Творчество Анны Ахматовой - Библейские стихи

 Часть  I.

Комментарии

 Пятая книга стихотворений Анны Ахматовой «Anno Domini», вышедшая в Берлине, не допущена была на Родину. Однако, в краткой биохронике Анны Ахматовой «Дни и события» отмечено, что книга «Anno Dovini» вышла в свет в издательстве «Петрополис» марка работы Добужинского /тир.2000 экз./. Вторым изданием сборник Ахматовой «Anno Domini» вышел в 1923 году /совместное издательство «Петрополис» и «Алконост»/ на вклейке портрет Анны Ахматовой работы Ю.П.Анненкова.  Книга отпечатана в октябре 1922 года, на обложке указан 1923 год.

В атеистической России тех лет «Библейские стихи» Ахматовой критика обходила.

 
За исключением Николая Недоброво никто не понимал религиозного характера страдальческого пути Анны Ахматовой. В своей статье в журнале «Русская мысль» № 7 за 1915 год Недоброво писал: «Эти муки, жалобы и такое уж крайнее смирение – не слабость ли это духа, не простая ли сентиментальность? Конечно, нет: самое голосоведение Ахматовой, твердое и уж скорее самоуверенное, самое спокойствие в признании и болей, и слабостей, самое, наконец, изобилие поэтически претворенных мук, - всё свидетельствует не о плаксивости по случаю жизненных пустяков, но открывает лирическую душу скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уж явно господствующую, а не угнетенную.
Другие люди ходят в миру, ликуют, падают, ушибаются друг о друга, но все это происходит здесь - в середине мирового круга; а вот Ахматова принадлежит к тем, которые дошли как-то до его края – и чтобы им повернуться и пойти обратно в мир? Но нет, они бьются мучительно и безнадежно у замкнутой границы, и кричат, и плачут.

… Конечно, биение о мировые границы – действие религиозное, и, если бы поэзия Ахматовой обошлась без сильнейших выражений религиозного чувства, все раньше сказанное было бы неосновательно и произвольно.

Как Ахматова знает упоение молитвы, можно судить по описанию молящихся перед мощами святой:

«И согнувшись, бесслёзно молилась

Ей о слепеньком мальчике мать,

И кликуша без голоса билась,

Воздух силясь губами поймать»».

 
«Нельзя не отметить, - пишет Недоброво – как здесь живет напряжение чуть шевелящихся губ, свойственное немой молитве: все губные, так часто встречающиеся в этой строфе: «б», «п» и «м» стоят или в начале, или в конце слов, или смежны с ударяемым гласным, например: «губами поймать». Примечательно, что ни одного «р» нет во всей строфе».

Для такой души есть прибежище в Таинстве Покаяния. Можно ли сомневаться в безусловной подлинности религиозного опыта, создавшего стихотворение «Исповедь»:

«Умолк простивший мне грехи.

Лиловый сумрак гасит свечи,

И темная епитрахиль

Накрыла голову и плечи.

Не тот ли голос: «Дева! Встань…»

Удары сердца чаще, чаще.

Прикосновение сквозь ткань

Руки, рассеянно крестящей».

 
Критик А.И. Павловский отмечает, что сама Анна Ахматова не однажды ассоциировала волнения своей любви с великой и нетленной Песнью Песней:

«А в Библии красный кленовый лист

заложен на Песне Песней…»

Павловский в своей книге о жизни и творчестве Анны Ахматовой (1991 г.) пишет: «Начиная уже с «Белой стаи», но особенно в «Подорожнике», «Anno Domini» и в позднейших циклах любовное чувство приобретает у нее духовный характер. Библейская торжественная приподнятость ахматовских  любовных стихов объясняется подлинной высотой, торжественностью и патетичностью заключенного в них чувства».

У Павловского ахматовская «Мелхола» упоминается в связи с многолетней кропотливой работой над совершенством этого стихотворения: «Будучи мастером, знающим «тайны ремесла», Ахматова точна и скурпулезна в выборе слов и в их расположении».

Юрий Тынянов: «Библия, лежавшая на столе, бывшая аксессуаром комнаты, стала источником образов:
«Взглянула – и, скованы смертною болью,

Глаза её больше смотреть не могли;

И сделалось тело прозрачною солью,

И быстрые ноги к земле приросли».

