Грешная жизнь

Давно это было – в первой половине про-шлого столетия. Помнится, декабрь 1941 года жителей приморского города Керчи  мягкостью своею не жало-вал. Напротив, за пятнадцать лет до этого он никогда не был таким свирепым, как в конце первого года войны. Земля едва прикрылась снегом,  участки  грязно-серого цвета напоминали  пятна лишайника.  Замерзшие трупы животных еще кое-где валялись на мостовой, трупы советских солдат уже убрали. Землю сковало морозом, наверное, поэтому рытьем могил на кладбище не утруждали – использовали как естественные углубления в почве, так и щели, построенные жителями от налетов авиации и артобстрелов. Своего прямого назначения они не выполняли.  Улицы города были почти пустынными. Взрослые опасались ходить, не желая напороться на немецкий патруль. Лица женского пола опасались пробудить вожделение у оккупантов. Только мальчиш-ки еще сновали, но, опять же, только по серьезной на-добности.  Мне через месяц с небольшим исполнится 12 лет. Я – добытчик. Мне нужно хлеб получить (по 100 граммов на человека, изготовленный из непросеянной ячменной муки), принести воды, купить у татар конины кусок, найти топливо.  На все это -  у меня пять часов светлого времени – время, ограниченное действием «комендантского часа».. Нужно учесть, что за хлебом и водой – длиннющие очереди. Сегодня я уже выполнил большую часть обязанностей. Осталось – достать дров. На улице их нет, только в зданиях, разрушенных бомбами, или в квартирах, оставленных по каким-то причинам,  можно поживиться. С топором или молотком я бы быстро управился… Но ходить с топором по улицам, где преимущественно ходят немецкие солдаты – верх безумства. Остаются только руки. Но силы рук у меня не велики.  Войдя в один из пустынных дворов, я по шаткой деревянной лестнице поднялся на веранду второго этажа и остановился в нерешительности около распахнутой настежь квартиры. Здесь  проживала семья  Погореловых двое стариков и тридцатилетний сын, больной открытой формой туберкулеза, или как у нас  тогда называли «чахоткой».  У них была приличная по тому времени библиотека из книг зарубежных классиков. Достать их в школьной или городской библиотеке было просто невозможно! Они были, но всегда – на руках, уследить за руками пользователей не представлялось возможным. Я иногда брал у них книги . Они не отказывали мне, поскольку я возвращал их во время и в том же виде, в каком брал, Я никогда не позволял себе заламывать книгу, читать за обеденным столом, или не помыв перед этим руки. Туберкулеза я не боялся, по-скольку не был осведомлен об его опасности. Сергей Иванович умер в первый месяц войны от легочного кровотечения. К старикам я не ходил – война резко из-менила весь уклад и распорядок жизни, Свободного времени – не стало!
Квартира Погореловых сейчас была абсо-лютно пуста. Куда делись старики? Куда делась вся об-становка квартиры. Холод, запустение…  Там где были прежде полки с книгами, светлым пятном выделялись стены… На полу сиротливо валялась только одна книга французского писателя Лесажа  с интригующим назва-нием «Хромой бес». Я прихватил ее с собой. Кстати, мне удалось найти немного дров в заброшенном сарае. Главным действующим  героем этого романа был демон Асмодей – демон вожделения, блуда и мести…
В человеческом мире принято открещивать-ся от грехов своих, перекладывая вину на других, и ес-ли конкретный виновный не  находится, то говорят, глубоко вздыхания и низко склоняя голову: «Бес попу-тал»  В сексуальной распущенности и последствиях ее  можно вину переложить на конкретное, пусть и мифо-логическое лицо – Асмодея. Мне, пишущему стихи о «грешной жизни», следовало бы встретиться с этим представителем потустороннего мира…  Или, на всякий случай, представить его внешний вид и степень его могущества. Не худо всем представителям игорного бизнеса  заручиться поддержкой этого влиятельного князя тьмы!  Ведь это он – начальник всех игорных домов в аду. Ему в аду предоставлено исключительное право  карать убийц. Приговор будет выносить Асмодей, командующий сонмом злобных мстительных дьяволов. Он при жизни повелевает местью, ненавистью и разрушением, и он же за их исполнение наказывает! Евреи, создавшие учение о каббале, говорят,  что родителями Асмодея были Адам и Лилит (первая жена Адама, созданная еще до рождения Евы).
Не станем спорить с евреями по этому пово-ду, хотя персы и индусы имеют свои версии рождения Асмодея, тем более, что нас устраивает его имя, произ-водным которого является еврейское слово shamad — «разрушать».
