Снег не может укрыть...

Снег не может укрыть эту землю никак,
А декабрь уж вовсю поигрался в морозы.
Ветка с темными листьями – траурный знак
Сдачи осени – так и лежит у березы.

Лёд неровным плетением ранней зимы
Застеклил старый сад в октябре, как попало,
И тропинка за домом белесой каймы
И непрочной основы с тех пор не меняла.

Всё хрустит под ногами и крошится в грязь…
И куда, интересно, уходят налоги?
А почтенные люди бранятся, сердясь:
Очень сложно прожить без проклятой дороги!

И ученый чиновник, и ловкий рыбак,
И простой работяга, кому одиноко,
Каждый вечер бредут, извиняюсь, в кабак
На виду у меня. Ведь до центра далеко.

Я их знаю давно и приветствую вскользь,
Но всегда с уваженьем – по имени-сану.
Самому же не раз и не два довелось
За столом проводить облегченье карману!

Пак, хозяин, тогда был таким молодым!
Жизнь прошла – постарел, но работает складно.
Это в городе люд напивается в дым,
А у нас не нальют, если весел изрядно.

И давно не в почете граненый стакан.
Колпачок в тридцать грамм как предел возлиянью
За присест. Но порой набираешься пьян
И с него – по душевному всё состоянью…

Вот такие тогда и заходят ко мне,
(Понимая, что дальше уже не дотянут),
Скоротать ночь-полночь в темноте-тишине,
А под утро принять на поправку. И аут,

Вне игры до попевок стальных петухов
Из породы будильников: все по работам!
Мы с поклоном прощаемся строчкой стихов,
А из прозы: «Бывай!» – «Без обиды?» – «Чего там!..»

Раз в неделю усталого друга прими
И довольно. Зарок исключений не знает.
Так уж вышло, что я не общаюсь с людьми,
Если оных количество двух превышает.

Знаю, Малый Отшельник в пещерах живет,
А Большой в городах, как в открытой засаде.
У меня же не сходится нечет и чет:
И один не могу, и со всеми внакладе.

Да, лавировать можно, но в прятках с судьбой
Сплошь и рядом находишься в роли гамбита.
Вдруг из ночи заявится в гости такой,
Что заточку приставит – и аллес. Finita.

Поневоле об этом подумаешь. Дни,
Что остались, подсчитывать тянет порою.
Разум шепчет в тревоге: «Живи и цени!..
Как Сенека учил!.. Как последней весною!..»

А чутье усмехается: «Полно, дружок!
Всё в духовных исканиях Римского царства?
Здесь ведь даже не Азия – Дальний Восток,
Где в достатке людей, но нехватка пространства.

Слишком много тут желтого. Но не спеши,
Не о золоте речь, а о камне. О водах,
Этот камень несущих. Песчаник души
Как основа терпения в здешних народах.

Невозможно прибрать с интересом к рукам
Деловую бесстрастность. Пустая химера!
Тут застыли на подступах грозный ислам
И апостола Савла могучая вера.

И бессмысленно здесь разводить хоровод
Про небесные кары, грехов отпущенья.
От Тибета до Фудзи: «И это пройдет…» –
Вот основа всего. Да и все поученья.

Да, пройдет. Но останутся степь и закат,
И пустынное солнце, и лунные горы.
Там, где новые жизни дают напрокат,
Нам придется опять превращаться в стажеры…»

Я с чутьем и не спорю (попробуй, поди!)
Но готовность «понять» и «принять» – не едино.
Ведь догматика Запада камнем в груди
Давит чувство Востока. Инертность – причина.

Или даже привычка. Где мы родились,
Там из века в столетье гнилое мышленье.
А сбежать невозможно – стремись не стремись…
Остается в себе поменять направленье.

В результате стою на пороге избы
(По-японски «иэ» не покажется звучным).
Вечер синей рукою коснулся трубы
И невидимый дым сделал белым и тучным.

Прянул снежный десант и заплел кружева,
Но ему далеко до хорошей метели.
По тропе человек ковыляет едва
С безнадежной мечтою дойти до постели…

Силуэт да и только, и разве поймешь,
Кто влачит по грязище нетрезвые ноги?
Я лоялен к властям, но порой невтерпеж:
Ну, куда же, скажите, уходят налоги?!