Эта тема Ахматовой, ее главная тема пробует варьироваться и обновиться за счет самой Ахматовой».

 

Борис Эйхенбаум и Василий Гиппиус писали о «романности» лирики Ахматовой, а Борис Пастернак в стихотворении «Анне Ахматовой» пишет:

«Таким я вижу облик Ваш и взгляд.

Он мне внушен не тем столбом из соли,

Которым Вы пять лет тому назад

Испуг оглядки к рифме прикололи».

 
А вот еще современный критик Роман Тименчик в журнале «Звезда» №10 за 1995 год пытается объяснить библейскую тему в творчестве Анны Ахматовой тем, что адресаты ее стихов «рождены в еврействе», связывая псалмопевца Давида из «Мелхолы» с генеалогической легендой, стоявшей за фамилией А. Лурье. К отношениям Анны Ахматовой с Артуром Лурье Тименчик относит строки из Ахматовской «Рахили»:

«Рахиль! Для того, кто во власти твоей,

Семь лет – словно семь ослепительных дней».

Даже если эти предположения верны, то и тогда возможно ль меркой аллюзий определять глубину творчества поэта?

«Когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» /А. Ахматова «Тайны ремесла»/.

«Было у Ахматовой нечто такое, что даже выше ее дарования. Это неумолимый аскетический вкус. Писала она осторожно и скупо, медлительно взвешивая каждое слово, добиваясь той непростой простоты, которая доступна лишь большим мастерам. Мало в то время я встречал стихотворцев, которые были бы сильнее ее в композиции» - писал Корней Чуковский.

Часть II

 
Трактовка

 
Цикл стихотворений Анны Ахматовой

«Библейские стихи»

 

«… Мне дали имя при крещенье – Анна,

Сладчайшее для губ людских и слуха»

А. Ахматова  «Эпические мотивы».

 

Значимость своего имени для Анны Андреевны Ахматовой была столь высока не случайно, не по прихоти, а по личностному сознанию небесного происхождения имени в жизни человека как творения Божия. Это взыскательность нравственного начала, это любовь, взыскуемая в любви, проносимая в сердце пожизненно.

Тяготение к горнему освещало путь Анны Ахматовой пока она «гостила на земле» («Эпические мотивы» А. Ахматова).

Библейские стихи Ахматовой пронизаны собственным страданием, они символичны. Но это не признак символизма, как творческого направления в поэзии, ведь Ахматова относила себя к акмеистам, здесь символика личностная, исходящая от Священного Писания.

В Библии все символично, все лучами восходит от дольнего к горнему, и нисходит к нам от Вечного солнцем озарения, дождями милости, росами откровений и стихиями суда.

Здесь символ прикреплен к личности и все отношения с Богом личностные.

Библия наполняет мир именами и символическими отношениями, в которых каждая личность в силу  своего духовного опыта узнает себя и свои отношения с Творцом.

Библейский цикл стихотворений Анны Ахматовой представляется  некой гранью соприкосновения акмеистического вещностного с символическим вечностным неисследимым. На этой грани сердечные переживания в судьбе живущей переплетаются с судьбами, завещанными нам Священным Писанием для углубления и наполнения духовного опыта души.

 
Переживания яркой напряженной жизни, сильные волнения, муки переносятся творчеством поэта в жизнь лирического героя и обращаются в души читателей волнующей энергией поэтического слова. Однако, автор по природе творчества не бывает одинок, он всегда в сотворчестве с Творцом-Словом, завещавшим: «… без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5).

Ахматовский акмеизм далек от формализма, в бережном использовании красок, в скупости и сжатости строки зримыми штрихами проступает среда обитания человеческого духа.

Со стихотворения о любви Иакова и Рахили начинает библейский цикл Анна Ахматова и столько любви и страданий своего сердца вкладывает она в поэтическое слово, открывая перед читателями страницы Книги Бытия, что расширяются границы зримого.

Трудно утверждать, видела ли поэтесса глубину символического смысла библейской притчи, но ее высокохудожественное видение, передающее переживания ветхозаветных событий, не исказило ни единого слова Священного Писания. И уже по этому признаку можно судить о том, что дивинация поэта достигла сферы откровения. При этом поэт, творящий для широкого круга читателей, учитывая время и события окружающие его творчество, бывает, сознательно не вскрывает потаенный смысл, ибо «имеющий уши, да услышит» (Мф. 13).

