Обрывки мыслей, или я снова готова к депрессии

  Не кажется ли вам иногда, что вы чужды этому миру и всему тому, что имеет в нём какое-либо  заранее выведенное значение? Что всё так и должно идти: капли падать с неба и биться об когда-то родной вам, а ныне такой чуждый подоконник; мужчина проходить мимо по заросшей зелёными сорняками улочке, держа за поводок собаку; облака размеренно лететь, но мимо вас. И вам не хочется вмешиваться в это просчитанное течение жизни. Открывать окно и вдыхать промозглый и такой намоченный дождем воздух, здороваться с соседом, выгуливающим своего четвероногого друга. Вы хотите раствориться в неспешной медлительности облаков, не думать ни о чём, забыть свои проблемы, но на это не хватает ни сил, ни времени. И мучает вопрос: «Имею ли я право так думать, так чувствовать?».

  Вы идёте не спеша, а на загрязнённом мокрой пылью асфальте одиноко лежит обеднённый грязно-золотой осенний лист. И боязно наступить на него или поднять, а может, наоборот, появляется желание ожесточённо придавить лист мокрым грязным ботинком. Тогда всё не только кажется излишним, но и становится нудным, болезненно-тоскливым, невыносимым. И вы уже из угрюмой вредности не хотите впускать в свой дом, освежающий поток холодного осеннего ветра, здороваться с таким, всегда приветливым соседом, и прочее, и прочее.

  Равнодушие.
  Равнодушие – самое страшное, что может завладеть душой человека. Оно не изъест её как скалящая свои острые зубы зависть, не будет совершенствовать как безоглядная любовь, идущая, однако, бок о бок с безумием. Нет. Оно просто оставит вас замерзать, умирать с голоду по эмоциям, являющимся насущной духовной пищей всей нашей жизни. Равнодушие охладит, забетонирует сердце, омертвит будничной бездвижностью лицо, оденет на вас, на многие годы заранее, безжизненную маску смерти, превратив в марионетку мёртвого, чуждого жизненным страстям разума. Уже будет не отличить настоящего от будущего. Всё одинаково чередуется, идёт друг за другом в предугаданной последовательности. И на разум мучается вопросом: «Вижу ли я движенье этой жизни или уже предвижу заранее?».

  Время – интересная вещь. Ты знаешь, что оно существует, но не замечаешь его течения. А иногда ты видишь движение времени и понимаешь, что сам поглощён им. Так на смену одной фразе, не задумываясь, приходит другая. На смену осени, зима. На смену праздников, рабочие дни.

  Метро – толпа душных, шевелящихся масс. Метро, – нет сил прийти в себя после прохладного осеннего утра, а тут эта гулкая, давящая на тело живая толпа, сметающая всё на своём пути. И так каждую неделю, каждый день, каждое утро. По ту сторону пыльного, пожелтевшего от времени, треснувшего окна, одинокими проигрышами мелькают редкие, вперемешку с грязью замороженные кусты открытого туннеля. Вагон со скрипом покачивается, двигаясь по неровным рельсам на  каменистой дороге. Сегодня всё как обычно, только попросторней. Настолько, что можно полной грудью вдыхать "воздух", которым дышат остальные сотни пассажиров.

  Сравнительно удобно пристроилась. Напротив – девушка-гот. Определить это легко: стоит только присмотреться к стилю её одежды. Она вся окутана привычным ей чёрным спокойствием: тёмные волосы-каре аккуратно убраны за уши; руки выжидательно покоятся на шерстяной, цвета давно забытого траура, сумке; нанизанные на них кольца пленительно переливаются тёмными камнями и незнакомыми иероглифами. На руке – браслет с чёрным, покрытыми мелкими крупицами страз, крестом. Усталые, ярко подведённые глаза отринуто смотрят в иные миры.

  Ноги обуты в массивные гриндара. Эта одежда, эта аура, которую она создаёт, эти мысли, которые она обрамляет и выдаёт извне в истоки беспокойного, хаотичного мира. Они достойны того, чтобы быть. Хотя не мне судить, что достойно быть принято обществом, а что - нет. И у меня не хватит моральных и физических сил бросить свой собственный вызов этой бесполезной планете. А чёрный цвет мне не к лицу.

  Внезапно ко мне приблизился только что вошедший человек – толстый дядька лет 40 – хотя он и подошёл настолько, чтобы не нарушать моё личное пространство, я почувствовала себя некомфортно. Я отвернулась от этого типа и только значительно позже заметила, что он что-то бормочет себе под нос. «Господи, только психов здесь ещё не хватало! Ну, сколько можно! Каждое утро давишься, толкаешься, да ещё и ненормальных терпи!» А гражданин под 40 начинает нервно дёргать шеей и жестикулировать руками. Отводишь глаза в сторону – надо бы доехать без приключений. Стою твердо рядом. Отступать не по мне, тем более, когда выходить уже на следующей. Людям в вагоне этот тип, похоже, параллелен.

  «Нельзя быть настолько восприимчивой» – говорю я себе, выходя их вагона на своей остановке и заруливая в переход.
Опять день полный незначительных мелочей. Ничего глобально-нового. Как всегда всё серо и по плану. В принципе, если призадуматься, одиночество вытекает из моего образа мыслей. Однако, мне удается его ловко поймать и накрепко привязать это чувство к себе. Осознать. А каждый осознаёт его по-своему. Для меня это блёклость, предугадывание, обыденная маска - смерть ещё при жизни. Словно зомби ты кому-то должен делать то, «что надо» и лишь "по праздникам" то, чего на самом деле хочешь. Да и вообще перестаёшь понимать, что ты действительно хочешь.

  Чувства привыкают покоряться разуму, и это знаменует начало приближающейся смерти. А что одиночество для Вас?

  В целом, хотя Вы имеете полное право со мной не соглашаться, одиночество вытекает от индивидуальности. Каждый сам по себе, каждый - о своём. Все вместе, и всё-таки врозь. Куча близких друзей, и, всё же, ни одного.

2007г.