Наши, православные священники,  именуют его Бес-Енаха.
Значимость Асмодея значительно упала. Мстители разного рода, от личных до «народных» и в грош его не ставят. Любители азартных игр, в боль-шинстве своем, об Асмодее и не слышали. То ли дело было в прошлом, когда демона преисподней называли  богом войны, похоти и богатства и приносили ему че-ловеческие жертвы!
 Символом его были  три перекрещенных трезубца, на которых возвышалась пирамида, в середи-не которой находился глаз…   Надо же такому случить-ся, что один из трезубцев позднее перекочует  в герб одной из стран, придав ей тем самым особое величие!. Мне не доводилось видеть изображение Асмодея, ху-дожникам же доверять трудно, они демонов, как и бо-гов, внешностью людей близких награждают.  Прихо-дится, скрепя сердце, обратиться к «малому ключу царя Соломона». Вот, что там об Асмодее сказано: «Великий король, сильный и могущественный, появляется с тремя головами, первая из которых подобна Бычьей, вторая подобна Человеческой, третья подобна Бараньей.  Он появляется также со змеиным хвостом, извергая или изрыгая языки пламени изо рта, его ноги — перепончатые, как у Гуся, он восседает на Адском драконе, держа копье и флаг в руках» Впрочем, понимая то, что Асмодею покорны все инкубы и суккубы, демоны  мужского и женского сладострастия, Асмодей имеет возможность принимать облик, как мужчины, так и женщины, возбуждая сексуальную чувственность. В этом каждый из вас имеет возможность,  встретившись с представителем противоположного пола, имеющего опыт создания атмосферы чувственной окраски.. Иные хотят от него что-то поиметь, другие повластвовать над ним – ведь требовать от него  что-то  значительно проще, чем про-сить!  Не могли люди не поверить рекламе самого Ас-модея, гласящей: «Мое занятие — строить козни против молодоженов, так, чтобы они не могли познать друг друга. И я разъединяю их многими бедствиями, и порчу красоту, делаю отчуждёнными их сердца… Я привожу людей в состояние безумия и вожделения так, что они, имея собственных жен, оставляют их, и уходят днем и ночью к чужим женам, и в итоге совершают грех и па-дение».
На эту рекламу обращали внимание и те, кто должен был служить Господу Богу, а не Мирскими коз-нями заниматься. В конце XVII в. аббат Гибур, при со-вершении черной мессы по заказу фаворитки Людовика XIV, маркизы де Монтеспан, принес  в жертву младенца и призывал «князей вожделения»- Астарту и Асмодея!  Асмодей оказался  одним  из главных виновников эпидемии одержимости монахинь во Франции 17 в.  Он вместе с 665 дьяволами вселился в монахиню Мадлен Демандоль из Экс-ан-Прованса.
Может потому, что вместе с Асмодеем число дьяволов стало равным  666 – числу сатаны, им удалось всем поместиться в теле женщины, не мешая друг другу и согласованно действуя?
 В 1630-х гг. одержимостью оказался охва-чен монастырь в Лудене. Согласно признанию монахи-ни Жанны де Анж, она сама и другие монахини были одержимы двумя демонами — Асмодеем и Забулоном, которых наслал на них священник Урбен Грандье с бу-кетом роз, переброшенным через монастырскую стену . Бедный священник, жертва целибата, за свою любовь к  монахине Жанне и за послание  знака любви , заклю-ченном в розе,  жизнью своей поплатился. Велика была сила  экзорцистов, изгонявших из монахинь дьяволов, если по повелению их  Асмодей даже выкрал из  храни-лища самого Люцифера договор с Грандье, подписан-ный адскими иерархами. Этот  документ  фигурировал на суде в качестве доказательства. Виват, Франция!  Франция – родина «французского поцелуя» в учении об эротике не могла не обратить внимания на себя  демона вожделения!
Да, доставалось людям от демона Асмодея!  Но, не всем! Оказывается, иудеям  плевать на Асмодея с его писаным могуществом Его можно прогнать, сде-лав курение из рыбьего сердца и печени. При этом ку-рильня должна быть из тамарискового дерева. Демон, ощутив этот запах, убегает! Связанного, но не покорен-ного Асмодея сумел подчинить себе царь Соломон, первый в истории повелитель демонов. Несмотря на гордыню и свирепость демона, царь заставил его помо-гать в постройке Иерусалимского храма и выведал у него секрет рассекать камни, обходясь без запрещенных железных инструментов.  Асмодей также передал Со-ломону магическую книгу, именуемую «Книгой Асмо-дея»
Пусть знают демоны, слуги сатаны, мощь иудейскую!
Но вернемся к моей незапланированной    
               встрече с Асмодеем…
Дождь прошумел. День ясный теплый,
Весна.  В цветах апрель.
Я протираю окон стекла,
Вдруг  слышу, заскрипела дверь.