Библия передает на понятийной горизонтали человеческие отношения, не называя символических, но подразумевая их. Обратимся к стихам и притче о дочерях Лавановых:

 

«Но стало в груди его сердце грустить,

Болеть, как открытая рана,

И он согласился за деву служить

Семь лет пастухом у Лавана».

(«Рахиль» Библейские стихи А.Ахматова)

 
И действительно, когда Иаков нанимается в услужение к Лавану, то просит в награду младшую дочь Лаванову – Рахиль, которую полюбил, а Лаван обманом отдает ему старшую свою дочь – Лию: «Утром же оказалось, что это Лия. Иаков сказал Лавану: что это сделал ты со мною? Не за Рахиль ли служил я у тебя? Зачем ты обманул меня?

Лаван сказал: в нашем месте так не делают, чтобы младшую выдать прежде старшей; потом дадим тебе и ту за службу, которую ты будешь служить у меня еще семь лет других» (Быт. 29; 25-28).

Таким образом, хитрый Лаван оставляет у себя в работниках Иакова еще на семь лет, устраивая ему в жены обеих дочерей. Кроме всего, Лия была незрячей. Она страдала оттого, что Иаков любил не ее, а сестру. Но Лия рожала сыновей, а Рахиль долгое время оставалась неплодной. И сестры соперничали, ревновали, страдали…

 

«Течет над пустыней высокая ночь,

Роняет прохладные росы,

И стонет Лаванова младшая дочь,

Терзая пушистые косы» - автор этих замечательных строк, передавая колорит востока, сохраняет и символическое значение рос небесных, как милости и откровения Божия.

 
«И вспомнил Бог о Рахили, и услышал ее Бог, и отверз утробу ее. Она зачала и родила (Иакову) сына, и сказала (Рахиль): снял Бог позор мой» (Быт. 30; 22, 23).

Андрей Критский в «Великом Каноне», обращаясь к душе, говорит: «Под двумя женами понимай деятельность и разумение в созерцании: под Лиею, как многочадной, деятельность, а под Рахилью, как полученною через многие труды – разумение, ибо без трудов, душа, ни деятельность, ни созерцание не будут совершенствоваться».

 
В стихотворении Анны Ахматовой «Рахиль» сохранены и источник прозрачный с чистою водою – символ новозаветного Пастыря (Слова), и овец, пьющих из источника – внемлющую Богу-Слову паству, и камень, которым завален источник – символ ветхозаветного закона, «Имеющий уши, да услышит»…

И это написано в 1921 году, когда за веру преследовали, когда воинствующий атеизм брал разбег: взрывались церкви, уничтожались святыни, переплавлялись колокола, мученические судьбы были уготованы служителям Церкви, а религия объявлена «опиумом для народа». В том же 1921–ом расстрелян муж Анны Ахматовой – поэт   Николай Гумилев. И в такое время Анна Ахматова дышит свободно воздухом православия и публикует религиозные стихи, которые критики стараются обходить.

Вот уж действительно, о таких в Евангелии написано: «Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее…» (Лк. 17; 33).

 

Прислушаемся к сердечному голосу поэта:

 
«Кто женщину эту оплакивать будет?

Не меньшей ли мнится она из утрат?

Лишь сердце мое никогда не забудет

Отдавшую жизнь за единственный взгляд»

(«Лотова Жена» Библейские стихи А. Ахматова).

 Это второе стихотворение библейского цикла в поэтически претворенном сопереживании открывает исповедь души, не готовой к пути безоглядному, к самоотречению полному, и является, как бы признанием в себе греха жены Лотовой, преступившей слово Божие:

 
«Но громко жене говорила тревога:

Не поздно, ты можешь еще посмотреть

На красные башни родного Содома,

На площадь, где пела, на двор, где пряла,

На окна пустые высокого дома,

Где милому мужу детей родила»

(«Лотова Жена» Библейские стихи А.Ахматова).

 

И снова путь собственных страданий Ахматовой ложится под ноги ветхозаветной женщины, связанной единой тревогой, единой болью со всеми женщинами грешной земли.

