Срезы веточек азалии

 
 
Срезы веточек азалии
 
   Багульник, подснежники, ландыши, пионы, а потом  азалия.   Именно в такой последовательности, следуя сезону,  мы, хасанские  ребята,  собирали цветы  в приграничных   сопках всякий раз после неудачливой беготни  за отощавшими после голодной зимы фазанами, пуляя из рогатки по птицам, шумно улетавшим в сторону Китая…   
  Февраль 2008 года.   Азалия Михайловна Сверкунова  аккуратно  развернула передо мной на двух сдвинутых столах в артёмовской библиотеке   карту Харбина издания 1925 года.  Мороз  освежил её лицо румянцем, так похожим на эти бледно-розовые  лепестки  дальневосточной азалии. Ясный ум, тревожная память, внимательный взгляд синих глаз.   Она водит указательным  пальцем по карте, ища район Мадягоу, где проживала  до тридцатого года в  семье  Шептуха. Показывает фотокарточки одноэтажного каменного дома с палисадником.  Некоторые фотографии были сделаны недавно со старой плёнки 1927 года.  Во время  репрессий в тридцатых годах  Анастасия Ивановна Шептуха, жена Григория Николаевича, маминого брата Азалии Михайловны, собрала все харбинские фотографии, упаковала и зарыла в землю,  в погребе.  Это было  в Чите, где-то  по улице Столярова, прямо за их бараком, в котором они проживали…

ГОРОД  ХАРБИН: НАЧАЛО
   
    Этот  город, единственный  за пределами российской империи,  просуществовал как русский город ровно полвека.  Его называют русской Атлантидой. Он погребён не водами Мирового океана, а естественными законами человеческого забвения. С этим городом связано такое культурное явление как  «Русский Китай». Город  оставил  огромное культурное наследие. Архитектура,  музыка, литература, полиграфия, кинематограф,  театр, образование, спорт.   Вот как описывал Николай Байков, харбинский писатель и натуралист,     степную маньчжурскую местность за год до введения  КВЖД в эксплуатацию, то есть в 1902 году: «В те отдаленные времена Харбин представлял собой еще незастроенный, пустынный участок степи, покрытый травой и кочковатыми болотами... Производилась только планировка кварталов и улиц... Окрестности Харбина, как и вся почти долина реки Сунгари вниз по течению представляла собой пустыню, безлюдную и унылую. Кое-где стояли убогие одинокие фанзы среди клочков возделанного поля...»
   Уже через год Харбин  преобразилось до неузнаваемости.  КВЖД,  это полторы тысячи вёрст, была завершена за пять лет к 1903 году.   Порт-Артур и Дальний были соединены с Россией и Европой. Железная дорога  должна  была сыграть такую же роль в истории современной  цивилизации, как Суэцкий и Панамские каналы. Это не могло нравиться англосаксам.
   Накануне русско-японской войны 1904-1905 гг. весь состав вооруженной охраны, работавшей на  магистрали  Ташкент—Новосибирск, где трудился Николай Григорьевич Шептуха, дед Азалии Михайловны, уроженец Тобольской губернии, переводят работать на КВЖД.  Его жена,   Мария  Иулиановна была родом из Харькова,  1880 года рождения. На ней  держалось всё хозяйство и
воспитание  семерых детей; двух девочек и пятерых мальчиков. 
    Азалия Михайловна рассказывает, что мама  её, Наталья Николаевна Шептуха,   родилась  в 1901 году.  Она    взрослела вместе с городом.    Город — ровесник века, дети Николая Шептуха  — ровесники города.  Ранее разрозненные и отдалённые районы города — Пристань, Старый Город, Мадягоу, Новый город, Госпитальный городок — стремительно срастались в Великий Харбин с полумиллионным населением — именно таким он был  начертан   на планах  первыми русскими градостроителями —  А.К. Лектеевым, В.К. Вельсом, И.И. Обломиевским.
     Имена этих архитекторов  известны,  их зодческие дела ещё можно видеть в современном китайском Харбине.  Город православных соборов, выполненных  по русским и византийским образцам. Город европейских зданий и отелей в стиле модерн —  «Модерн», «Ориент», «Палас», «Версаль», «Селект», «Эрмитаж». Город  гимназий, институтов, парков, музеев, библиотек, театров,  стадионов, кинотеатров, варьете, ресторанов.   Так, среди безлюдья и маньчжурской пустоши за  четверть века  возник  оазис русской и европейской культуры. Строились православные храмы, синагоги, мечете, армянские церкви. Люди жили в соседстве и уважении друг к другу.  В человеке ценился профессионализм и порядочность. После изгнания интервентов из Владивостока, этот город не утратил связи с Россией, уже советской. У многих служащих КВЖД, потерявших  российское подданство, были на руках советские паспорта. Некоторые имели двойное гражданство, китайское и советское, поскольку КВЖД перешла под юрисдикцию советского правительства.

