Михаил Болдырев Тайный свиток

Поэзия Михаила Болдырева — от русской раздольной песни, от ветров, так часто реющих над просторами России, от её многоцветных трав. Основное направление в его творчестве - лирика. Михаилу Болдыреву удаётся передать в своих строках искреннее, светлое чувство любования родной природой, ощущения единокровной связи с ней. Перед читателем встаёт зримый образ поэта, тридцать пять лет жизни отдавшего морской стихии, и, наверное, во время далёких кругосветных плаваний очень тосковавшего по земле. А побывать Михаилу довелось во многих странах: в Африке, в Китае и Корее, на далёкой Камчатке и у берегов Аляски… А теперь причал его — в тихой гавани подмосковной Коломны, где неспешно струит свои светлые воды Ока, по берегам которой возносятся «белокрылые храмы». Стоит бывалый моряк на пологом речном берегу, и зоркому взгляду его открываются «зычные просторы», «мостов железные браслеты», и мечтает он поскакать «на сером коне рассвета» в страну поэм и сказаний, которые неслышно нашёптывает до сих пор древняя Ока жёлтому речному песочку низких берегов…


           *     *     *
 Михаил Михайлович Болдырев родился 3 октября 1950 года в посёлке Погиби Сахалинской области. В семье было трое детей. Мать привила любовь к книгам — рано научила читать и писать. Дома была неплохая библиотека.
 А старший брат научил любить природу. Когда Михаилу исполнилось 14 лет, брат подарил ему ружьё, и будущий поэт стал самостоятельно ходить на охоту на разную дичь, которой вокруг было в изобилии.

 Жизнь семьи Болдыревых протекала в основном в небольших таёжных посёлках, среди сопок, быстрых горных речек и рядом с морем. Есть города, от которых зависит судьба живущих в них мальчишек и девчонок. Моё детство прошло в Ачинске, где было лётное училище, и многие из моих сверстников, в том числе и я, мечтали стать лётчиками, увлекались парашютным спортом. Для Михаила Болдырева городом, который определил его судьбу, стал Сахалин: там находилось мореходное училище. Мальчишки, которые жили невдалеке от моря, видели, как приходят в порт величавые красавцы-корабли, завидовали морякам — стройным, подтянутым, со смуглыми обветренными лицами. Наверняка слышали их рассказы о далёких неведомых краях. И мечтали стать такими же…
 Близость моря определила выбор профессии и для Миши. После окончания средней школы он поступает в Сахалинское мореходное училище.   
 А после окончания мореходки начались странствия «по морям, по волнам». Где только не побывал Михаил! Много всего пришлось увидеть и пережить. И сейчас ещё тоскует он по морю:

 Под весёлый лепет бриза
 Мне б под парусом уплыть
 В те края, где ходит важно,
 Как вельможа, пеликан,
 Где грозится абордажем
 Мне пиратский капитан.
                («По щекам моих желаний…»)

    В стихах Михаила Болдырева - многоцветье родной земли, удивительная музыка времён года. Его морская профессия также нашла отражение в творчестве: под "бирюзовым цветом ветра" развеваются паруса его бригантин, судьбы расставшихся влюблённых расходятся, как корабли, "ветрам случайным бросив паруса", "маяку неизъяснимо грустно ласкать лучом упрямых волн бока".

 Писать стихи Михаил начал ещё в школе. А в 80-е годы познакомился с творческими коллективами Сахалинской писательской организации. Его друзьями стали писатель Анатолий Подоляк, поэты Людмила Баженова, Николай Тарасов, Виктор Ушаков. Стихи Болдырева появились в сборнике «Сахалин». А в 2005 году поэт расстался с морем.
 В 2009 году бывший моряк с семьёй переехал в Коломну, где и трудится на цементном заводе.
 Стихи Михаила Болдырева печатались во всероссийском литературно-художественном журнале «Литературная галактика», в «Литературной газете», в «Коломенском альманахе» и других изданиях. Поэт награждён Почётным Дипломом им. Твардовского Московской писательской организации.


 *     *     *
 Собираю слова, как цветы,
              Я с полей, где рождаются песни,
 Где желанья по-детски просты, 
 И забытое сердце воскреснет.