Ко  мне и пес не сунет носа.
Я  - беден и терплю нужду
Кого  ко мне несет без спроса?
Гостей сегодня я не жду…

Невзрачный я среди людей,
Особенность искать напрасно…
Ко мне явился Асмодей
В сиянье, женщиной прекрасной!

Напомнил я  про возраст мой,
Когда напрасны женщин чары…
Ответил он: «Немолодой,
Но и душой не слишком старый…»

Возник меж нами  разговор,
Сравнений  избегали грубых.
Он мне: « Ты до сих пор
Не видел демона суккуба?

Бог вожделенья я и  блуда,
Бог ревности, страданий, мести,
Ношусь сюда, потом - отсюда.
Ну, словом, не сижу на месте…

Работы много в мире пошлом,
За всеми мне не уследить.
Я был великим богом в прошлом!
Мне и сейчас не худо жить.

Что  мне на смертных обижаться?..
Я  создаю весь антураж,
Чтоб до души иной добраться.
Не тот, что описал  Лесаж…

Я у него кривой, хромой
С лицом безумного аскета.
У Соломона не слугой,.
А другом был, давал советы…

Не раб, а  бог и господин,
И телом я совсем не хлипкий.
Не бес я мелкий  и не джин,
Чтоб заточенным быть в бутылке…»

Я слушал беса,  вспоминая
Что прежде я о нем читал…
Священник не дождется рая,
Коль Асмодея  почитал…

И вспомнились мне случаи, когда вмеша-тельство  Асмодея в дела монастырской братии были слишком очевидно, чтобы в этом можно было сомне-ваться.

ЦЕЛИБАТ
На всю округу бьёт набат,
Все жители не спали.
Причиною стал целибат -
Одни монахи знали.

Приехал новый к ним прелат,

Одолевала похоть.
Их на молитву звал набат –
Собрату было плохо.

Коль настоятель одержим,
Нет силы биться с бесом.
Они молились иже с ним,
Но не было прогресса.

Монахам стало не до сна,
Бьёт колокол натужно.
Прошла зима, пришла весна,
За беса взялись дружно.

Не бьёт в монастыре набат,
И звоны слабоваты.
Повеселел святой прелат,
Считая дев брюхатых.
Почти аналогичный  случай наблюдался в монастыре вблизи Руана. Одно отличие было у него – память об ушедшем в мир иной аббате не умирала бла-годаря женщинам. Ему, как святому молились в том случае, если ожидание  детей  становилось слишком долгим. То, что мне удалось узнать, я излагаю ниже…
ПРЕЛАТ
Старинный монастырь на берегу пруда…
Вокруг сады, поля, зелёные дубравы.
Здесь с миром связь бывает иногда,
А так пекутся здесь о Божьей славе.

Размеренную жизнь, покой и сон
Монастыря и всей большой округи
Будил колоколов весёлый перезвон,
Спешили на молитву Божьи слуги.

Но как-то скорбно возвестил набат,
Что умер монастырский настоятель.
И в монастырь направлен был аббат,
Епископа советник и приятель.

И изменился монастырский быт -
Нет строгостей теперь в его уставе.
Хоть колокол по-прежнему звенит,
Нет ничего от прошлой Божьей славы.

Аббат был свеж, лицом румян,
Духовной, светской обладая властью,
Он скоро совратил красивых дам
Любовной, неземною страстью.

Грешил прелат со всеми, сколько мог,
Изысканно и просто, без затей;
В округе этой вскоре, видит Бог,
Рождалось множество хорошеньких детей.

Пусть многие – не копии аббата,
Но очень многие так на него похожи.
О детях слух не обошёл прелата,
Не свалишь на вмешательство прохожих.