БЕЖЕНЦЫ ИЗ РОССИИ

   …Город наполняется  беженцами из советской России. Это уже не та Россия. Оттуда  через  Забайкальск  приходят поезда с измождёнными пассажирами. Ещё есть заманчивый кусочек русской цивилизации  на юго-востоке,  бурлящий и беспокойный   Владивосток. Туда тянется южно-уссурийская ветвь Китайской Восточной железной дороги.
   Прибывшие из этих частей  страны выходят из вагонов с винтовками, в изношенных офицерских шинелях,  ещё знавших, возможно,  окопы германского фронта; другие — с чемоданами и  домочадцами. На  суровых лицах отпечатались безвозвратные утраты святой Руси,   любимых и родных. Вера и родина — главные слова  в сердце русского харбинца, для которых город с нерусским названием становится Сердцеградом (по выражению поэта Олега Брасова). 
    Я написал по инерции «город с нерусским названием», а в действительности мы даже не знаем этимологии этого слова. Где-то слышал, что этот город назван в честь русского доктора… Любопытно, что уже в двухтомном советском энциклопедическом словаре 1964 года о городе Харбине даётся весьма скудная информация: «Административный центр провинции Хэйлунцзян в Китае. 1,5 млн. жителей (1957). Порт на реке Сунгари, ж.-д. узел…»  Ни даты зарождения,  ни упоминания имён русских  основателей. Арсений Несмелов как воду глядел, когда писал вот эти строки:

Милый город, горд и строен,
Будет день такой,
Что не вспомнят, что построен
Русской ты рукой.

Пусть удел подобный горек,
Не опустим глаз:
Вспомяни, старик историк,
Вспомяни о нас…

Ты забытое отыщешь,
Впишешь в скорбный лист,
Да на русское кладбище
Забежит турист.

Он возьмёт с собой словарик
Надписи читать…
Так погаснет наш фонарик,
Утомясь мерцать!





СОВЕТСКАЯ РОССИЯ: ВЛАДИВОСТОК

   В 1923 году Наталья  Николаевна Шептуха приехала во Владивосток поступать в ДГУ на факультет растениеводства. Он располагался   в одном из зданий на  улице  Петра Великого, где стоит  восстановленная Арка Цесаревича.   Кажется,  в те годы Арка  была уже  взорвана. На занятия студенты  ходили, перепрыгивая через обломки. Их долго не убирали. Там же был кинематограф «Арс».    На студенческой скамье  Наталья  познакомилась с молодым человеком,  Михаилом Сверкуновым, двумя годами младше Наталии Николаевны. Он  родом из  Читинской области, из  станицы Шелопугино.  Там,  в доме напротив церкви жила казачья семья Сверкуновых. Этот дом,  пятистенок,     стоит до сих пор.   Имя для их дочери  молодой отец выбирал вместе со   всей студенческой группой, пока молодая мама была в роддоме. Открыли словарь по растениеводству, и кто-то  ткнул пальцем наугад  в слово  «Азалия».  Из советского Владивостока  Наталья и Михаил   на каникулы приезжали в Харбин к родителям, где воспитывалась до октября 1930 года их дочь Аза, как звали домашние Азалию.
      
