На озере Дальнем... Фант. повесть. стр. 1-10

Декопольцев Сергей.
На озере Дальнем. (Рабочее название.)
 
1. Трое идут в лес. (Почти по Никитину).
Место действия – поселок Ревда.

- Ну, и куда дорога делась? – растеряно спросил Григорий Петрович Блохин, когда они поднялись  на холм.
- Ай, ай! – захихикал в ответ Анатолий, ударяя себя по ляжкам, раскатился мелким бесом. – Никак, украли дорогу! Унесли!..
- Заткнись, алкаш! – осадил Петрович непутевого братца, пытаясь суровостью тона скрыть замешательство.
 …Н-да, удивляться было чему! Дорога, серой лентой сбегая  с холма на дно глубокого оврага, ныряла в ручей. В советские времена военные строители перекинули через этот ручей неплохой
мост – на бетонных быках-сваях, способный держать груз многотонных тягачей и самосвалов. А может быть и танков. Но теперь моста не было. Остались только сиротливо торчащие сваи да куча железобетонных блоков на дне. Коричневая вода, победно журча, переливалась через них – пенилась, кружилась маленькими водоворотами.
 Впрочем, отсутствие моста не было большой бедой – ручей мелок, дно – не илистое, песчаное – можно и в брод перейти. Главная проблема была в том, что на том берегу, за развалинами моста не было и дороги! Было скопище ям и земляных валов, хаос месива из грязи, суглинка и асфальтовой крошки. И по обочине не обойти – густые заросли кустов и подлеска подступали вплотную к этому безобразию. Или – все-таки можно было попробовать?..
- Это кто ж так дорогу порушил? – обернулся Блохин-старший к брату.
- История умалчивает! – опять ухмыльнулся Анатолий.
 «Вот и сходили… «на промысел»! – горько подумалось Григорию Петровичу.
Он решительно сдернул с плеча рюкзачные лямки. – Пора домой собираться!»
 Братец любимый, овца заблудшая, впрочем, понял его намерения по-своему.
- Не здесь…не здесь…- зачастил он, захлебываясь слюной в предвкушении. – Там, в сторонке, пеньки есть…Там и присядем – спрыснем такое дело… Тошенька! – подтолкнул он племянника (тот стоял, ухмыляясь, разглядывая остатки моста) – доставай-ка закуску!
- Уймись, стыдоба! – осадил Григорий Петрович. – Одна мысля – как бы нажраться! И племяша не тронь – я Зоеньке обещал, что никаких пьянок не допущу! Не слушай его, Антон!
- А чо? – Тошка, улыбаясь, шагнул вперед. – Я совершеннолетний, имею право…
 «Да какой ты совершеннолетний!» - чуть было не брякнул Блохин-старший, но вовремя прикусил язык – только рукой махнул. Парню давно уже перевалило за тридцать, а разумом он до сих пор оставался подростком. Он и выглядел-то необыкновенно молодо для своих лет, побрившись, вполне сходил за двадцатилетнего.
 «До сих пор – «Тошка» да «Тошка», маленькая собачка – до старости щенок…»
 Зойке пришлось отдать сына в спецшкому – до сих пор Антон читал через пень-колоду и писал с ошибками. Но рассуждал вполне здраво, руки у парня были золотые. На заводе, куда пристроила его мать, его хвалили. Просто не давались парню абстрактные понятия. Григорий Петрович, еще в бытность свою учителем, хотел было позаниматься с племянником, но тот уперся: «Отстань со своими учебниками!» Так и остался вечным подростком. Хотя в житейской сметке не откажешь, не дебил, которого с ложечки кормить надо. И на том спасибо.
 Одно плохо – попал парень под влияние Анатолия. Братец, как поперли из автослесарей за пьянку, зачастил к Зойке. Она и прогнать не смеет – брат ведь все-таки! А он, стервец, просто так не ходит, волокёт с собой бутылочку. Заведет Антона, а потом уже тот покупает – Толяну чистая экономия! «Да гони ты его!» – сколько раз говорил Григорий Петрович сестре, но та только руками разводила -–не могу, дескать. Пробовал он сам с младшим братом поговорить – да толку чуть. Трезвый – клянется, божится, в грудь себя бьет, а потом – опять за старое. Может, с Тошкой поговорить?
- Слышь, Антон (старший Блохин старался почаще называть племянника полным именем – пусть чувствует себя взрослым мужиком!), не надо вам пить!
- Да ну, дядя Гриша, - отмахнулся Тошка. – Мы по чуть-чуть…
 «По чуть-чуть, - проворчал Григорий Петрович про себя. – Знаю я ваше «чуть-чуть»! Толян как только рюмку опрокинет – мигом заведется: нажрется до поросячьего визга или будет пить, пока в бутылке плещется!»
Он вдруг тоскливо подумал, что стоит только заикнуться, мол, не пойдем дальше – дороги нету, и братец тут же согласится. «Вот и хорошо, - скажет, потирая ладошки. – Вот и славненько! Пойдем назад! Ко мне зайдем – посидим маленько.»
 «Ему то что, алкашу? У него-то дом здесь, в Ревде! Ну не совсем дом, дача, по дешевке купленная. Всего-то и обстановки, что печка-буржуйка, продавленный диван да стол обшарпанный. Везде пыль, паутина, бутылки пустые по углам… Хотя нет: бутылки-то он сдает… «Брат, ты бы хоть прибрался, ремонт сделал! Живи как человек!» «Что ты в жисть мою лезешь?! Ну как есть учитель – лишь бы учить кого-то! Вон, Тошку воспитывай!»
 Ну, пойдут они обратно, и что толку? Он-то, конечно, у брата не останется, а вот Тошка – наверняка, Толян кого хочешь уговорит. Харч у них есть (Зоя на дорогу положила), а за спиртом дело не станет. Приедешь в Первомайск и красней перед сестрой – увез племянника на пьянку!