По миру прокатилась слава, не позор
О плоти восхитительной прелата.
Смерть унесла его, но до сих пор
Цветы лежат на раке у аббата.

О том напомнил   Асмодею.
Но тот ответил мне лукаво:
«Аббата право правду сеять,
И сеять свое семя – право…

Безбрачие всему причина
(Веленье Бога не тревожь)
Нет женщины и казнь мужчине –
Безбрачие – заведомая ложь!

Ну, что такое целибат?
Расцвет  любви в оковах!
Не в силах устоять аббат,
Любви вкусив основу!
Но от безбрачия страдают не только князья церкви, успевшие прожить бурную молодость и не ос-тывшие при приближении старости, а монахи как?..
Но разве мог Асмодей, занимаясь растлени-ем аббатов, про  прочую монастырскую братию за-быть?… И об этом несколько слов ниже:



БЫЛ ЧУДНЫЙ  ВЕЧЕР

Был чудный вечер, Благодать такая,
Златые купола монастыря сверкают,
Всё в розовых, оранжевых тонах…
К монастырю устало шел монах.
А за спиной – огромнейший мешок,
С трудом, пыхтя, монах его волок.
Ему навстречу вышел настоятель:
«Постой, куда спешишь, приятель?»
- Из монастыря ушел лишь рассвело…
Брат-кухарь посылал меня в село, -
Монах смиренно очи опустил, -
Дойти сюда едва хватило сил…
« А что в мешке несёшь, откуда?»
- Святой отец, такое видел чудо…
У края леса, словно кочки,
Стеной стояли белые грибочки…
Я б всех грибов  не уволок…
По счастью был со мной мешок.
«  а ну-ка, покажи свою находку?
Ого! В мешке сидит молодка!
При том, красавица какая!»…
Монах залопотал, волнуясь, заикаясь:
- Святой отец, прости меня, сегодня
Со мной творятся чудеса Господни.
Великое случилось дело  –
Грибочки собирал, а оказалось –
дева…
Со смехом настоятель: «Ну, прохвост,
Ты забываешь про Великий Пост…
Курятиной решил полакомиться, плут,
Гуляет по тебе хороший кнут, -
Потом задумчиво, затылок почесав, -
Надеюсь, не забыл, монах, устав?
И первый пункт его каков?
Мне на ночь приготовь грибков!»
Мои воспоминания не ускользнули от внимания  беса, Пухлые губы женственного рта  приоткрылись в улыбке. Он заговорил, кончиком языка увлажняя губы:
О, Франция!  Страна веселья, слез!
Нет, не твоя любимая Россия.
Страна не ситца, не берез,
Не рек, озер небесно синих…

Страна  любви, страна греха телес,
Любовью занимались здесь без страха!
Воспоминаньем стал Булонский лес,
В грехах погрязшие монахини, монахи.

Здесь славно я когда-то погулял.
Тому свидетельство судебные процессы.
Да чтоб их бес всех с потрохами взял,
Не ведали духовных интересов!..

Судили их погрязшие в грехах,
К моим стопам в истоме припадали.
Ведь инквизитор тоже был монах –
Грехов его другие не видали.

Прославились тогда на целый мир!
Костры с бедняжками, беднягами горели,
Устроили воронам пир,
И нищие, укутавшись в лохмотья, грелись!
Он продолжал, что-то еще говорить, но я  мысленно перенесся к тем, кто в то время позволял себе действовать смело, хотя над головой постоянно висел меч правосудия. Два поэта! Один баловень короля, вы-полнявший роль шута при короле Филиппе Красивом. Только защита короля спасала его от мести придворных дам, которых он высмеивал в своих стихах

         ЖАК  ШЕЙН
Искал шута Филипп Красивый,
И приглянулся Жак, поэт,
И стоны замок огласили,
Спасенья от фигляра нет.
 
                Разит словами, как
кинжалом,
Их остроты не передам,
Перо скрипеть не уставало
Описывать придворных дам.

В их душах, растравляя раны,
Не в бровь, разя, а прямо в глаз -
Какая ж дама без изъяна,
Какая ж дама без «проказ»?

Тут долу не опустишь очи,
Сгорали в пламени стыда,
Развратны дамы и порочны,
Как не бывали никогда!

Целуя королеве юбку,
Просили наказать поэта,
Встревожена  и та не в шутку –
Позор разносится по свету.