 ПИСЬМО ИЗ САН-ФРАНЦИСКО

   Азалия Михайловна достаёт письмо из узкого заграничного конверта:  «…Забыла написать, на какой улице был наш  дом  в Старом Харбине, где росла Аза. Гренадёрская улица пересекала Военную. На одной стороне жила Шура Людикормина (позже Азовцева), и перейдя Военную, на той же стороне Гренадёрской, 12, был наш дом с его большим садом. По-китайски название нашей стороны —  Бу-бин-дзи. Военная улица была главной, она шла от Ханшинского завода до Хорватского проспекта, там опять меняла название до Собора в новом городе. Она была мощёная, и по ней ходили  арбы, драндулетки (которые быстро разбивали её), американки, экипажи и зимой сани. Позже автобусы и легковые машины. Велосипеды и пешеходы пользовались тротуаром по обе стороны Военной улицы, окаймлённой деревьями «вяз». В жаркое лето было приятно прогуляться в тенистой аллее…»
    Это отрывок из письма   её  тётушки,  младшей сестры её мамы, Юлии, рожденной в 1915 году. На конверте стоит дата:  27 марта 2003 года.  Оно пришло из  Сан-Франциско.   Последний раз тётя Юлия видела  четырехлетнюю Азу в 1930 году, когда её увезли в Советскую Россию, во Владивосток.     В 1930 году умирает глава семьи, Николай Григорьевич, унтер-офицер пограничной стражи Заамурского округа. Вскоре семейные связи будут надолго разрушены японской войной в Манчжурии…   
   Из дневника Нины Мокринской мы можем узнать подробности японской оккупации Харбина:   «Апрель 1932 г. Над  головой гудят японские самолёты. Видно, как по небу разлетается шрапнель. Китайские солдаты подкатывают пушки под подъезд нашего дома. Перестрелка длилась весь день и всю ночь. Утром всё стихло. Осторожно выходим на проспект. На нём большая толпа, преимущественно русские. Через некоторое время появились японцы. Их войска шли чётким строем. Идущий впереди японец с гордостью покачивал огромным белым флагом с красным кругом посередине. Приблизившись, японская лавина разразилась громким гортанным рёвом: «Банзай!» Публика им заулыбалась и зааплодировала. Что думали в этот момент русские, на что надеялись?»
   Азалия Михайловна ничего не знала о судьбе своих родственников, пока в 1993 году не обнаружилась в Сан-Франциско тётя Юлия, которая приехала навестить в Омск  могилу своей матери   Марии Иулиановны (1880 -1960).   В 1957 году она  уехала  из Харбина  в СССР  к старшему  сыну Григорию в Читу, куда тот перебрался в 1929 году. Он родился в 1898 году,  после перенесённой болезни стал глухонемым.     Он был знатным  сапожником, и гордился тем, что шил обувь советским генералам, работая в системе «военторга».   
   Все остальные  дети — Николай, Виктор, Валентин, Лев, Юлия  Шептуха — закончили  гимназию в Харбине.  Лев, младший, уезжает в Австралию, Виктор и Валентин и бабушка остаются в Харбине. Николай  в середине 30-х годов уезжает в Америку, в Сан-Франциско. Виктор в совершенстве владел китайским языком, а жена  Валентина Евдокия Петровна —  японским.   
   Когда в Харбин пришли советские войска, их пригласили  работать переводчиками. Евдокия Петровна Шептуха даже получит медаль  победы над Японией… Они прожили в Харбине до 1957 года, и потом выехали в СССР и   обосновались в Омске.   Валентин работал на ипподроме тренером, а Виктор — заведовал  пасекой  в тепличном хозяйстве.   Лев уехал в Австралию, женился, говорят, жил очень трудно.   Сейчас жена Виктора и её сын  Валентин, ставший доктором, живут в С-Пб., на улице Кустодиева. Он самый молодой из харбинцев, родился в 1944 году, закончил там школу, и многое помнит об исходе  последних русских из Харбина.