 Он и сам не понимал, как вообще согласился на эту «авантюру». Тошка уговорил: «Дядя Гриша, ты сейчас на пенсии, она у тебя маленькая. Пошли с нами в выходные за «цветняком»? («Цветняком» первомайские бомжи называли лом цветных металлов.) Там, за Ревдой, в советское время бо-о-ольшая военная часть была! Вояки-то во время пересторойки все куда-то сгинули, так цветняка там, наверное, тонны целые!»
- Это кто ж тебе про воинскую часть рассказал?
- Толик. («Толиком» он Анатолия кличет. Никогда его «дядей» не называл. Оно и понятно: не заслужил другого обращения алкоголик проклятый!»)
- Что нужно для вашего промысла? – только и спросил тогда Блохин-старший.
 Тошка пожал плечами.
- А ничо. Топор с рюкзаком, да лопату штыковую не забудьте. Спички, вот еще, нужны. Ну – и еды с собой.
- Эх, Антон, - сказал тогда Григорий Петрович. – Я ведь с молоду копейки чужой не взял, и детей этому учил, а вы меня на такое дело подбиваете!
- Да ничье же это все теперь, дядь Гриш, - возмутился Тошка. – Уже больше десяти лет часть бесхозная стоит!
 …И вот субботним утром они с Антоном сели на пригородный автобус маршрута «Первомайск-Ревда». На них никто никто не обращал внимания – типичные дачники. Затрапезные курточки, брюки в сапоги заправлены, на Блохине-старшем – серая пролетарская кепка, на Тошке – выцветшая бейсболка. У обоих в руках лопаты – чем не дачники? И все равно Григорий Петрович всю дорогу краснел и прятал глаза. Ему казалось, что все догадываются о цели их поездки.
 …Ревда встретила не-погородскому чистым воздухом, криками петухов, далеким лаем какого-то глупого барбоса. Вдоль улицы стояли поморские дома- пятистенки, потемневшие от времени, с резными наличниками и обширными поветями. Кое-где из труб подымались дымки – бабушки-хозяйки топили печи. Народа на улицах было мало: август – дачный сезон – все на огородах.
 …У любимого братца над трубой – никакого дыма не вилось: дрых после очередной попойки. Пришлось долго молотить в дверь – еле достучались. Перегаром от него несло – Григорий Петрович чуть не выскочил на улицу. Но вовремя сообразил, что делать этого никак нельзя: этот змей непременно подбил бы Тошку на винопитие.
 Видя, что старший брат никуда выходить не собирается, Анатолий со скрипом провел ладонью по небритому подбородку и хмуро, не таясь, сказал:
- Опохмелиться надоть.
- Я вот тебя опохмелю! – не выдержал Григорий Петрович. – Подпор вот возьму подлиннее, да как перетяну поперек хребта!
- Не надорвись, пенсия, - младший Блохин ухмыльнулся. Встал, почесывая грудь под когда-то голубой майкой и пошел к лавке, где стояло ведро. Зачерпнул ковшиком воду, хлюпая, испил, вытирая рот, обернулся. – Что, старшой, решил вместе с нами идти вояков бомбить?
- Сами же говорите, что часть давно расформирована, - Григорий Петрович почувствовал смущение. – что нет там никого… - он беспомощно повернулся к племяннику – подтверди, дескать, но вместо Тошки ответил Анатолий.
- Верна. Лет десять уже в ту сторону никто не хаживал, не езживал. Ходили, но унести все не смогли, потому как дорога плохая – на машине не проедешь. Разве что на «гэтээске», да и та, поди, застрянет. Принесем кило по десять цветняка, сдадим – нам на водку хватит, а тебе, пенсия, на кефир! – и заржал, довольный.
 Григорий Петрович ругнулся, было, на нахала, да тому что? – махнул рукой и пошел собираться.
 …И еще запомнилось старшему Блохину, как выходя от Толяна, столкнулись они с его соседкой, женщиной еще нестарой, его, Петровича, лет.
- День добрый, - не слишком любезно поздоровалась она, цепким взглядом оглядев всю троицу: собутыльники что ли? – Никак огород надумал копать, Анатолий?
 Григорий в мольбе скосил глаза на брата: не сболтни лишнего! Но тому, видимо, надо было отвести от себя другие подозрения.
- Не боись, Марья! – махнул он рукою. – Чужих огородов я не копаю, разве хозяин попросит. А пошли мы с племяшом да братом (Григорий Петрович закатил глаза.)на самый что ни на есть честный промысел -–железом разжиться.
- Это где же ты железо возьмешь? – поинтересовалась соседка.
- А там! – показал пальцем Анатолий. – За бугром, где военная часть была.
- Свят! Свят! – глаза соседки округлились, рука поднялась как для крестного знамения. – И не боитесь? Креста на тебе нет, Анатолий!
- Дура! – бросил Блохин-младший через плечо и зашагал не оборачиваясь.
 За ним последовал Тошка: улыбка до ушей, в зубах – «примина». За Тошкой – сердитый Григорий Петрович, красный как рак.
- Что ж это, брат, твоя соседка на нас посмотрела, будто мы чужую могилу зорить пошли? – поинтересовался он.
- Дура – она дура и есть, - философски ответствовал разлюбезный братец. – Да и правду сказать, про те места народ многое болтает…
- Что болтает-то?
- А так… чепуху всякую…

 …И вот теперь, пока эти два оболдуя курили да перемигивались, Григорий Петрович решал про себя непростую задачу: возвращаться или двигаться дальше? По всему выходило, что возвращаться нельзя – братец упадет в запой и племянника за собой утянет.
