Игрушка

Всё кончено, узел разрублен,
прав опыт на все времена:
чем больше мы женщину любим,
тем ближе к другому она.

Чем повод для ревности мельче,
тем твёрже презренья броня...
Не смог я любить тебя меньше,
нет мерки такой у меня.

Не смог я любить хладнокровно,
не смог в полнакала гореть,
я бился, как пламя неровно,
я мог от любви умереть.

Но тот, что любил тебя меньше,
а, может, совсем не любил –
за что он тобою отмечен,
за что осчастливлен он был?

О, как же любовь безрассудна,
мы в путах её, как в бреду,
доходим порой до абсурда,
принявши за счастье беду.

Пылает безумие жарко,
треща, как поленом - душой…
Убийственно - выглядеть жалко,
любви добиваясь большой,

мучительно - выглядеть глупо,
огнём её чистым  горя…
Острят пересмешники тупо
над пламенем, бьющимся зря,

судачат  дружки и подружки
украдкой у нас за спиной,
и лезет мне в душу по дружбе
и трезвый народ, и хмельной…

Я предан тобою публично,
я брошен. Зато без потерь
смакует победу привычно 
тот самый, чья вещь ты теперь.

Да, вещь, и не больше. Игрушка.
При том, что горда и умна.
Скажи мне: не видишь неужто,
что ты не на долго нужна?

Неужто не видишь усмешки,
во взгляде, скрывающем мглу?..
А мне бы хватило до смерти
того, что досталось ему.

А мне бы и полуулыбки –
с лихвою, но чтобы лишь мне,
а мне бы - пусть призрачный, зыбкий
намёк, что забыт не вполне.

Скажи, может, что-то осталось? –
обиды и слухи пройдут…
Тому, кто согласен на малость,
и этого не подадут.