И решено: он у столба,
Одежда сорвана, привязан.
Придворных дам стоит толпа,
Позорной ожидая казни.

Разложены бичи и плети,
Поэта плоть  убога,
Возможно и забьют до смерти,
Сегодня палачей так много.

Сжимают плети женщин руки,
И не прикрыты лица маской,
Поэта ожидают муки,
Красавиц умолять напрасно.

Готово все, указ зачитан,
И королева говорит:
«Жак Шейн ищи  защиту,
Вины твоей не умалить,

Но, я клянусь, тебе поэт,
Что выполню твоё желанье…
Последнее…  Желаний  нет?
Тогда приступим к наказанью!»

«Желанье изложить готов:
Кто первым нанесет удары,
Пусть та, не тратя слов,
Себя признает девой старой!»

Толпа вздохнула, отошла,
Смеясь, сказала королева:
Тебя, поэт, судьба спасла.

 Но впредь не будь упрямым, смелым!
Второй поэт более значимый, вошедший в классику французской поэзии – Франсуа Вийон. Родил-ся Вийон 1 апреля 1431 года Вийон рано лишился родителей. Воспитан парижским  священником Гийомом Вийон, фамилию его и принял поэт, считающий родственника более, чем отцом своим. Он получил прекрасное образованнее. Но буйный нрав и талант не давали покоя. Перо и  приводило к преследованию, оно же и служило предметом гонения. Вийон многократно сидел в тюрьме, обвиняемый в краже и убийстве, дважды  был приговорен к казни. Судьба спасала его от петли, но по приказу властей он был обязан покинуть Париж. Где и когда он скончался, о том сведений нет. Ему я посвятил стихотворение –
ФРАНСУА ВИЙОН
                Сам от себя не убежишь,
Судьбы не одолеть.
Богатство ждешь, получишь шиш,
А может быть и смерть.

И не догонишь сам себя,
Не схватишь свою тень,
И жизнь отчаянно любя,
Благословляешь лень.

И не полезешь на амвон,
Коль не хватает слов.
И еле слышен денег звон,
Но  громко звук оков.

И ненавидим тяжкий труд –
Ведь это – не пустяк,
Что заработал, то упрут,
И ты опять – бедняк.

Так сладко спится богачам, -
Постель мягка и сыты. –
Во тьме мы бродим по ночам,
Голодные, избитые.

Париж уснул. Мой  пуст  карман,               
Наполнить – нет надежд.
Не подцепить продажных дам,
Не ублажать невежд.

Повеселиться не дано –
В дыму тупые лица, -
Хватало б денег на вино,
Не стал сюда б тащиться.

Кабатчик, черт его возьми,
Мне не дает в кредит,

Сижу я прочно на мели,
А гложет аппетит.

Но, кажется, все ж повезло…
У самого крыльца
Торчит богатое седло,
Не слышны голоса…

Один стакан, другой стакан -
И жизнь повеселела,
Смелее я смотрю на дам,
Пусть им ко мне нет дела.

Пока я к ним не подхожу, -
Сторонятся, косятся, -
Я не спешу, я погляжу,
Которою заняться…

Мелькнуло что-то там, в окне…
Кто среди нас не грешен?
Я жив еще, хоть худо мне,
А  Перселен – повешен.

Мне часто снится Монкофон
И черная телега,
Трясется в ней поэт Вийон,
Под залпы ветра, снега.

Пусть поджидает Монкофон,
Палач, его подручные…
Повеселись пока Вийон
С веселой юной спутницей.

Коль поднесут на посошок
Крепчайшего рюмашку.
Зашевелится мой дружок,
Я подойду к милашке.

Мы превратим глухую ночь
В забавные картинки,
Гони печаль и скуку прочь…
По Франсуа  - поминки.
И опять Асмодей, улыбнувшись, вслух про-должая мою мысль:
У каждого судьба своя –
Мать благочестия не знала,
Вийон, признаюсь, не тая,
Закончил жизнь, когда устал  он.