 «Дойдем до места, - решил он про себя. – Наберем ихнего… цветняка, и – назад. Здесь, в Ревде, приемного пункта нет – придется в город ехать. А там металл сдадим – я Тошку домой отправлю, сдам Зое с рук на руки, вот и обломится Толяну!»
Планы Григория Петровича, как и планы многих полководцев прошлого, страдали одним недостатком: не учитывали действий « противника». В чем он и убедился, повернувшись к «сладкой парочке», сидящей рядком на брошенном посреди травы старом бревне. Он увидел, как засуетившийся Анатолий старательно прячет в рюкзак серые пластмассовые стаканчики, а Тошка жует раздувая щеки, да еще пытается не засмеяться, стервец!
- Уже успели?! – грозно подступил старший Блохин к брату, но тот замахал руками.
- По одной… по одной только…На опохмелку…
- Мы не будем… больше, - пояснил Тошка с набитым ртом.
- Не будете, - горько повторил Григорий Петрович. – И зачем я с вами связался, с алкашами?
- Да пошли, пошли уже! – заорал Толян, вскакивая. – Шагай за мной, пенсия! Не боись – тут воробью по колено…

 …Нет, совсем не по душе пришлась Блохину-старшему эта дорога. Да и дороги-то как таковой не было – одни здоровые круглые ямы. «Воронки, - вспомнил Григорий Петрович полузабытое с времен армейской службы слово, и тут же сам себя одернул. – Ты что – совсем с ума сошел? Откуда тут воронкам взяться?» Но чувство, что догадка верна, не проходило. Видать, кто-то и впрямь решил уничтожить эту неширокую ленту бетона, стремясь преградить путь – куда, зачем?..
 Последнее время часто шли дожди, и бетонное крошево утонуло в грязевом море – идти здесь невозможно – утонешь. Поэтому брели по обочине: Тошка впереди, братья – следом. Племянника приходилось то и дело окликать: топал вперед не оглядываясь – молодой, ноги длинные. Как назло, ветер опять нагнал туч, и зарядил мелкий дождичек. Комарам, кстати, разбойничать он нисколько не мешал – только злее стали. Григорий Петрович, не догадавшись захватить в дорогу мази от крылатых паразитов, хлестал себя сорванной березовой веткой, словно в бане – веником. Да еще младший братец, топая за спиною по пятам, зудел над ухом не хуже любого комара.
- …Вот я и говорю: часть большая была, машин сколько туда гоняли – страсть!..  А железную дорогу проложить не сподобились – мы бы эти рельсы с племяшом живо бы оприходовали, да… хе-хе… Машин шло – колонны целые! Все больше «Камазы», крытые, да ночами – что везут – не поймешь!.. А и гражданских туда много езживало – на «волгах», да автобусами большими… люди видели… Все в костюмах, но не пузатые…очкариков много – ученые, не иначе…
- Слышь, Толян, - недовольно бросил через плечо Григорий Петрович. – Тебе бы не водку глушить, а в Штирлицы идти…
- Не… - захихикал за спиной брат. – Это ты у нас после службы в педагогический подался, а в семье умный должен быть один! Мне и в мастерских неплохо было – хорошо заколачивал!
- А сейчас ты сколько «заколачиваешь»? – разозлился Григорий Петрович. Где она – твоя «работа денежная»?
- И моей работы нет, и твоей – тоже! – засмеялся Анатолий. – И пенсией ты мне своей не тычь! Много ли проживешь сейчас на твою пенсию? Вместе вот за цветметом идем!
- Далеко еще? – прервал его разглагольствования Блохин-старший.
- А бес его знает! Может пять километров, может – более… Мы-то с Тошкой в ту сторону пока не промышляли, потому как боязно…
- А чего же ты сманил нас туда? – возмутился Григорий Петрович.
 Он резко остановился, поворачиваясь, так что младший брат едва не налетел на него. – Может быть и нет там никакого вашего «цветняка»?
- Что ты? Что ты? – замахал руками Анатолий. – Ты, Гришь, не сомневайся! Есть, как не быть!
- Да с чего ты решил?
- Больно быстро они тогда все сбежали, - туманно объяснил братец. – И больше из них никто туда не возвращался. Жен да детишек своих они на автобусах вывозили, сами с солдатами – на грузовиках…
- Да кто – «они»? – не выдержал Григорий Петрович.
- Как это «кто»? – удивился Толян. – Военные! Научники всякие, что там гнездились! Драпали так, что только пыль столбом! Это случилось как раз после того, как в той стороне самолет упал…
- Какой самолет?
- Большой, реактивный… Ночью дело было…весной девяносто…девяносто шестого года…Грохот стоял, упаси Господь! Старухи местные, в Ревде, все по погребам попрятались, а мне прятаться негде было – ну я и вышел на крыльцо. Все равно, думаю, помирать – дай хоть погляжу. Полоса светящаяся с полнеба была! Красивая такая – то красная, то зеленая! А в начале ее – три огня; один мигал – ну точно, самолет! Упал он за бугром, я еще, грешным делом, подумал, что он как раз на военный городок и грохнулся! Ну, думаю, отдавали мамки сыновей в армию, радовались, наверное, что не в Чечню, а тут…
- Так он взорвался? – нетерпеливо спросил Григорий Петрович.
- Взорвался, взорвался, а как же! – закивал головой Анатолий. – Но – тихо! Полыхнуло там в лесу, бабахнуло приглушенно – и все! А часа через три, когда местные уже из погребов повылезали, слышим – машины ревут…
- А я почему про это не знаю? – подозрительно спросил Блохин-старший.
