Как Николаич эротику постигал

(История эта реальная, лишь слегка переосмысленная автором. Из этических соображений не упоминаю подлинных названий мест и имен участников событий…)

Давным-давно известно, что публику, которая посещает всевозможные арт-галереи, в особенности в дни открытия выставок, можно смело разделить на три неравные категории. К первой относятся сами художники, ко второй – их преданные поклонники и лютые завистники, ну, а к третьей – просто любители бесплатных фуршетов и всяческой тусы...
Николаич ни под какие категории не попадал.
В столице он был человеком новым, сильно робел перед «первопрестольной» наглостью (деловитостью), цинизмом (свободой мнений), беспардонностью (умением проскользнуть везде, если не ужом, то куском мыла).
Но качества эти у москвичей Николаич не осуждал. Да и пойди, поругай, если во всей этой кутерьме, во всём этом столичном балагане приходится жить-поживать, да еще и выживать как-то любимому сыну Павлику и его синеокой супруге Ксюше.
Павлик, полковник в отставке и бывший дипломат, уже справил пятидесятилетие, но для Николаича он так и остался «пацаном несмышлёным» за которым нужен глаз да глаз…
Вот и в этот раз, когда сына с супругой пригласили на открытие какой-то модной выставки арт-эротики в центре Москвы, старик только покачал головой: «И-эх, дети…, когда ж вы отдыхать-то будете? Да и стыдно, небось… Хотя, если нужно для бизьнесу…».
И вот надо же было такому случиться, чтобы прямо накануне открытия невестка слегла дома с простудой. А как Павлушу отпускать в мир зарвавшегося и разбушевавшегося империалистического разврата, Николаич не знал. Посему принял мужественное решение самому ехать с сыном.
Рассматривая мудрёное приглашение с непонятными словами «Black tie (Блэк Тай)», старик лишь посмеивался в усы… Ишь, чего удумали – черный галстук (перевод Николаич подсмотрел в словаре) – да он отродясь черные галстуки не носил и не собирался. В его родном Майкопе такое обмундирование только покойникам одевают. А помирать в ближайшее время в планы пенсионера не входило, поэтому и нужного атрибута в его гардеробе не наблюдалось.
- Слышь, Ксень, как быть? – побеспокоил Николаич хворую невестку.
У Оксаны очень болело горло, поэтому объяснять суть дресс-кода своему свекру ей было тяжеловато. Она лишь подготовила ему отличный итальянский костюм, белоснежную рубашку с хрустальными, искрящимися запонками и шелковый шарф ручной работы, который хитрым и каким-то «киношным» узлом повязала у свекра на шее. Завершили туалет надраенные до зеркального блеска туфли, черное кашемировое пальто и щегольская шляпа.
- Чистый франт! – усмехнулся в усы Николаич, рассматривая себя в зеркало. – Ни одна распутная гадюка не заподозрит во мне шпиона.
На выставку эротики он собирался как на фронт.
Боевой дух Николаича малость подпортили московские пробки. Пока джип сына пробирался к месту выставки, мужчину так укачало, что в здание галереи он вошел не бодрым строевым шагом, а слегка расхлябанной походкой подвыпившего матроса.
После темной улицы яркий свет галереи больно резанул по глазам, да и большое количество народа слегка напугало, но Николаич собрал волю в кулак. Главной его задачей было не опозорить сына-дипломата… Ну и косвенной – высказать (при возможности) всем этим эротоманам, что на самом деле думает о них простой советский человек.
Как назло, Павел сразу же затеял разговор с владельцем галереи. А поскольку говорили они о каких-то совсем непонятных для Николаича вещах вроде меценатства и инвестиций, то при таком раскладе строгая дуэнья сынку вроде как и не требовалась.
И решил пенсионер картины посмотреть…
Батюшки-святы!
Были, конечно, и мы рысаками, но чтоб вот так, откровенно, малевать то, что Николаич лишь тайком видел в супружеской койке, этого он понять не мог…
Гости галереи медленно фланировали мимо полотен, потягивая шампанское и обмениваясь многозначительными междометиями…
«Ну-ну!», - приосанился пенсионер. Шампанское он не любил, но походить вот так, помычать нечленораздельно вполне мог. Из угощения Николаич рассмотрел лишь четыре вазы с конфетами и страшно расстроился: «Ведь сейчас упьются господа хорошие. А что будет, если, скажем, свет погаснет? Все под хмельком, да насмотревшись срамоты, да в кромешной тьме… Содом с Гоморрой!»
Постепенно дед успокоился. С электричеством перебоев не было, да и гости как-то не слишком возбуждались: то ли столица их импотентами сделала, а то ли бизнес проклятый, но глаз ни у кого лихостью не загорался, а кадыки двигались равномерно и слюну вожделения внутрь не сглатывали.
Николаич сделал второй ряд вокруг картин.
Теперь среди них у него появились свои фавориты. Субтильные доходяги, с выпирающими ключицами и собачьими титьками вместо пышных грудей Николаичем были отбракованы сразу. Значительно больше по вкусу ему пришлись четко прорисованные дамские, так сказать, тылы, размером с добрую банную шайку.
На третьем круге Николаич осмелел настолько, что запустил руку в вазочку с конфетами и стал закусывать впечатления хрустким шоколадом. К этому моменту он уже выбрал себе пару полотен, которые бы можно было и в приличный дом принести, и даже небрежно произнес фразу, которую он выучил специально для турецкого курорта: «Файн! Хау мач?» (Николаич заметил в зале большое количество иностранцев). Эти два слова он репетировал с Оксаной, чтобы знать, на всякий случай, как отвечать на всякие непонятные предложения зарубежных гостей и служащих отеля. Теперь оба слова он выдал почти одновременно. К дедуле немедленно подскочила какая-то бойкая тетка с фотоаппаратом и поздравила его с «отличным выбором». А самый  высокий, шкафоподобный охранник, заметив, что Николаич крутит в руках фантик от шоколадки, умильно улыбнулся и протянул руки ладонями вверх, сложив их ковшиком. Ковшик был такого размера, что туда мог без труда поместиться и сам «ценитель искусства», но пенсионер лишь рассеянно опустил в ладони шарик из фольги и затерявшуюся в кармане сотенную бумажку. Слава Богу, что не долларовую. А то мало ли что Оксана могла положить ему в карманы брюк «на всякий случай», для солидности.

Вечер закончился презабавно. Павлик, наговорившись с директором галереи (и зачем он только на эротику смотреть приезжал?), засобирался домой. И здесь он неожиданно заметил, что его отец стал звездой вечера. Николаича наперегонки фотографировали для модных журналов. В очередь за «гламурщиками» стояли представители телевидения…
Чувствуя, что дело не чисто, полковник Пал Николаевич решительно раздвинул борзописцев и взял раскрасневшегося деда под локоток:
- Пойдемте домой, граф!

«О!!! Граф! Это был Граф! Инкогнито! Он выбрал самые дорогие картины! Вы видели, как он смотрел! Вот что называется настоящий ценитель! Ни слова не произнес, но всё сказал одними лишь глазами!»
Николаич тихо хихикал в машине. И чего это они так перебаломутились? Фантик забрали, камерами защелкали….
Павел позвонил супруге прямо из машины:
- Знаешь, Ксюшенька, как наш Ник Ник только что отличился? Решил папуля прикупить пару картин тебе на Восьмое Марта. В чем прикол? Да так, пустяки… Просто в каталоге каждая из этих «восьмимартовских открыток» стоит по миллиону рублей…


(на иллюстрации - работа Дарьи Багринцевой, с той самой выставки) :-)