Я лучшего не знаю края,
Народ веселый и простой.
Где умирает, он не знает»
(А впрочем, сам вопрос – пустой!)
Я слушал разглагольствования беса и думал, зачем он выбрал образ женщины, направляясь ко мне?  Почему не появился таким, каким его изображали древ-ние иудеи: трехголовым, стоящим во весь рост среди высокого пламени адского огня
И опять удивил меня Асмодей, поправляя подол своего модного платья так, чтобы я мог увидеть стройные красивые женские ножки в модных туфельках  на высоком каблуке 
«Ну, и в каком виде ты хотел увидеть меня?»  - спросил он. И тут я заговорил:
- Хоть мир велик,  и все же тесен.
В бесовском мире – ты вельможа
Могуществом своим известен
И поведеньем крайне  сложен…

Числом голов  -  сродни церберу.
Три головы: быка, барана…»
Бес перебил:  - Не ври без меры,
Не будь глупцом, не будь упрямым.

Не верь памфлетам мудрецов,
Не верь писанию халдеев.
Не верь посланиям глупцов
Не верь и каббале евреев!..

Нет у меня гусиных ног….
Ты посмотри на эти ножки?...
 И не торчит бараний рог,
И глазки у меня - не плошки.

И не несу с собою зло,
 Свершил его – не осуждаю!
Ведь слово есть - «не повезло!»
Я в мыслях мрачных не витаю.

Не нужны крылья, чтоб летать,
И не седлаю я дракона …
Ты должен это понимать.
Ведь я везде, повсюду дома!..

Есть страны, чтящие меня,
Хоть алтарей не воздвигают.
И в памяти своей храня
Нередко в мыслях поминают.


 Я – проявляю то, что есть,
Я  ничего не созидаю,
Что значит разрушенье, месть?
Я только ревность пробуждаю.

Я  в руки не сую кинжал,
Я не ношу с собой оружия.
Любовь  к жене не пробуждал,
От блуда ограждал я  мужа…

Я перебил, задав вопрос:
«Откуда ты на свет явился?
Кто воспитал, когда ты рос?»
- Я из огня на свет родился!

Отец – великий бог огня!
Рожден был я богиней ночи,
Могу явиться среди дня
В любом обличье, между прочим…

Во мне есть множество начал
Мужское, женское в борьбе,
Желанье слиться – вот причал,
А непокорность знак - судьбе.
И вновь у меня возникли  образные пред-ставления двух видов демонов сладострастия – мужско-го и женского, подвластных  Асмодею.

СУККУБ  И  ИНКУБ

Коль в кельях монастырских стоны,
В молельной низкие поклоны,
И в грудь свою монахи бьют.
Знать, бес кого-то обуял,
За душу и за сердце взял,
(Пробрался в монастырь суккуб).

И муж в отсутствие жены
Попался в руки сатаны.
Корить его  -  напрасный труд.
Виденье стройных женских ног
Перенести никак не мог -
Занятьем стал  обычный блуд.

Коль в кельях монастырских стоны,
Развешаны кругом иконы,
Монахини поклоны  бьют.
Знать, плоти боль остра,
В объятьях демона сестра,
(Пробрался в монастырь инкуб)

Разнежилась жена в постели,
Нет мужа в доме три недели.
Грехов волненья гнёзда вьют,
Тайком пробрался к ней аббат.
Грех. Уличён духовный брат –
Церковный, настоящий блуд.

- Ты примитивен, даже слишком,-
 Сказал мне Асмодей, смеясь –
Подумай слабеньким умишком,
Какую здесь находишь связь?

Суккуб, инкуб  - в едином теле,
Меняется лишь внешний вид.
И занят он единым делом –
О том твой стих и говорит.

Не важен вид, а  принцип важен!
Еще важнее  цель сама.
Подход до мелочей отлажен  -
Продукт естественный ума…

Вновь я: - Послушай, Асмодей,
Ушами чуткими своими…
Я слышал как-то от людей
Как внешность, ты меняешь,имя….

Ты в Древней побывал Элладе?
Там почитался, как Эрот.
С богами ты не часто ладил
С богинями наоборот?»

- Какой Эрот? Какой Амур?
То были греческие боги.
И было все вокруг ажур!
И было плохо лишь убогим!

Любовь!  Свободная любовь,
И чувства яркие, не, шашни!
Бурлила в жилах  буйно кровь!
Любовник, словно конь на пашне!

Тебя химеры просто кружат,
И  кругом голова идет.
Могу быть девой, зрелым мужем.
Но Асмодей я , не Эрот.

Эрота мысли, как в тумане.
Носился с луком, как дитя.
Того стрелой из лука ранит,
Того обидит так, шутя1

Я сохраняю зрелость мужа
В любовной страсти – дева я!
Мне лук со стрелами не нужен.
К любви добавлю я огня.