ГОРОД ХАРБИН: ЮНОСТЬ
 
  Лето. Юные харбинцы бегают на реку,  купаются раздельно от мальчишек или все вместе, иногда  из озорства нагишом. На волнах покачивается мачтовый лес шаланд. По ту сторону реки Сунгари, в Затоне, раскинулся дачный посёлок харбинцев.  Во время грозы ребятишки  прыгают через потоки воды. Весной играют в лапту, покупают  у китайца душистые ландыши, которые медленно приходят в чувство в тазике с водой, назначают прогулки у магазина «Чурина», любуются    соборами, наслаждаются их воскресными перезвонами, золотом куполов. 
     Каждое воскресенье храмы наполняются прихожанами, которые наслаждаются   хором в Иверской церкви. Осенью солят огурцы, варят  варенье из ягод и плодов, сносят в погреб картошку, морковь. На гусей, на фазанов, на  диких коз взрослые охотники отправляются на другой берег Сунгари, заплатив пятачок «юли»  —  китайцу-лодочнику. Прошлого ещё мало, будущее огромно.  Непредсказуемо.    В воздухе витают белогвардейские проклятья и советские лозунги. Сполохи  вечерней зари как зловещие вестники красной угрозы. Из монгольской пустыни Гоби, из-за   хребта Большого Хингана, наплывают жёлтые песчаные штормы. Да, штормы, ибо  пустыня вздымается  барханами, будто Жёлтое море.  И тогда синее небо над Манчжурией, над Харбином застилало ржавой пеленой, из-под которой солнце  превращалось в «голубого карлика», величиной с футбольный мяч. Казалось, что какой-то ловкий гимназист  мощным броском закинул этот мяч в древнее китайское поднебесье.   
   …Пустыня Гоби волхвует, возмущается. Это не нравится даже пронырливым и воробьям.  Женщины закутывают лицо газовой косынкой,   когда выходят на крыльцо, чтобы прикупить у  китайского торговца, овощей, хлеба, яиц, фруктов. Торговец в соломенной шляпе обходит своих клиентов от дверей к дверям спозаранку с двумя покачивающими корзинами на коромысле. Приходит также и сапожник заменить подмётки, починить сапоги, захаживает прачка за бельём, старьёвщик за барахлом. Слышатся  выкрики: «Стары-вещи! Стары-вещи!»
         …В  тихом местечке старого Харбина, там,  где Гренадёрская улица перекрещивалась с улицей Военной, которая  начиналась от Ханшинского завода и продолжалась до собора в Новом городе,  в новом доме давно  и надолго обосновалась большая семья Шептуха, служащего военизированной охраны восточно-китайской железной дороги.  Это их уже второй адрес в городе.  Живут не богато, но в достатке.  Дом ухожен, быт налажен, из кухни всегда чем-то вкусно пахнет. В медном тазе на столе остывает  варенье.  Когда его разольют по банкам, так и хочется с краю медного таза зачерпнуть пальцем остатки  рябиновой сладости, над которой уже  кружит  рой пчёл. Дети ходят в гимназию, учатся прилежно. Родителями запрещалось детям покупать у лоточников сладкие тянучки,  хрустевшие на зубах, и сахарную «боярку» на тонких палочках. Зато орехи и жареные каштаны в карманах  согревали зимой  бока, и было приятно запустить туда озябшие  руки…