- Да-к прибегал же я к тебе, Гриша, рассказывал! А ты отмахнулся; на митинг свой какой-то собираешься – глотку драть, да таких же горлопанов слушать… Да еще женка твоя, покойница, говорит, мол, не слушай, пьяница – он пьяница и есть, похмелиться ему охота, вот и мелет всякую чушь…
 Григорий Петрович и сам смутно припомнил тот братьев визит. Действительно, ни он, ни Маша-покойница Анатолия слушать не стали. Времена тогда были лютые: что ни день -–где-то падали самолеты, тонули подлодки и горели поезда. Поэтому рассказ брата он посчитал пьяными бреднями…
- Эй, дядь Гриш! – окликнул его Тошка.
 Братья отвернулись друг от друга и посмотрели вперед. Там, неподалеку, остатки того, что раньше было дорогой, круто поворачивая, упирались в темно-зеленую стену соснового бора. Точно «журавль» над колодцем, торчал вечно поднятый теперь шлагбаум. Сквозь потеки ржавчины еще можно было разглядеть бело-черную, под зебру, раскраску. Рядом – покосившийся столб с плакатом.
 «Стой! Запретная зона! – прочитал Григорий Петрович, шевеля губами. – Объект МО РФ. Проход, проезд запрещен!»
- Видали, голуби? – обернулся он к спутникам. – Проход запрещен!
 Но те, не слушая, уже подходили к низенькому зданию, с когда-то выбеленными стенами и плоской крышей.
 «КПП, - догадался Григорий Петрович. – Контрольно-пропускной пункт…»
Братец с племянником уже исчезли за дверью и шуровали внутри. Блохин-старший, с неясным беспокойством, поспешил за ними. Внутри было темно и нехорошо пахло – сыростью, плесенью, нежилой пустотой.
- Гляди, племяш, телефон! – веселился Толян.
- Ну и что, что – телефон? – рассудительно возразил Тошка. – Провод-то оторван!
- Оторван, да не унесен! А ты что, - Толян захихикал. – Мамке позвонить хотел?
 Не дождавшись ответа, он продолжил. – В старых телефонах все провода медные завсегда были. Я ж говорю – Клондайк!
- А аппарат зачем брать? – возразил племянник. – Сырой, да грязный…
- Ничего – отмоем! Главное – раз здесь телефон стоял, то, значит, и кабель отсюда протянут. А мы его – чик, чик! – Блохин-младший довольно засмеялся.
 Пока они переговаривались, Григорий Петрович оглядывался по сторонам. Странно, но стекла в больших окнах, глядяших на дорогу, остались целыми. Правда, грязны были до безобразия, но свет пропускали. Толян между тем занялся столом дежурного; выдвигал ящик за ящиком и недовольно ворчал. Тошка, присев на стоящий у стены диван, вертел в руках потемневшую фуражку.
- Дядя Гриша, смотри, что я нашел!
 Григорий Петрович молча принял у него из рук заплесневелый головной убор и уставился на темную, потерявшую блеск, кокарду. Смотрел долго, не отрываясь.
- Ты что, брат, в камень, что ль, обратился? – окликнул его Анатолий, все еще перетряхивающий ящики стола.
 Старший Блохин с трудом оторвал взгляд от заляпанного грязью козырька, и оглянулся вокруг: стены с облупившейся краской (когда-то она была зеленой), бурые от сырости обрывки плакатов с картинками из «Устава гарнизонной и караульной службы», слепые плафоны на потолке, с которого давно уже осыпалась известка.
- Значит, бежали они. – сказал он сам себе тихо.
- Конечно, бежали! Я ж тебе говорил! – обиженно подтвердил Анатолий.
- Бежали… - повторил Григорий Петрович. – Фуражку забыть – это… это…
- Ну понятно – драпали! – не выдержав, перебил его Толян. – Жалко, что пистолет с кобурой не забыли, кроме бумажной трухи – ничего, я уже смотрел…
- Пошли отсюда – здесь запах… - подал голос Тошка.
- Фу-фу! – принюхался Анатолий. – И точно – воняет! Как будто рыба гниет!
- Окно открой, - посоветовал Григорий Петрович.
 Он и сам почувствовал, что к душному запаху плесени и сырости примешивается другой – точь-в-точь тяжелый смрад гниющей рыбы.
- Сейчас, - Толян сделал шаг к боковому окну. – О-о! Да оно открыто, притворено только! – натужно толкнул разбухшую раму; с коротким яростным скрипом петель она распахнулась.
 В душную полутьму КПП хлынул свежий, настоянный на хвое, лесной воздух. Дождь кончился, и , сквозь поредевшие тучи, на промокшую землю лился рассеянный солнечный свет – ласковый и веселый. От такого целебного «душа» все трое почувствовали прилив бодрости.
 Толян потер ладошки.
- Ну, до военного городка тут рукой подать. Гляньте, ребята, и дорога далее появилась! – заорал он восторженно.
 Выглянув из-за его плеча, Григорий Петрович убедился, что брат прав. За КПП, по самому лесу лилась широкая полоса бетонных плит – никаких ям и канав ее не пересекало. Правда, местами плиты пересекали трещины, кое-где бетонную поверхность покрывал сплошной ковер мха, в выбоинах и на обочине блестели лужи, но по сравнению с тем кошмаром, который пришлось преодолеть – это были небо и земля.
- Я считаю, это дело надо отметить! – не мог успокоиться Толян. – Племяш, доставай!
- Чего – «доставай»? – угрюмо поинтересовался Антон.
- «Чего – чего»… Сам знаешь «чего»! Спрыснем первую добычу!
- Какую добычу? – упрямо переспросил Тошка, а Григорий Петрович мысленно перекрестился: «Слава тебе, Господи! Не поддается Антон этому змею-искусителю!»
- Ты что, племяш? – обиделся Толян. – Телефон добыли? – он потряс мешком. – Добыли! Сейчас найдем, где кабель брошен, да и смотаем его – меди надыбаем!
- Много ты меди из телефонного шнура добудешь! – проворчал Тошка (Что-что, а к Анатолию он всегда обращался запросто, на-равных.) Там меди чуть-чуть, почти одна изоляция! Высоковольтный кабель искать надо, а для этого – дальше идти , а не торчать на одном месте!