Любовной неги  не дарю,
Но находясь среди людей,
Я гамму страсти создаю.
Я -  бог любви, я Асмодей!

В беседе время пролетело.
Он, не прощаясь, улетел.
Пора  и мне заняться делом.
Мой долг писать! Вот мой удел!

А тема - той же остается.
Она, как никогда, остра!..
Над нами Асмодей смеется –
Сначала брат, потом -  сестра…
 И задумался я,  представляя бога любви  древних  римлян,  попавшего в наш современный мир. Представьте  себе  уставшего Амура,  задыхающегося от выхлопных газов автомобилей, идущего  по осве-щенным улицам города вечером…

АМУР  УСТАЛ.
Амур устал и крылышки сложил,
Хотя в его колчане много стрел,
Он много пар сегодня обслужил,
И отдохнуть немного захотел.

Уж близок вечер, фонари зажглись,
Приходит время не любви, а блуда,
Порочная в ночи начнется жизнь,
И бог любви уносится отсюда.

Чтоб крылышки свои не замарать,
К тому же, блуду – не свидетель,
Когда невинность станут совращать,
У ног порока будет добродетель.
Как-то,- это было дивно,-  мне удалось ви-деть фильм о Дон Жуане. Фильм был черно-белым. В основу сценария был положен вариант «Каменного гостя» А.С.Пушкина. Да, мои чувства были не на стороне осуждаемого небесами развратника. Но поведение главного героя, бросавшего вызов небу, его страстное трижды прозвучавшее «Нет» - было потрясающим. Я видел на экране  настоящего мужчину и это примиряло меня с ним. Я мысленно прощал ему все грехи. Не написать о  теперь о Дон Жуане я просто не мог…



ДОН  ЖУАН

Любить и обольстить, увлечь, -
Дар, данный мне от беса, или бога,
Его плащом не сбросишь с плеч,
Причастьем не разделишь понемногу.

Внезапно проявился этот дар,
Сжирает время  до минутки,
В душе моей всегда горит пожар,
Хотя не побегу за каждой юбкой.

Благодарю властителя, творца,
За дар, который мне достался,
Я сохраню его до самого конца,
Чтоб в паутине дней не затерялся.

Хранитель мой всегда со мной,
Я не противлюсь плотскому желанию,
В пучину чувств бросаюсь с головой,
А там пусть будет смерть, страдание.


Что рай? Была б любовь земная,
Насилья не терплю. К стопам их
припадал,
И каждый раз, от страсти умирая,
Молю, чтоб этот дар меня не покидал.

Шептались за спиной и осуждали,
Ну, словно перед ними провинился…
Хранители бессмысленной морали
И ветхих, умирающих традиций.

А женщина не жертва прихоти моей,
Безмолвный раб, слуга ее, не более,
Я не развратник, не – злодей,
А только исполнитель женской воли.

Нет крыльев за спиной, не ангел падший,
Несчастный, трепетно влюбленный
В фигурку женщины прекрасной.
Молюсь я ей коленопреклоненный.

Но, кончится блаженства, счастья ночь,
И рабское кольцо стремительно снимаю,
Бегу от нежной повелительницы прочь,
И в рабство к новой попадаю.

Пощады я прошу, о, сестры! Братья!
Не поминайте бранным словом
Того, кто ценит женские объятия.
Того, кому они – восторг, а не оковы.

Сегодня нет Дон Жуана, постоянно рискую-щего жизнью ради  любви к женщине. Современные  любвеобильные, но не поднявшиеся мыслями выше то-го, что у них находится в штанах, ничем  не рискуют. Они не припадают к стопам любимой, они ее покупают, как покупают нужную, но не слишком дорогую вещь, отбрасываемую прочь, когда она  надоедает


ГРЕШНАЯ ЖИЗНЬ

Грешная жизнь начинается поздно,
Гаснут в квартирах огни.
Чёрное небо усыпали звёзды,
Редких прохожих фигуры видны.

Тихо, ни звука у входа в бордели,
В ярких огнях казино.
Кто-то ко входу подходит несмело,
Кто-то идёт, как в кино.

Грешная жизнь для кого-то услада,
А для кого-то – дурман.
Кто-то идёт с напускною бравадой,
Зная, что встретит обман.

Там, где любовью свободно торгуют,
Риск, хоть и есть, небольшой.
По мелочам проститутки воруют,
Телом рискуя, душой.

