Бродяге

Я не на много старел, и от лет отлучаясь,
Бывало, метели хотел, когда уж качаясь
Ходил по пустым городам, и от бессилия
Думал: себя продам, чтобы прочь от всесилия.

Думал о тихом краю, о тепле, безграничном уюте.
Сколько же лет я иду, что дороги, как шарики ртути -
Скрутились? Разбилось стекло, и остыли былые просторы.
Кому-то за полночь.
Кому-то уютно, тепло;
а кому - то - мечты и рассветы,
и до рассветов душевные разговоры.

И шар пересек горизонт - разговор затянулся в беседу.
И душа раскрылилась в полёт и вспорхнула, кружа в себе негу.

Но ведь тленному надо страдать и кормить это тленное надо.
По-другому ему не встать,
не вскрылить,
не вспылить,
и так просто без тленного...
Падать.

И какой бы не встретил рассвет, на какой бы горе иль в предлеске,
иногда жажда жрать побеждает весь свет.
Это грустно.
Но это по чести.

Бродяге по жизни везет продавать, продаваться.
Он ношу свою всё прет, но без мысли сдаваться
не будет, хоть руки в карман и до дыр промерзли.
Бродяжные самообманы - его путевые звезды.
И греет в полночный мороз, в дожди и в туманы
Мечтаний пылких обоз и надежды святые дурманы.
Светлей на земле не найти, а чернее уже не спрятать.
Мы порой хотим быть такими,
порожденные в мягких кроватях,
имеем куриный азарт. И не видели, как улетают.
Горят в сотни тысяч ватт
под самым солнцем!
Догорят.
И лавируя, кто тихо, кто громко,
вдали горизонта тают.

Мы все продаёмся.
Не мы, тогда наша же тень.
Не сами хотели, но всё получали напрасно.
Желанье свободы угасло, когда в пылкий день
все поняли то, что самим им уже не подвластно
ни тело, ни дух – всё останется в мягкой ночи,
на подземных парковках, в машинах, с бензином в груди,
Что отданы нами.
И нами забудут продаться.


Летай.
Улетай.
Посвети.
Пропади,
И над бездной, над нами,
Не вздумай, не вздумай снижаться!
Высоко к горизонту, стоцветные крылья направь
И лети.
И лавируй. Лавируй!
И жизнь эта будет во веки прекрасна!


Хозяин не тот над тобой, кто тебя боится,
Кто кормит желудок пустой и от тебя отстранится
Не может. Как ни крути. Он тебе подвластен.
Таких миллион на пути, и каждый к Себе безучастен.

Бродяге какой же труд согреет замерзши ладони,
чтоб мысль свою укротить и про голод не помнить?
Но голод душевный и чувств - тот всегда страшнее,
Когда крылья не держат уст, и ты врешь всё злее.

Ты врешь и себе, и своим, что тебя здесь все держит,
Что когда-нибудь полетим, но пока бока нежит
Прикупленная постель и вкус чая под утро.
В окне снова дорога зовет, а тебе здесь уютно...?

Но к вечеру бьёт по хребту, тяжелей и сильнее,
что жизнь ты выбрал не ту, и на этом забвении
всё будет допито вино, и про грусть и мечты все забудут.
Но люди грешат. И врут.
И другим ложный путь свой случайно подсунут,
под которым теряют свой нрав
и сползают на дно нашей бездны.
Пусть я буду уж лучше стократно не прав!
Но усилия тщетны.


И бродяга насытит живот и по солнцу вдаль пустится рано.
Перед ним отворён горизонт!
У него к нем ключ,
а к ключу первородное право.

И никто не посмеет сказать, упрекнув, в бестолковости сорванной жизни.
Вы ль несёте "божественный" кнут?
Но стругаете выросши крылья!





Я не на много старел, но от лет отлучаясь,
Зимой принимаю метель с улыбкой,
а летом с жарой уживаюсь.
И путь бродяжий зовет!
И пусть все так смотрят угрюмо,
но меня же никто не вернёт.
И жизнь моя столь неразумна
Для вас,
но не для меня.
Душа превозносит беседу, идущей не по словам,
Бредущей не в толще века -
по горам… По долам… По Домам…

28.02.2013