СИРОТСТВО
   
   И тут в моём сознании что-то щёлкнуло. Набегавшись по сопкам Хасана, меня отправляли на лето к бабушке, которая жила на самой окраине города Артёма, улица 6-я железнодорожная, дом 14.  Я вдруг слышу, как в моей голове звучит голос  моего деда, Андрея Ивановича Верхотурова. Он спрашивает у бабушки: « А кто сегодня дежурит?» Мой дед работает конюхом во вспомогательной школе-интернате, а моя бабушка, Ольга Васильевна, там же работала ночной няней. Я  часто бывал у них,  приезжая на телеге с дедом, играл с воспитанниками… Она отвечает: «Азалия…»  Я вспоминаю, что это имя   всегда звучало в их разговоре. «Азалия сказала…», «Азалия велела…»
   Мне всегда хотелось посмотреть на эту женщину. Она представлялась в моём детском воображении цветущим розовым кустом, какие мы ломали на хасанских сопках. Я решаюсь спросить: «Вы когда-нибудь работали той школе-интернате?»  Азалия Михайловна всю жизнь проработала  учителем, вела все классы от первого по седьмой. И конечно, она хорошо была знакома с моим дедушкой и моей бабушкой. На этом интрига не заканчивается.  Как она оказалась в Артёме?
    В  октябре 1930 года Азу вывезли из Харбина в СССР.  После окончания университета счастливая семейная пара распределилась в  село Ленинское.  Там родился брат Азалии Юрий. Потом они переехали в Новосибирскую область. В племенном хозяйстве «Племхоз 655» супруги Сверкуновы  работали над созданием кормовой базы для крупного рогатого скота, закупленного в Голландии.    21 декабря 1937 года родители Азалии Михайловны были арестованы,  а уже 28 января 1938 года  их  расстреляли по решению военного трибунала. Родителей  обвиняли во вредительстве народному хозяйству. Азу и брата Юрия поместили   сначала в «детприёмник», а затем отправили в детский дом имени Крупской в  Павлодар (Казахстан).   
   От Новосибирска до Павлодара   ехали  всю ночь на поезде. Кроме них были ещё две эстонские девочки, чьи родители служили на  железной дороге. Сопровождали детей   четыре милиционера и одна женщина. Азалия Михайловна вспоминает, что они доехали  до станции Татарская, там   была  пересадка на Павлодар. Детей везли  на какой-то повозке, под конвоем, как  преступников. Ехали около суток.   В Павлодар приехали  рано утром,   подвезли к детскому дому. Местные дети  встретили  их градом камней, как  врагов народа.   
   Павлодар был городом купцов  и староверов, одноэтажный и  деревянный. Я вспоминаю, что здесь родился поэт Павел Васильев. Моей рассказчице запомнился один купеческий дом, где размещался обком комсомола. Дом был украшен весь русской  резьбой. Дети врагов народа жили в отдельном корпусе.  Ходили в школу вместе со всеми.  При детском доме была своя школа, но там было только три класса. Азалия уже училась в четвёртом классе. Ей разрешили ходить в обычную городскую школу. Там приняли в пионеры.  Брат закончил семь классов. Азалия  -педагогический техникум им. Воровского в Павлодаре.    Брат уехал учиться  в техникум связи в городе Алма-Ата.  В 1950 году  закончил учёбу, и был направлен  работать в отдел связи под Владивостоком, на 28-й  километре. Азалия осталась в Павлодаре, работала  в детском доме и в школе.  Когда в  1947 году вновь стали вспоминать репрессированных и  притеснять детей «врагов народа»,  и тогда Азалия решила податься  к брату. Она устроилась в школу на 26-м километре, в Сад-городе, жила у него на квартире.   Надо сказать, что 26-й и 28-й километры — черта оседлости для неблагонадёжных.  Через год работы в школе началась проверка паспортов и всех, кто был под подозрением в неблагонадёжности к государственному строю, стали выселять. У Азалии Михайловны  забрали документы, её не прописывали и  не выселяли. Поехала в Краевой отдел народного образования,  где случайно встретила директора школы из Артёма.  Благодаря  его помощи   она получила документы и работу. Артём в то время был местом  не столько шахтёрским, сколько сосланных, репрессированных, репатриантов, заключённых, уголовников, японских военнопленных.