 Григорий Петрович с умилением смотрел на племянника: «Ну, молодец! Вот молодец!»
- Электрический кабель и здеся должен быть, - не сдавался Толян. – Вот, - поднял он палец к потолку. – Лампы видишь? Электричество для света они ведь где-то брали?
- В городке смотреть надо, - хмуро возразил Тошка.
- До чего же ты упрямый, племяш! – картинно вздохнул Анатолий. – Лупить бы тебя – да некому!
- Попробуй только, - недовольно отозвался Антон. – Сам получишь!
- Вот, и поговори с ним… Э-э, ты-то куда? – вскинулся было младший Блохин, но Григорий Петрович уже отодвинул его и шагнул к окну.
 Когда младший брат открыл раму, в помещении стало гораздо светлее, и он сумел углядеть на полу, под самым подоконником, какие-то темные продолговатые цилиндрики.
- А это что? – Григорий Петрович поднес к глазам находку, близоруко всмотрелся.
- Батюшки, патроны! – удивился Анатолий. – Как это я-то не углядел?
- О выпивке своей думал, вот и не углядел. – проворчал Блохин-старший.
 Тошка, вскочив с дивана, подошел сзади и сопел над ухом.
- Патрон… нет два патрона… от автомата.
- Правильно, племянник. От «АК-74», который с пластмассовым прикладом…
- Ты-то откуда знаешь, что от него? – недовольно проворчал Толян, но тоже с любопытством уставился на находку.
- Знаю, потому что в школе приходилось военрука замещать. Преподавать пацанам начальную военную подготовку. Эти патроны имеют калибр 5,45 мм – значит, «АК-74»-й. У старых «калашей» калибр больше – 7,62 мм, ну и патрон больше соответвенно, - пояснил Григорий Петрович, а затем повернулся к замолкшей парочке. – А теперь объясните мне: что сие означает? Молчите? Тогда я вам скажу. Здесь, на этом подоконнике, - он прихлопнул ладонью. – Снаряжали магазин к автомату. Второпях снаряжали – патроны сыпались…
- Может, и стреляли здесь? Из окна? – с детским интересом спросил Тошка.
- Нет, - Григорий Петрович покачал головой. – Отсюда не стреляли. Иначе весь пол пустыми гильзами был бы усыпан. Тут только готовились стрелять. И у того человека, что автомат в руках держал руки тряслись – иначе бы патроны не просыпал. Потом плюнул он на это дело – и ходу… Фуражку вот забыл, патроны… Понятно объясняю?
 Оба кивнули.
- Теперь вопрос – от кого он (или они) бежали? Люди военные – их напугать не так-то легко. Для неслуживших поясняю, - он коротко глянул на племянника. – Утрата боезапаса есть тягчайшее воинское преступление – такими делами военная прокуратура занимается. А тут не про патроны не вспомнили, ни про фуражку; одна забота – ноги унести… Говоришь, через деревню пролетели – только пыль столбом? – обернулся он к брату.
 Тот молча кивнул.
- Я с самого начала не хотел идти, - продолжал Григорий Петрович. – Сердце не лежало. Потом, Толян как от тебя услышал про бегство военных, решил, что здесь катастрофа произошла. Навроде чернобыльской… Но теперь вижу: не в аварии тут дело. И спрашиваю у вас, братцы-кролики, стоит ли дальше идти, судьбу испытывать? А? Что думаете?
 Тошка ничего не ответил, отводя глаза. А Анатолий, облизав губы, проговорил с кривой ухмылкой:
- Ну и нагнал ты страху, Гриня! Только, ежели какая инфекция или чернобыль приключились, то до Ревды эта напасть в один момент докатилась бы, будь уверен! Знаков бы запрещающих понаставили, огородили бы все кругом… А то и деревню выселили целиком – у нас это раз плюнуть… Но нет же ничего такого, нет! Дорогу перепахали, мост порушили – да и только… Нигде, ни по радио, ни в газетах – ничего, молчок!.. Значит, зря ты нас пугаешь – нет тут никакой опасности… А то что хозяева уехали спешно, так это нам на руку… Тут меди, бронзы – на сотни килограммов, хоть машиной вези, жаль, дороги нет… И лежит это все добро под открытым небом, никому не нужное… Я с самого начала тебя брать не хотел – знал, что полезешь с нравоучениями! Не хочешь с нами – валяй назад! А мы с пустыми руками возвращаться не намерены, верно говорю, племяш?
 Тошка стоял молча, с недовольным видом – руки в карманы; только головой кивнул.
- Да мне то что? – Григорий Петрович понял, что их ему не переспорить. – Вас ведь, дураков, жалко!
- Себя пожалей, пенсия! – Анатолий порылся в рюкзаке, что-то достал и шагнул к двери.
- Ты куда? – вскинулся Тошка.
- Вот, - Толян помахал зажатыми в кулаке плоскогубцами. – Обойду вокруг. Раз было здесь электричество – то, значит, должен быть и щит распределительный, а то и трансформаторная будка попадется. В общем, раскурочу все, до чего доберусь.
- А дальше?
- Дальше кабель начнем скусывать, да и телефонному нечего гнить – и его смотаем!
- Мы же до вечера так провозимся, ты что, ночевать здесь надумал? – возмутился Тошка. (Разговаривая между собой, они демонстративно не обращали внимания на старшего Блохина, словно его тут и не было.)
- А ты что предлагаешь?
- Дальше идти. Там где дома офицерские кабеля толстые должны быть. Один выкопаем – всем хватит.
 Толян в раздумье остановился на пороге.
- Верно мыслишь, племяш, - произнес он наконец. Глянул мельком в сторону старшего брата. Покривился. -–Да, идти, думаю, лучше всем, чтобы никто не потерялся. Как раз такой… осторожный.
