
А мы — под абажур,
Над книгой — вот мы!..

Пускай взломают дверь,
Ворвутся стадом:
Мы, чистые, в ответ
На бой не станем.

Не нам себя марать:
Над всей планетой
Возвысимся мораль-
ною победой!

День правды вдалеке
Сокрыт богами…
Гордись, интеллигент,
Под сапогами!

Вот кровь твоя, чудак,
Привычным руслом…

А может, сдачи  дать,
Да в зубы с хрустом?!

О Зевс…

                IV.

Один поднялся, икая сильно,
Лошак соловый, краса долины:
Мол, напоили, за то спасибо,
А женским мясом не наделили!

Другой, буланый, набычил холку:
В Тартар застолье, коль крови тесно!
По горло сыты, и нам в охотку
Живое тело месить, как тесто!..

                О Зевс, гляди, беда:
                Встают, наглея,
                И разом выбита
                Дверь гинекея*****.

                Нам добрый бой знаком,
                Но мы боимся
                Нарушить твой закон
                Гостеприимства.

                О Зевс!..

Молчаливо и золотисто
Всплывало утро над ближним хребтом.
Пегий тискал в углу флейтистку,
Гнедой рабыне задрал хитон.

Но когда
       на алебастровое плечо Гипподамии   
Лошак ручищу бросил
                черепахой в броне, —
Словно бы прося простить за опоздание, 
Бог метнул зарницу из-под облачных бровей.

Над крутою кровлей вскипел тучи,
Род вскочил, по-волчьи готов к броску;
И ножом, которым режут туши,
Пирифой обидчику
               смахнул башку.

Было все по-писаному — верьте мифам!
Розами на стенах багряный сок…
И ломился в окна доселе мирный,
Ныне смертоносный
                ветер высот.

Силища двутелых страшна, без спора;
Выломаны бревна, бока — тесней…
Но звездою смерти
                взвивался с пола
Сын морского ветра, герой Тесей.

Нет, не верьте мифам, они мужские!
В беспощадной схватке зверей с людьми
Гневная, ослепшая, как стихия,
Дочь лесов
         рубила
              во имя Любви…

Песня рапсода над  трупами кентавров

Будет время, исполнится мера,
Минут войны, затмения, мор —
И речистый потомок Гомера
На циклопа накинет ярмо.

Перед хамом, что топчет свирепо
Сапогами  песчаный чертеж,
Архимед не поникнет смиренно,
А стремительно выхватит нож.

Мы исполнены вечных дерзаний,
Наш позор будет в памяти стерт;
И швырнет страстотерпец Джордано
Вурдалака-монаха в костер…

И пускай мудрецы и поэты,
Те, что тащат культуры прицеп,
Не «уносят зажженные светы»,
А наводят на гуннов
                прицел! 

Будет время, исполнится мера…

 
           * Э г и д а — в греческой мифологии, нагрудник Зевса из козьей шкуры, с головой Горгоны Медузы; служил для устрашения.   

          ** М и н о т а в р — чудовище, человек с головой быка, обитавшее в Критском лабиринте; пожирал людей.    

         *** Ф е с т с к и й  д и с к — предмет из обожженной глины, найденный археологами на Крите; покрыт загадочными знаками-иероглифами.   

       **** В а с и л е в с — в данном случае, глава рода-фратрии; в древнейшей Греции то же, что царь.   

      *****  Г и н е к е й — женская половина дома.               
                1985-1986