ПОИСК ПРАВДЫ
   
  Некоторые дети получали от  матерей письма.  Только не Азалия.  Ещё в Павлодаре она, грамотный ребёнок, сама  написала запрос в Новосибирск. Потом написала  письмо  «железному наркому» Ежову.  Пришёл ответ.  Азалию пригласили в НКВД и сказали, что родители её осуждены на десять  лет без права на переписку.  Это письмо сохранилось в деле её  родителей, которое она читала, когда это стало  возможным.   В 1947 снова пишет запрос к Сталину.  В  пришедшем ответе сообщалось, что  срок заключения продлён на десть лет (без права на переписку).     В 1957 году Азалия сделала новый запрос.  Пришёл ответ из военного трибунала Новосибирска  о посмертной  реабилитации её родителей. Уже в брежневские времена  были  высланы официальные  свидетельства о смерти. В них сообщалось, что мама умерла  1942 году, папа в 1944.  Это была официальная ложь.  В 1991 году Азалия Михайловна делает очередной  запрос,  ей высылают  свидетельства о расстреле её родителей 28 января 1938 года.  В настоящее время Азалия Михайловна занимается восстановлением справедливости в отношении репрессированных и лагерной историей города Артёма, участвует в создании фильма на местном ТВ. При её участии в шахтёрском городе установлен памятный камень. В краевой библиотеке хранятся три книги, присланные из Сан-Франциско, а в музее имени К. В. Арсеньева семейные фотографии. История её семьи восходит к временам легендарного раскольника Аввакума Петрова.

ХУДОЖНИК  ИВАН СВЕРКУНОВ

   Однажды  в 1994 году  Азалия Михайловна  увидела по ТВ репортаж о выставке забайкальского художника-импрессиониста  Ивана Павловича Сверкунова. Она пишет письмо в областное управление культуры. 15 декабря 1994 года пришёл ответ. Оказывается, что с подобным письмом обратились и другие родственники. Потерявшийся брат Юрий Сверкунов обнаружился в Молдове. Письмо было от Людмилы Васильевны Красивых, главного хранителя фондов областного читинского музея.
   Она  писала следующее:   «… Мы получили ваше письмо с просьбой сообщить интересующие вас сведения об Иване Павловиче Сверкунове. Так вы просите сообщить точную дату рождения Ивана Павловича. По сведениям из «Календаря знаменательных и памятных дат Читинской области за 1964 год»  И. П. Сверкунов родился в 1894 г., 9 февраля. В этом же календаре написано, что Сверкунов умер в 1937 году. Совсем недавно стала известна точная дата гибели Ивана Павловича. Как вам, наверное, известно, Сверкунов был арестован в 1937 году. 29 августа 1938 года Иван Павлович был приговорён к высшей мере наказания по статье 58-1 «а».  6-го октября 1938 года приговор был приведён в исполнение. 5-го ноября 1957 года И. П. Сверкунов был посмертно реабилитирован. Эти сведения я взяла из статьи И. Ермы «Человек открытой души», которая была опубликована в газете «Забайкальский рабочий» за 25 ноября 1988 года. Теперь о работах художника, которые хранятся в нашем музее. Вы упоминали о цикле работ под названием «Байкал». В нашем собрании живописи есть работы из этого цикла: «Тишина на Байкале», 1921 г., «Золотой вечер на Байкале», 1921 г., «Вечер на Селенге», 1921 г. В коллекции живописи хранятся такие три пейзажа И. П. Сверкунова: «Осень» 1916-1918 гг., «Зимний пейзаж», 1919 г., «Оттепель», 1919 г. и работы, выполненные по заказу музей для оформления экспозиции: «Мамонт в ледниковую эпоху», «Балей», этюд и портрет Столярова. Графика представлена коллекцией портретов. Это портреты революционеров, деятелей культуры, передовиков производства и сельского хозяйства, портреты основателей нашего музея А.К. Кузнецова и Н.В. Кириллова. Работы выполнены карандашом, некоторые акварелью… Несколько раз на музейных выставках экспонировались портреты Кузнецова и Кириллова, а также работы этнографического характера: «Эвенк (орочек)», «Бурят», «Бурятка».  К сожалению, с 1988 года музей находится на капитальном ремонте, у нас нет возможности делать выставки, но принять участие в выставках других музеев мы можем. Так в конце 1988 года мы передавали на экспонирование в художественный музей для участия в областной выставке, посвящённой 50-летию Читинской организации Союза художников  РСФСР работы И. П. Сверкунова: «Зимний пейзаж», «Осень», «Оттепель», «Золотой вечер на Байкале», «Мельница», «Портрет А.К. Кузнецова за работой в археологическом отделе», «Портрет Н. В. Кириллова», «Портрет министра просвещения ДВР Малышева».  Вы спрашиваете также о судьбе «Бурятской коллекции». В фондах нашего музея хранится альбом с работами учащихся Читинской художественно-промышленной школы, которые были выполнены под руководством И. П. Сверкунова во время экспедиции в Агинский дацан в 1924 году. В этом альбоме 69 листов. Вероятно, вы писали об этой коллекции…»