- Дядя Гриша, вы идете? – Тошка вскинул рюкзак на плечо.
- Решай, брателло! – Анатолий криво усмехнулся (как ненавидел его Григорий Петрович за эту ухмылку!). – Или обратно топай, или – с нами.
- Ленин встал, взмахнул руками: «Что мне делать с вами, дураками?» – мрачно процитировал  Григорий Петрович. – Вот и я скажу: что мне остается делать? Придется с вами идти!
- Ну, тогда не отставай, пенсия! – бросил через плечо Толян и исчез в дверном проеме.

2. В мертвом городке.

 …Первое время идти было даже весело. Не бесконечное, жадно чавкающее море грязи было под ногами – надежный, шершавый бетон, местами укрытый мягким ковром мха (ноге приятно!). Да, местами встречались выбоины и лужи, но все это казалось мелочью по сравнению с лунным пейзажем, что остался за шлагбаумом. Исчез густой подлесок, обступивший обочины, теперь и справа и слева открывалось великолепие соснового бора – колонны стволов облитые солнечным светом уходили в далекую перспективу – лес стал прозрачным. Природный собор! Тучи совсем разошлись, и солнце, дотоле маячившее на небе скромным белым кругляком, весело брызнуло желтым светом. Засияли тысячи маленьких радуг в осевших на моховой подстилке дождевых капельках, сосновые стволы-колонны вспыхнули вдруг победно, оранжево.
- Благодать-то какая! – умиленно проговорил Григорий Петрович, вертя головой. – Сейчас бы по грибы, по ягоды!
- И шел бы, кто тебе запрещал? – сварливо заметил младший братец. – Мы тебя силком не тянули! – он уже углядел в мареве солнечного света силуэты панельных пятиэтажек и мысленно прикидывал, чем там можно поживиться.
- Дурак ты, Толян, - начал было обиженный Григорий Петрович, но тут Тошка, маячивший, как обычно, где-то впереди, поднял руку. – Тише! Слушайте!
- Да что «слушайте»? – раздраженно буркнул Блохин-младший, подогретый перепалкой с братом.
      Тошка прервал его:
- Тише, ты! Не слышишь что ли – вертолет где-то стрекочет?
- Какой еще вертолет? – удивился Анатолий, уязвленный непочтением племянника.
 «Хрен он тебя когда-нибудь «дядей» назовет!» – с удовлетворением подумал про себя Григорий Петрович.
- Такой! – огрызнулся Тошка. Он снова прислушался. – Нет, теперь не слышно, - сказал с сожалением.
- Показалось! – снисходительно заметил Толян. – Откуда тут взяться вертолету?
- А может быть не показалось? – возразил Григорий Петрович.
- А если и не показалось – тогда что? – обернулся младший брат. – Подумаешь: начальство какое летит поохотиться по тайге нехоженной! Да и чего тебе о вертолете беспокоиться? Сам же каркал, как ворон на дубу, мол, места здесь проклятые, мол, нормальные люди сюда ни ногой… Видишь, бывают здесь нормальные люди! Не только ходют, но и летают, аки птицы небесные!
- Да уймись, балабол! – отмахнулся Григорий Петрович.
- Эй! Так вы идете? – нетерпеливо поинтересовался Тошка.
- Идем, племяш, идем! Веди, «сусанин»! – не остался в долгу Анатолий.

 …Когда подошли к домам поближе, Григорию Петровичу на мгновение показалось, что пятиэтажки вовсе не брошены своими хозяевами. Стекла в большинстве окон были целы, хотя немыты и грязны, кое-где на балконах висело развешанное белье, и только, приглядевшись, можно было заметить, что и белье, и коврики, свисающие с перил – все сгнившее и тронутое тленом.
- Эвон, как драпали! – с непонятным удовлетворением заметил Толян. – Посчитай, все барахлишко свое здесь пооставляли!
- А ты что, сюда мародерствовать пришел? – не удержался Блохин-старший.
- Да что с тобой сегодня? – попытался было отшутиться младший брат. – Рычишь как барбос на цепи, мало что не кусаешься!.. Да там уж внутри все сгнило, -закончил он на деловой ноте.
 А Григорий Петрович вдруг обратил внимание, как бесшумны стали их шаги. Территория городка была засажена березами и осинами, колоннада сосен осталась позади, и бетон под ногами скрылся под сплошным ковром опавших листьев накопившемся за много лет. Каждую осень деревья сбрасывали свой золотой наряд – а убирать его было уже некому. Сверху слой прелой листвы уже укрыло замшевое покрывало мха, кое-где победно вытянулась вверх трава – природа отвоевывала у человека отнятую им территорию.
  Вокруг воцарилась тишина, и ему стало тоскливо. Но долго погрустить не дали: Григорий Петрович вдруг обнаружил, что стоит улице-лужайке один. Эти два оболтуса, оказывается уже убежали вперед, завернув за угол ближайшего дома.
- Ни хрена себе! – услыхал он удивленный голос брата.
- Свалка настоящая! – пробурчал Антон.
- Эй, пенсия! – заорал Анатолий. – Топай сюда – удивишься!
- Иду – иду! – обогнув пятиэтажку, Григорий Петрович увидел брата с племянником: они стояли и раскрытыми ртами смотрели на длинный ряд подьездов, черневших на свету распахнутыми настежь дверьми.
- Эх! – в сердцах выдохнул Толян. – Сколько добра зазря пропало!
 Подходы к каждому из подъездов были завалены грудами мусора – так, по крайней мере, показалось старшему Блохину. Приглядевшись, он понял, что ошибался: это были следы царившей здесь паники. Брошенное имущество: мебель, бытовая техника, одежда… Видимо, здешние жители пытались спасти хоть что-нибудь. Тащили вещи на улицу, рассчитывая взять с собой.