 Там мелодия тихо звучит,
 Долгожданного гостя встречая,
 И мне кажется, кто-то глядит
 Из ворот приоткрывшихся рая.
                («Собираю слова, как цветы…»).

 Поэзия Михаила Болдырева многокрасочна, удивительно образна. В его стихах «…табун гривастых яблонь пьёт вечернее тепло», яркий осенний убор клёнов вдоль дороги напоминает «красные кафтаны пришедших к плахе дерзостных стрельцов», летний раскатистый гром для поэта — «колокол июля».
 Но Болдырев не просто «забавляется» красивым слогом, не играет образами, уводя читателя «в заоблачные дали». Бывший «морской волк» твёрдо стоит на земле. В строках Михаила —извечная житейская мудрость человека «от сохи», душою неизбежно принимающего незыблемые земные законы. Михаил Болдырев не идеализирует реальной жизни, принимая все её радости, дарованные судьбой, но не отказываясь и от печалей. В стихотворении «На красный плач рябины…» поэт признаётся Осени:

 …Я под плач рябины,
 Под шёпот светлых зорь,
 Всегда тебе повинный,
 Приму твой приговор.

 Любовь для Болдырева — всегда непроста, возвышенна и трагична. «Эта страсть — как полночная прорубь», — говорит поэт в одном из стихотворений. Она, «словно чаша, не минет, как не минет убогих сума». Но в то же время любовь — озарение жизни. И, конечно же, хороший стимул к творчеству: «…слова, за пазухой согревшись, грешат любовной горечью весны». И встают в любовной лирике поэта образы моря:

 Как корабли, уходят наши судьбы,
 Ветрам случайным бросив паруса.

    Любовь в стихах поэта - нелёгкая, выстраданная, но она же - источник вдохновения, приносящего радость. Михаил Болдырев - оптимист по складу характера, человек, твёрдо стоящий на родной земле и видящий мир отнюдь не сквозь розовые очки.Оттого-то с таким надрывом души рождаются у поэта строки о заброшенных полях России, и горячо молится он за неё.

 Вроде бы, не модно сейчас писать о патриотизме. Но поэт тяжело переживает сложные изменения в судьбе России. Отошла наша родина от извечного своего пути, и сиротами смотрят некогда цветущие её сады и поля.

 И бьёт в заброшенное поле
 Холодной грустью твой родник.
                ( К  Родине.)

 «Не приголублена от века», «Не пригубила сладкой доли», — такова в представлении поэта многострадальная родина. Раздольной и богатой была она… а теперь… Её деревни «брошены в сиротство», и «баба тесто не замесит на золотистый каравай». Однако вынослив, многотерпелив русский народ.
 Россия не озлобилась, не завидует, и в «краях богатых» мелькнёт лицо её «со всепрощенческой слезой». И поэт молится за Россию, взывает к Господу:

 Храни, Господь, нас от искуса
 Пропахших порохом дворов.
 Храни от рабского безволья
 И от речистого вранья.
 До края Чаша русской болью
 Уже наполнена Твоя.
                (Моя молитва.)


 *     *     *
 Коломне повезло, что обрёл в ней свою пристань поэт Михаил Болдырев. Чистый, искренний голос. Никакого притворства и вранья. И не гонится он за «новаторствами» в современной литературе, продолжая исконно-русскую, песенную традицию, которой верны были Сергей Есенин, Николай Рубцов, да и многие ещё поэты. А возраст его клонится к вечеру… И оттого так волнующе звучат строки стихотворения с поэтичным названием: «Над полыньёю вечеров».

 И я листаю вдохновенно
 Своей судьбы черновики,
 Где пахнет морем откровенье,
 Тайгой над рокотом реки.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 Свети, лучина, нежной страстью
 Тому, что молча берегу.

    В своём творчестве Болдырев не новаторствует: идёт от раздольной русской песни, от Сергея Есенина и Николая Рубцова. Но это не примитивное подражание, да и Есенин, и Рубцов жили в другие времена, когда насущные проблемы человека были несколько иными. Михаил Болдырев - сын своего века, вернее, человек, стоящий на распутье между веком двадцатым, ушедшим, и двадцать первым, нарождающимся, юным. Каким он будет, двадцать первый век, и какой будет в нём Россия?
    Эти вопросы и пытается осмыслить Болдырев в стихах, поделиться с читателем своим откровением. Но основной лейтмотив его поэзии - это гимн жизни: щедрой палитре красок осени, весне, волнующей и светлой, и любви...