«Избегай, душа, пламени всякого безрассудного стремления» (Андрей Критский «Канон Великий»).

 
Когда собрался Господь уничтожить огнем города Содом и Гоморру, грех которых был велик и тяжел, то Авраам спросил Его, не пощадит ли Он города эти, если найдется там хотя бы десять праведных? Господь сказал: не истреблю и ради десяти. Но и десяти праведных не нашлось в городах сих. А праведного Лота и всю семью его ангелы вывели из города и велели спасаться на горе и не оглядываться, и не останавливаться (Быт. 18; 23-33; 19).

Так всякая остановка в делании духовном символизирует гибель. Оглянуться назад – погибнуть духовно. И, чтобы безоглядно идти за Христом, возрастая в духе, нужна и вера безоглядная, ибо каждому дается по вере его.

 

«Взглянула – и, скованы смертною болью,

Глаза ее больше смотреть не могли;

И сделалось тело прозрачною солью,

И быстрые ноги к земле приросли»

(«Лотова Жена» А. Ахматова).

 
Сочувствие жене Лотовой становится признанием Ахматовой своих слабостей, а такое признание дается душам покаянным.

 

«Мне дали имя при крещенье – Анна…» (с др. евр. - Благодать). А ведь родилась Анна Андреевна на мученицу Анну Кашинскую (11 июня 1889г.), тезоименитыми покровительницами библейскими она богата.

Имя ее восходит к евангельской пророчице Анне и к еще более древней Анне – одной из двух жен Елкана, которая, будучи неплодна, дала обет Господу, говоря: «Господи Саваоф! Если Ты призришь на скорбь рабы Твоей и дашь рабе Твоей дитя мужского пола, то я отдам его Господу в дар на все дни жизни его» (I Цар. 1; 11). И вспомнил о ней Господь, и родила Анна сына, и дали ему имя Самуил, и стал он пророком. Отрок Самуил возрастал у Господа и служил Господу при священнике Илии.  И Господь открыл Себя Самуилу, и весь народ от Дана до Вирсавии узнал, что Самуил удостоен быть Пророком Господним

(I Цар. 3).

Так начинается Первая Книга Царств, в которой Самуил помазал на царствование Давида – бедного пастуха, играющего дивно на гуслях.

 
Чувствам гордой Мелхолы к Давиду посвящено третье стихотворение Библейского цикла Анны Ахматовой.

Давид по воле Господа был помазан на царство вместо Саула, царя, который  не исполнил слова Божия и Дух Божий отошел от него к Давиду. На Саула же сошел злой дух – злобное помрачение ума. Саула исцеляло пение и игра Давида на гуслях, когда Давид играл Саулу, злой дух отступал от безумца:

 

«И отрок играет безумцу царю,

И ночь беспощадную рушит,

И громко победную кличет зарю,

И призраки ужаса душит»

(«Мелхола» А.Ахматова).

 
Человеческое имя – миф. Оно уводит нас в далекие миры праотцов к небесным покровителям нашим. Так имя Анна приводит нас в Первую Книгу Царств и к третьему стихотворению из библейских стихов - «Мелхола».

Было у Саула две дочери: имя старшей Мерова, а младшей Мелхола. И взял Саул Давида-пастуха себе на службу (I Цар. 16).

Филистимляне собрали войска свои для  войны против израильтян. И выступил из стана Филистимского единоборец по имени Голиаф, ростом шести локтей и пяди, и ужас охватил израильтян. Обещал  Саул одарить того, кто убьет Голиафа, великим богатством и выдать дочь свою за того.

И сказал Давид: Господь, Который избавлял меня от льва и медведя, избавит меня и от руки этого Филистимлянина. И послал Саул на поединок Давида. Саул вооружил Давида, опоясал его мечом, но Давид снял все с себя, потому что не привык ходить в этом. Именем Бога Саваофа победил Давид Голиафа, убив его камнем из пращи. И все прославляли Давида, а Саул огорчился и вознамерился убить Давида, безумствуя, боримый злым духом. Но Давид увернулся от копья Саулова. И стал бояться Саул Давида и отдалил его от себя, поставил тысяченачальником, в надежде, что он погибнет в битве.

В жены Давиду Саул предложил старшую дочь, как обещал. А Давид сказал Саулу: «Кто я, и что жизнь моя и род, чтобы мне быть зятем царя?»