 «Жалко было, наверное, бросать нажитое добро, - сочувственно подумал Григорий Петрович. – Думали: «Хоть что-нибудь увезем!» А им велели бросить все – дескать, отправляемся налегке – срочная, мол, эвакуация. Что же здесь все-таки произошло? Почему они бежали так поспешно?       
 Воображение с услужливостью идиота нарисовала страшную картину: ночь, рев сирены, где-то идет стрельба… Плачут наскоро одетые дети – они не понимают, почему их разбудили посреди ночи, наскоро одели и вытолкали на улицу. Женщины мечутся, бегают в подъезды и обратно, тащат шубы, охапки верхней одежды и белья, волочат стулья, магнитофоны, посуду… А вот телевизоры тащить им было не под силу – тут, наверное, мужья постарались… Те, конечно, кто не был на службе и ночевал дома… Подходят автобусы – суета, плач, крики… А мегафонный простуженный голос хрипит: «У нас мало времени! Вещи придется оставить! Женщины и дети – в автобус! Ваши мужья останутся здесь и присоединятся к вам позже!»
 … А мужья , наскоро простившись, и помахав через автобусное окно родным заплаканным лицам уходили одевать кителя, получать в оружейках «калаши» вдобавок к штатным «макаровым» и… что дальше?.. Шли в бой?.. Но – с кем?!..
- Фу-ты! – Григорий Петрович тряхнул головой, словно, очнувшись от кошмарного сна. – Это же надо: напредставлять себе такого? Да с чего я решил, что здесь шли бои?!»
…Анатолий тем временем все ходил вдоль гниющих куч – ахал и охал, сокрушаясь.
 Старший Блохин посмотрел на племянника. Тот стоял, широко открыв глаза, и только медленно ворочал головой – вправо-влево. Оттопыренные уши при этом здорово напоминали крылья локатора. Что-то в всем его виде не понравилось Григорию Петровичу. Тошка был явно озадачен и напуган. Сколько помнил его старший Блохин – он ничего никогда не боялся. Полное отсутствие чувство страха входило в число антоновых странностей. Он хорошо запомнил тот случай, когда племяш, запертый Зинаидой в квартире (они жили на последнем этаже, а она не хотела, чтобы сын, напившись накануне, продолжил пьянку), выбрался в окно, а оттуда – на крышу, пробрался на чердак – и был таков! А теперь боится…
- Ты что, Антон? – Григорий Петрович чуть тронул его за рукав.
 Тошка, вдрогнув, обернулся к нему – зрачки расширены:
- Здесь мокро… - прошептал он.
- Что? – старшему Блохину показалось, что он ослышался.
- Мокро… - тихо, как во сне повторил племянник. – И рыбой пахнет…
 Григорий Петрович невольно принюхался. Действительно, к запаху гниющего дерева и заплесневелого тряпья примешивался еле уловимый аромат гниющей рыбы. В этом он не мог ошибиться – обоняние всегда было отличным. За всю жизнь – ни одной сигареты! Да, но откуда здесь рыба? Здесь же сто лет никто не бывал? Или – бывал?!
- Эй, родственнички! – заставил их очнуться окрик Анатолия. – Вы что там: в гляделки играете?
- Чего орешь? – обернулся Григорий Петрович.
- А чего мне не орать? – удивился Толян. – Мы что – на кладбище?
 «Кладбище… кладбище…чем не кладбище?»
- А почем ты знаешь, что мы не на кладбище? – спросил Григорий Петрович.
 Толян поперхнулся – от вопроса брата даже ему, при всем его раздолбайстве, стало не по себе.
- Да уехали они все, - проговорил он неуверенно. – И бабы с детишками, и вояки – содаты, там, офицеры… Автобусы один за другим, машины большие, крытые… Много было – я сам видел… Мчались, будто черти за ними гнались – одна за другой, одна за другой…
- Убежали, говоришь, все? – прищурился старший Блохин. – А, может, остался кто? Сам  же говоришь: «Словно черти гнались…»? Кому-то надо было этих «чертей» задержать, как думаешь? Что там, в квартирах, - он повел рукой по сторонам, откуда нахохлено смотрели мрачные пятиэтажки. – может быть, покойники?
 Младшего Блохина передернуло. Впрочем, «передернуло» – не то слово. Скорее, он встряхнулся, как собака выходящая из воды. Встряхнулся, отбрасывая от себя прочь тягостные впечатления от речей брата. На щеках снова появился румянец – он явно приходил в себя. Природное недоверие и пофигизм брали верх.
- Ну, страху-то нагнал. – проворчал он. Запрокинул голову всматриваясь в немоту окон и пустые балконы. – А насчет покойничков, - добавил уже бодро. – это мы сейчас проверим! – энергично потер руки. – Эй, племяш!
- Чего тебе? – недовольно спросил Антон. (Он все еще водил носом по сторонам.)
- Твой дядя Гриша пугать нас вздумал, - сообщил Толян с кривой ухмылкой. – Кладбищами, да покойниками!
- На кладбище рыбой не пахнет, - невпопад буркнул Тошка. – И в домике этом… КПП… тоже запах был!
 Григорий Петрович мысленно закатил глаза: «Да о чем это он?! «Рыбой не пахнет…» Впрочем, что с дурачка взять? Не от мира сего человек!»
- Хватит вам, - примирительно сказал Толян (Вот так он всегда, - подумал старший Блохин. – Сначала заводит всех, а потом: «Ребята, давайте жить дружно!»). – Мы для чего сюда пришли-то? Я уж тут магазинчик заприметил, - проговорил мечтательно. – Сигнализации там, как я понимаю, давно уже нет… А водка, ведь, - она не портится!..
- Мародерничать не дам! – Григорий Петрович покрепче ухватил черенок лопаты.