    В этом письме упоминается статья в газете «Забайкальский рабочий» от 25 ноября 1988 года. Азалия Михайловна  показала  ксерокопию статьи И. Ерма. В подзаголовек этой статьи я прочитал  следующие  слова: «…будут демонстрироваться и полотна, принадлежащие кисти выдающегося забайкальского живописца Ивана Павловича Сверкунова, погибшего в период сталинских репрессий».  Художник, как видим,  назван «выдающимся…»
    Статья  И. Ерма занимает целую газетную полосу. Это наиболее полное описание творческого и просветительского  пути художника. Человек он был «лёгкого общительного характера», «открытой души, редкого обаяния», «рыжеволосый и всегда улыбающийся жизнелюб».
   В 1937 году  художник  готовился к персональной выставке в Москве, собирал старые работы, писал новые, а в декабре этого  же года был арестован вместе с женой. И. Ерма писал: «Позже взволнованные ученики студии видели, как выносили из дома Сверкунова конфискованные вещи. Одновременно с учителем был арестован отец одного из студийцев  Алексея Федотова. Убитые горем ученики и сын пытались отыскать арестованных. Под окнами тюрем они выкрикивали имена и фамилии. Особенно им запомнилось место заключения в подвале под большим гастрономом, где сейчас ресторан «Даурия». Стёкла окон были закрашены извёсткой, и лишь в одном месте было разбито стекло. Из отверстия на морозный воздух вырывался пар. Потрясённые студийцы увидели через него огромное скопление людей, раздетых, видимо, из-за духоты. Их было так много, что они сидели плотной массой, плечом к плечу. Из подвала доносился  глухой гул голосов…» 
    Особым совещанием НКВД художник приговорён к высшей мере «за измену Родине  в форме шпионажа», приговор приведён в исполнение 6 октября 1938 года. Несмотря на  приговор  картины Ивана Сверкунова продолжали выставляться:  в ноябре  1943 года экспонировалось его полотно  на Выставке  произведений художников республики, краёв и областей Советского Союза в Москве; в 1944 году в Государственном музее восточных культур выставляются произведения художников союзных республик, автономных республик и областей РСФСР —  вот где соседствовали  полотна М. Сарьяна и И. Сверкунова.
   