Но Давида полюбила Мелхола – младшая дочь, и когда возвестили об этом Саулу, ему было приятно. Саул думал: отдам ее за него, и она будет ему сетью и рука филистимлян будет на нем.

 

«А царская дочка глядит на певца,

Ей песен не нужно, не нужно венца,

В душе ее скорбь и обида,

Но хочет Мелхола – Давида»

(«Мелхола» Библейские стихи А. Ахматова).

 

И снова сказал Давид: «я человек бедный и незначительный». И предложил Саул Давиду за сотню убитых филистимлян дочь свою Мелхолу, надеясь тайно на погибель Давида.

Еще не прошли назначенные дни, как Давид пошел, и люди его с ним, и исполнил условия Саула. И выдал Саул за Давида Мелхолу (I Цар. 18). Брак был для Мелхолы неравный, и это ее смущало, задевало ее гордыню:

 

«Наверно, с отравой мне дали питьё,

И мой помрачается дух.

Бесстыдство мое! Униженье моё!

Бродяга! Разбойник! Пастух!

Зачем же никто из придворных вельмож,

Увы, на него не похож?»

(«Мелхола» Библейские стихи  А. Ахматова).

 

Но любя Давида и узнав, что отец хочет погубить его, Мелхола в минуту опасности предупредила мужа своего. «И спустила Мелхола Давида из окна, и он пошел, и убежал, и спасся» (I Цар. 19; 12).

После гибели Саула, когда Давид входил в город с ковчегом Господним, Мелхола смотрела в окно и уничижала его в сердце своем. И упрекала, и осуждала его: «Обнажился сегодня перед глазами рабов и рабынь своих, как какой-нибудь пустой человек!» (2 Цар. 20).

И сказал Давид: «Я еще больше уничижусь, и сделаюсь еще ничтожнее в глазах моих, и перед служанками, о которых ты говоришь, буду славен».

И наказана была Мелхола Господом, ибо не было у нее детей до самой смерти.

 
«Бледнее, чем мертвая; рот ее сжат;

В зеленых глазах исступленье;

Сияют одежды, и стройно звенят

Запястья при каждом движенье»

(«Мелхола» Библейские стихи А. Ахматова)

 
В сжатом смысловом пространстве стиха Ахматова достигает насыщенной наполненности. Чувство, вступая в связь с событиями сгущается в сюжет, и сюжет поэтический не теряет своего библейского символизма, а скорее подчеркивает его.

Духовный Давид является ветхозаветным прообразом Иисуса Христа. Имя «Давид» толкуется у преподобного Максима Исповедника как «уничижение».

«А Господь ради нас облачился в зрак раба (Флп. 2; 7), стал поношением человеков и уничижением людей, преисполненных грехами, но Пастырем добрым, полагающим душу Свою за овец, то есть, за нас (Пс. 21; 7;  Ин. 10; 11)» (Прп. Максим Исповедник кн.II, вопр. LIII).

 Когда читаешь толкование прп.Максима Исповедника, то невольно вспоминаются строки из «Мелхолы» Анны Ахматовой, ее строки, обращенные к Давиду: «Бесстыдство мое! Униженье мое!»

Мелхола в раздражении называет Давида пастухом, что соотносится с символическим толкованием. Давид-пастух защищал паству от льва и медведя, что антропологически толкуется, как изгнание из естества человеческого ярости и похоти.

Таким образом, Давид – царь народа, видящего Бога, а Саул – есть ветхий народ, живущий по закону Моисееву, безумствует, истощаемый завистью, будучи не в силах перенести потерю переходящей славы.

Библейский цикл Анны Ахматовой, как многие другие ее стихи, выражает религиозные чувства поэта. Душе ее знакомы судьбы библейских женщин. Это она ревновала, кричала и плакала, уходила и оглядывалась в слезах, и тосковала по оставленному в Бежецке сынишке Левушке. Она любила и безответно, и счастливо, и безнадежно, провожая на смерть, под арест…

Она жила, и судьбы ее библейских героинь вплетались в ее судьбу серебряными прядями волос, тревогою надтреснутого голоса…

Она жила, и творила по вере, по душе, по сердцу.

Людмила Либерцева.