- Фу-ты, какие мы грозные! – младший Блохин выставил вперед ладони. – Не будем, не будем, пошутить нельзя! (Дождавшись, когда старший отвернулся, он подмигнул племяннику: дескать, мы свое возьмем!)
 Тошка тоже усмехнулся в ответ. Казалось, все страхи его уже покинули.
- Эй, старатели, куда пойдем? – обернулся к ним Григорий Петрович. – Ты, Анатолий, про какие-то большие кабеля говорил. Ну и где они?
- Да здесь они, между домами, - поморщился Блохин-младший. ( На его физиономии ясно читалось: какие кабеля?.. какой цветмет, когда тут?..)
- Тогда пошли копать! – решительно сказал Григорий Петрович. – Нам еще засветло домой прийти надо!
- Можем и завтра вернуться, - возразил Толян. – Ночевать есть где: эвон, пустых квартир сколько – живи не хочу!
 На лице Тошки отразилось сомнение, а Григорий Петрович рассердился:
- Я здесь не останусь! И Антона не оставлю! Неужели ты сам не понимаешь, что здесь что-то не то?
- А что здесь «не то»? – снова было полез в бутылку Толян, но осекся: звук, раздавшийся в небе, усиленный отражением от стен пустых домов, заставил встрепенуться всех троих. Это уже нельзя было списать на галлюцинацию.
- Надо же! – удивился младший Блохин. – И впрямь вертолет!
- Где это? – Григорий Петрович задрал голову вверх, но смотреть мешали дома. – Где он?
- Там! – Тошка вытянул руку в сторону, противоположную той, откуда пришли.
- Интересно, что там? – обернулся к брату Григорий Петрович.
 Тот пожал плечами.
- Кто его знает? Наверное, ихние объекты, или как у них это все называлось… И еще озеро…
- Выг-озеро? – наморщил лоб Блохин-старший.
- Да. Помнишь, как купались раньше, рыбу ловили?..
- Не шибко-то мы туда и ходили… - проворчал Григорий Петрович. – В пятьдесят пятом военные понаехали, колючку протянули, техники строительной навезли. Часовые ребятишек от озера гонять начали – нельзя, мол, запретная зона…
- Да, были времена… - с оттенком сожаления протянул младший Блохин, но тут же прервал идиллию воспоминаний, заорав: - Эй, малой! Тошка! Куда почапал, дурья башка?
  Григорий Петрович вздрогнул, углядев удаляющуюся фигуру племянника. Тот уже заворачивал за угол дома напротив. Услышав, как его зовут, остановился и, повернувшись, спокойно ждал, когда они подойдут.
«Вот стервец! – ругнулся в сердцах про себя старший Блохин. – Захотел – пошел, и плевать ему на остальных.. Вот уж точно: человек не от мира сего!»
- Куда пошел, спрашиваю?! – грозным тоном начал было Толян; он стоял перед племянником тяжело дыша, даже полсотни метров бега трусцой дались тяжело. («Вот, что значит – смолить одну за другой! – не без удовлетворения отметил про себя Григорий Петрович.)
- А чего вас ждать? – спокойно возразил Антон; лицо его было совершенно безмятежно. – Думаю, пока вы тут про свое детство сопли разводите – пойду, посмотрю: кто прилетел.
- Ну-у, ду-у-рак! – развел руками Анатолий. – Смотреть-то осторожно надо!
- А что? – наивно поинтересовался Тошка.
- А то, - назидательно сказал младший Блохин. – Что здесь осторожность нужна: неизвестно, ведь, кто прилетел? Может, бандиты какие? Верно я говорю?! – подтолкнул он локтем в бок старшего брата.
- Или начальство на охоту прилетело, - недовольно добавил Григорий Петрович. – А это – еще хуже. В лучшем случае просто шуганут нас… А то и в кутузку запихнуть могут, чтобы «большим людям» браконьерить не мешали!
- А инструмент: топоры с лопатами – припрятать надо, - спохватился Толян. – может, и не начальство, а менты, допустим, или вояки. А вояки, как ни крути, здесь хозяева. А мы, - он хихикнул. – пришли их цветняк тибрить.
- Вообще нечего туда лезть, - мрачно заметил Григорий Петрович. – Уйдем, что ли, от греха?!
 Тошка недовольно мотнул головой:
- Это не бандиты, и не губернатор.
- С чего ты решил? – поинтересовался Толян.
- Что?
- Маленький, говорю, вертолет. Он не военный. Там на нем всего человека два, наверное, прилетело.
- Видел его, что ли? – проворчал Григорий Петрович.
- Слышал. Стрекочет тихо.
- Так он далеко, наверное!
- Нет, близко, - упрямо возразил Тошка.
 Тут было над чем призадуматься. Как не раз убеждался Григорий Петрович, природа, не наделив племянника большим умом, дала ему (в компенсацию, наверное) острый, почти звериный, слух. Так что, если Антон утверждает, что вертолет близко, и что он – совсем маленький, то, значит, так оно и есть. Значит, точно – не бандиты, не вояки и не губернаторская охота. Эта публика любит появляться в глухих местах большой компанией. Но тогда кто?
 Он и сам не заметил, как задал последний вопрос вслух.
- Вот и я говорю: кто?! – так и взвился Толян.
 У него аж нос подрагивал от любопытства. Все опасения как рукой сняло.
- Посмотреть не мешает все-таки! Осторожненько. Из кустов…
- Куда пойдем-то? – прервал Толяна практичный Тошка.
- А туда, куда ты шел. Вон там, за крайними домами, дорога под уклон в лес сворачивает. Километра два пройдем – вот вам и озеро! Где-то там и вертолет твой приземлился!
 Тошка молча повернулся и пошагал, куда указали, всем своим видом демонстрируя презрение к долгим разговорам.