               
               



 *     *     *
 ПРИЗНАНИЕ  НА  СОРВАННОМ  ЛИСТКЕ
 Ока. В глазах моих остуда
 Осенней прелести твоей,
 И я с тобою ниоткуда,
 И в никуда сквозь пальцы дней.
 Сквозь эти зычные просторы
 И сквозь разбойный бурелом —
 Твои языческие взоры
 На колокольный перезвон.
 Мостов железные браслеты,
 Излучин светлых тетива,
 Над полем серый конь рассвета
 Рвёт золотые удила.
 Мне с ним лететь в твои поэмы,
 Где рифмы сосен до небес,
 Где легкомысленны царевны,
 И бьёт в ребро весёлый бес.
 А я возьму тебя в подруги,
 Как брал ушкуйник-удалец,
 Когда под сабельные вьюги
 Багрянил осени рубец,
 Когда в глазах последней песней
 Кому-то грезилась Рязань,
 И холодел в ладони   крестик,
 Как ты в израненную рань.
 Пусть над тобой под небом стылым
 Лесов глумится тишина.
 Плывёт за храмом белокрылым
 Твоих туманов седина.

 *     *     *
 Где табун гривастых яблонь
 Пьёт вечернее тепло,
 За берёзовым окладом
 Поле в сумерки легло.
 Песня просится на волю,
 Словно птица из силка
 Тихой далью кто-то молит
 За меня у образка.
 Тёмен лик, оклад потёртый:
 Видно, там, в пылу дорог,
 Мой хранитель, сердцем добрый,
 Слово светлое сберёг.
 За мои грехи шальные,
 За тоску в ночи глухой
 Есть заступники святые
 За души моей покой.
 Бог простит меня, я знаю,
 Потому, что зёрна слов,
 В поле тёмное бросаю,
 Чтобы выросла любовь.
 Чтобы ею колосилась
 Болью выжженная даль,
 Чтоб земли моей избылась
 Бесприютная печаль.

 *     *     *

 Моей любви обветренные губы,
 Моей надежды робкие глаза…
 Как корабли, уходят наши судьбы,
 Ветрам случайным бросив паруса.
 Они уходят, берега покинув,
 Где  мы с тобой, касанием руки,
 Срывали с гор отчаянных лавины,
 Взрывая страсти  тайной ледники.
 Мне суждено, поверивши однажды,
 Что жизнь моя — зачитанный роман,
 Свершить у времени неслыханную кражу,
 И всё отдать за праздника обман.
 Играй, душа, сочитесь болью, песни:
 Терять себя порою так легко...
 И носит ветер листья, словно вести,
 В которых осень красною строкой.

 *     *     *

 Эта страсть — как полночная прорубь,
 Тонет в ней обнажившийся взгляд.
 Кличут нынче глашатаи холод,
 Раз святые костры не горят.
 Эта страсть — словно лобное место:
 Будет милость тебе палачом.
 Во дворе позабытой невестой
 Плачет липа под  стылым дождём.
 Эта страсть — по рукам, как по рекам
 Поплыла за зелёным теплом.
 У зарницы залётной по векам
 Прокатился отчаянный гром.
 Что останется — Бог не отнимет,
 Не обидит сошедших с ума.
 Эта страсть, словно Чаша, не минет,
 Как не минет убогих сума.

      
 *     *     *

 Строкой оборванною стая
 Плывёт в прощальных небесах,
 И, песни лета допевая,
 Сентябрь куражится в садах.
 Вновь грусти жёлтые кафтаны
 В реке полощет тихий лес.
 Берёзы в холоде туманов
 Сулят развенчанных невест.
 Куражься, снов кровавя губы
 Давно украденных тобой.
 Рубином сердца тлеют груды
 Листвы на серой мостовой.
 С тобой, осенняя отрава,
 Мне лихорадочно гореть,
 Пока души моей дубрава
 Тебе стихов бросает медь.