А в казино запускают рулетку,
Лица бледны, блеск очей.
С дьяволом в сделку вступают нередко,
В пьяном угаре ночей.

Яркий неон, ароматные свечи,
Дым над столом табака,
Женщин видны обнажённые плечи,
Золото, камни, меха!.

Грешная жизнь начинается поздно,
Разум не в силах помочь.
Всё ненадёжно, продажно и ложно,
Стыд поглощает глубокая ночь.

Грешная жизнь на соблазны богата,
Жизнь прожигают, кому невтерпёж.
Рано ли, поздно наступит расплата –
Льюис, подагра, убийство, грабёж.
Нет удержу!  Распахнулись ворота, выпуская наружу долго сдерживаемую страсть. Наше общество  с заблокированными властью чувствами не в силах усто-ять перед соблазном…

СЕКСУАЛЬНАЯ  СВОБОДА         
В моде сексуальная свобода,
О девичьей чести говорить неловко,
Нет и в лексиконе уличного сброда,
Ничего ценнее «шлюхи» и «воровки».

БЕЗ ИМЕНИ

Водка и «соломка»,
Что ещё ей надо.
Не уколешь – ломка,
Водки нет – досада.

А под кайфом, пьяной,
Уступает «другу».
Не была упрямой з
И пошла по кругу.

С ней не церемонились –
«Общая чувиха».
Ей самой понравилось,
Занималась лихо.

От друзей и многих
Многое узнала,
А места забавы –
Чердаки, подвалы.

Ей не говорили
О семейном чуде,
Ночи проходили
В беспредельном блуде.

Что с ней дальше будет?
Тут ответ простой,
Ведь любовь и гордость –
Только звук пустой.

В СМЕРТНОМ ГРЕХЕ
(молебен в женской колонии)
Серо, стёрто, тускло и убого,
Лица одинаковы у всех.
Просят все прощения у Бога
Отпустить им совершённый грех.

Все в платках, под подбородком узел,
В старенькой застиранной одежде.
Сколько боли испытать им нужно,
Чтоб сбылись хоть скромные надежды?

Боязливы и страшатся боли,
Души жаждут света и тепла,
Обделили лаской и любовью
Молодые женские тела.

Жизнь земная так полна печали,
Сделан шаг - и рядом скорбь и боль.
И в глазах их столько мук, отчаянья,
И надежд на светлую любовь.

Душно в церкви.  Ладан, воск курится
И идёт молебен не спеша.
О любви и светлом материнстве
Плачет не прощённая душа.

Каждая в  раскаянье глубоком,
Слышны затаённые рыдания,
Всхлипывания частые и вздохи…
Сбудутся ли каждой ожидания?

От Христа спасенья ожидая,
От страданий тяжких не уйти,
На земле не создали им рая,
А на небо каждой не взойти.

ЦЕЛОМУДРИЕ  -  ПОРОК

Целомудрие деве не нужно,
Словно это – порок, а не честь.
В мире бизнеса ценностью служит
Только тело красивое, секс.

В МИРЕ НАШЕМ            

Живу сегодня в мире том,
Где всё, без спора,
Похоже на публичный дом,
И много сутенёров.


И чтобы не заканчивать на печальной ноте рожденную диалогом с  Асмодеем короткую повесть мою, предлагаю небольшую басню…



ВОРОТА РАЯ

Когда то было, я не знаю,
В какой эпохе?
Плелась душа к воротам рая,
Ей было плохо.

Апостол Петр, ключом играя,
Был у ворот,
Ни для кого не открывая,
Чего-то ждёт.

Чуть в стороне толпились души,
Ворча, ругаясь.
Им не видать, как свои уши,
Красоты рая.

Тут подошла душа, стеная.
Сказала просто:
«Жена сварливая такая,
Пусти, апостол.

Всю жизнь меня она терзала,
И я был рад,
От ней бежать куда попало,
Пусть даже в ад»…

Петр улыбнулся, дверь открыл:
«Входи, сердечный,
Страданьем рая заслужил
Навечно».

Тут подошла душа другая:
«Открой мне дверь,
Сварливей женщин не бывает,
Их – две, поверь…

И зашумели разом души:
« Их пять…Их шесть…
В гареме, Петр, моём, послушай,
Не перечесть»…

Вспылил апостол: «Прочь отсюда…
Закон таков:
«Рай создан Богом не для блуда
И дураков!»