    За всю свою жизнь Иван Павлович Сверкунов написал несколько сотен произведений.   В 1935 году в Чите, на веранде Городского сада  у него прошла  персональная выставка, на которой были представлены 300 картин и рисунков.  Домашняя выставка имела восторженный отклик в местной прессе.  Его произведения были названы реалистичными, ясными, солнечными, оптимистическими, «понятными для широких масс».
  Некоторые источники о нём говорят как о самоучке. Где и у кого  художник учился рисовать? В 1913 году он окончил  реальное училище в городе Верхнеудинске, и поступил в Лесной институт в Санкт-Петербурге. Параллельно академической  учёбе  он посещал рисовальную школу Общества поощрения художеств. Другого художественного образования у него, по-видимому, не было. Следовательно,  важно было бы узнать имена его петербургских наставников из Общества поощрения художеств.
 В Лесном институте он проучился два года. Далее в его биографии существуют разногласия.   И. Ерема пишет: «С 1915 года он живёт в Чите. С энтузиазмом отдаётся общественной деятельности. Иван Сверкунов преподавал в Читинском коммерческом училище  естествознание и одновременно живопись в художественно-промышленной школе».
  А вот Е. Г. Иманакова, зам. директора по научной работе Читинского областного художественного музея, в биографической справке сообщает: «Окончив только два курса института, Сверкунов в 1917 году был командирован в Оренбургское казачье военное училище».  Два года где-то запропастились…
     Что касается учителей Сверкунова, то о них упоминает И. Ерма: «Знакомство и совместная работа с такими крупными художниками, как Н. Верхотуров и С. Бирнбаум, способствовали большому развитию профессиональных навыков Сверкунова. Деятельное участие в творческой судьбе одарённого молодого художника принял известный скульптор Иннокентий Жуков. Персональная выставка в 1919 году открылась при активном содействии И. Жукова».
     Кстати, имя Н. Верхотурова  тоже насторожило меня. Ведь это фамилия моего деда, чьи предки, уссурийские и забайкальские казаки, пришли из Забайкалья, из Читы, где был сформирован Уссурийский казачий полк и отправлен  Южно-Уссурийский край.    Далее  Е.Г. Иманакова  пишет: «В 1919 году он уже служил в чине младшего офицера в 4-м Забайкальском казачьем полку. В начале 1920 года он заведовал Войсковым сиротским пансионом и даже после бегства атамана Г.М. Семёнова оставался на посту. Во время службы в полку Сверкунов был осуждён за революционную агитацию, отбыл тюремное наказание и спасся от расстрела благодаря чистой случайности. С освобождением Забайкалья от белогвардейцев и иностранных интервентов И.П. Сверкунов перешёл на сторону Народно-Революционной армии, был групповодом в Центральной  военной политпросветшколе…»
    
С ФУТУРИСТАМИ ВЛАДИВОСТОКСКОЙ ГРУППЫ «ТВОРЧЕСТВО»
   
  Мы подошли к моменту в биографии Ивана Сверкунова, который интересует меня в другом аспекте. Занимаясь футуристическим движением во Владивостоке, я узнал из биографии поэта Петра Незнамова, что  Иван Сверкунов присоединился в 1921 году  к Асееву и Третьякову, которые продолжили деятельность группы «Творчество» уже в Чите после того, как спешно покинули Владивосток.  Этих сведений об этом периоде ни у  Ерема, ни у  Иманаковой, к сожалению, нет.    Я не буду пересказывать дальнейший весьма интересный путь художника, подробно описанный в статьях упомянутых авторов.  Отмечу только, что у Иманаковой собрана библиографии статей Ивана Павловича Сверкунова, которые он публиковал в газете «Забайкальский рабочий», а также библиография о творчестве художника.
    Итак, выяснилось, что Иван Павлович Сверкунов — известный забайкальский художник-импрессионист. Не зная картин художника, я могу только ссылаться на мнение И. Ерема: «Рецензенты прошлых лет отмечали  в работах забайкальского живописца последовательное продолжение и развитие русской реалистической живописи (И. Репина, И. Левитана, В. Сурикова), хотя во многих этюдах признавали и откровенное влияние импрессионистов (К. Монэ)».   Картины его хранятся в картинных галереях и музеях Красноярска, Иркутска, Читы, Хабаровска.
   …Вот так чужая личная трагедия, кровно связанная с историей страны, вошла случайным образом в мою жизнь, я не мог не записать, чтобы поделиться с другими.
2013