 *     *     *
   
 Где табун гривастых яблонь
 Пьёт вечернее тепло,
 За берёзовым окладом
 Поле в сумерки легло.
 Песня просится на волю,
 Словно птица из силка
 Тихой далью кто-то молит
 За меня у образка.
 Тёмен лик, оклад потёртый:
 Видно, там, в пылу дорог,
 Мой хранитель, сердцем добрый,
 Слово светлое сберёг.
 Бог простит меня, я знаю,
 Потому, что зёрна слов
 В поле тёмное бросаю,
 Чтобы выросла любовь.
 Чтобы ею колосилась
 Болью выжженная даль,
 Чтоб земли моей избылась
 Бесприютная печаль.


 *     *     *

 По щекам моих желаний
 Хлещет пьяная полынь.
 Сад зелёных заклинаний
 Слов моих вдыхает дым.
 Где-то, колокол июля,
 Колыхнул залётный гром.
 Чистит медные кастрюли
 Даром солнце за углом.
 Я терплю твои капризы,
 Молодая сердца прыть:
 Под весёлый лепет бриза
 Мне б под парусом уплыть
 В те края, где ходит важно,
 Как вельможа, пеликан,
 Где грозится абордажем
 Мне пиратский капитан.
 Только глаз моих приволье
 Круче, чем пиратский флаг,
 Серебром ночного поля
 Заплачу тебе, собрат.
 Жемчуга тоски полночной
 На сафьяновый рассвет.
 За спиною месяц точит
 Милосердия стилет.
 Будет пахнуть порт весёлый
 Красным порохом любви,
 Сыпать песенной крамолой,
 Привечая корабли.
 Там легенды  правдой  станут
 На обветренных губах,
 И меня легко обманут
 У гадалки при свечах.
 Бирюзовым грянет цветом
 Ветер в парус бригантин.
 Уплывает с ними лето
 Под романс моих седин.

          
 *     *     *
 На красный плач рябины,
 На шёпот светлых зорь
 Платком ложится синим
 Небесный приговор.
 И душу  клином ломит
 Отчаянная весть:
 Мне осень приготовит
 Изысканную месть.
 За то, что щедро сыпал
 Я золото её
 На дней убогих всхлипы,
 На бледных стен быльё.
 За то что в омут ночи,
 Под шёпот тёмный трав,
 Я бросил из пророчеств
 Кольцо её забав.
 Я был всегда транжира
 Её любви щедрот;
 Вчера не сторожила,
 А нынче стережёт:
 Мою седую юность
 И горсть весёлых лет;
 За ветреную мудрость
 Хранит мой лёгкий след:
 То в сонных подворотнях,
 То в улочках глухих,
 Где растеряхи сводни
 Забыли молодых.
 Где дремлет город старый,
 Как барин у реки,
 Где к небу льнут дубравы
 И звонниц мотыльки.
 Там я, под плач рябины,
 Под шёпот светлых зорь,
 Всегда тебе повинный
 Приму твой приговор.

 ЦВЕТ  БОРДО

 Цвет бордо. Вино стекает тайной
 На игривый отблеск хрусталя.
 Я держу бокал, как знак сакральный,
 Где сплелись желаний вензеля.
 Цвет бордо. В каких шато французских
 Винограда выпустили кровь,
 Чтобы здесь ты щедро и по-русски
 Приняла любви моей послов?
 Не челом им бить в ночную прорубь,
 Золотом не сыпать под луной,
 Вынут сердце: как весёлый голубь,
 Будет оно виться над тобой.
 Слов красивых бисер мне не нужен:
 Цвет бордо значимей громких фраз…
 Виноградной кровью офранцужен,
 Выпьет вечер с нами и за нас.

   





 НАД  ПОЛЫНЬЁЮ  ВЕЧЕРОВ

 Гори, закатная лучина,
 Над полыньёю вечеров.
 Слова, как скованные льдины
 Вдоль незнакомых берегов.
 И поцелована молчаньем
 Надежда чистого листа,
 И грусти давней очертанья
 Коснулись моего лица.
 Гори, закатная лучина,
 Над зарастающей тропой:
 Твой свет — как  тайная причина
 Над преклонённой головой.
 И я листаю вдохновенно
 Своей судьбы черновики,
 Где пахнет морем откровенье,
 Тайгой над рокотом реки.
 Глаза мои, как две кометы
 Над полыньёю вечеров,
 Летите к новому рассвету
 Вдоль незнакомых берегов.
 Просите светлого причастья,
 Просите звонкую судьбу…
 Свети, лучина, нежной страстью
 Тому, что молча  берегу.
       
   





      

 *     *     *

 Когда душа бледнеет снегом —
 Желанья жертвуют моею головой.
 Я попрошу — крестите меня небом
 И отмолите чёрною землёй.
 Пусть в горнице, где горлица ютится,
 Где бьётся свет в подрезанном крыле,
 Моя любовь вам праздником случится
 С вином беспечности на песенном столе.

   
 ЗЕЛЁНАЯ  ВЕРА

 Снегами лечит душу север,
 А виноградниками юг,
 А я полей зелёной вере
 Себя безвольно отдаю.
 Есть в них глазастая отрада
 И косарей весёлый крик,
 И тихий посвист конокрада,
 И грешной ночью девки вскрик.
 И пусть глаза мои шальные
 Морская любит глубина,
 В зелёной вере я с Россией,
 И буду выпит ей до дна.


 ПОД  ДУДКУ  ГЛАЗ  НЕВИННЫХ

 Придворным быть у этой жизни?
 Быть скорбной  пылью мёртвых книг,
 В которых  саркофаги мыслей
 И тёмной пропастью тупик?
 Уж лучше грянуть пеплом брани
 На лбы светлейших бунтарей,
 Когда Цветаевой  очами
 Глядит звезда  седых ночей.
 Когда растрёпаны страницы,
 И ветром вырвана строка,
 Мне узнавать святые лица,
 В которых тайные века.
 И петь под дудку глаз невинных
 О том, что жизнь — цветов букет
 В руках таинственной чужбины
 Всего на строчку дерзких лет.

 *     *     *
 Вдоль берегов туман
               и запах сизый дыма.
 В колоде дней  былых 
               всё  пики вечера,
 А над душой  моей, 
              малиново-ранимой,
 Под первою звездой
              сошлись колокола.
 И словно кликнул кто
              недремлющую стражу,
 И высекли огонь
              в глазницах у ночи,
 А сердце в тайне ждёт
              немыслимую кражу,
 Отдав лихой судьбе
               заветные ключи.
 Вот так струится месть
               по лезвиям холёным,
 Вот так  в больничный сон
               стучится вороньё
 К тому,  кто   в этот  свет
               был намертво влюблённым,
 К тому, кто словом лёг
               на темное жнивьё.
 Где праздник загремит —
               там красные рубахи,
 Там бабы шелестят
               губами на заре.
 Я буду с ними пить,
               как приведённый к плахе,
 Весёлых глаз  вино 
               в заплёванном дворе.
 И стражники мои
               на счастье кинут карту.
 Под  хохот смутных туч 
               оскалится луна.
 Я заплачу за всё
               невиданную плату:
 Малиновой росой
               расплачется стена.

 К  РОДИНЕ
 Не приголублена от века.
 Твои истории просты.
 На росы рдяные с разбега
 Не ляжет острый взгляд косы.
 Не пригубила сладкой доли:
 Всё горький пот на скорбный лик,
 И бьёт в заброшенное поле
 Холодной грустью твой родник.
 И баба тесто не замесит
 На золотистый каравай,
 А я молю: возьми хоть песни
 Мои, в них жалость через край
 К деревням брошенным в сиротство,
 К дорогам тихим за рекой,
 Души моей родное сходство
 С твоей нелёгкою судьбой.
 Пусть где-то там, в краях богатых,
 Где жизнь — азарт, где жизнь — разбой,
 Мелькнёт лицо твоё в закатах
 Со всепрощенческой слезой.

    
 ШЕКСПИРОВСКАЯ  ТОСКА

 Когда в глазах вселенная утонет,
 Когда уснёт последняя звезда,
 Кто предан был, того любовь омоет
 Росою горькою с тернового листа.

 А тот, кто предал, будет любоваться
 Кокетливо шекспировской тоской:
 Ах, бедный Гамлет, стоит ли сражаться,
 Когда предательство таится за спиной.

 И будет праздновать уродца
 На сквозняке своих побед.
 Сквозь чрево мёртвого колодца
 Звезды живой не виден след.

 Кто предан был — они, как дети,
 И в беззащитности светлы,
 И потому предатель метит
 В упор или в просвет спины.

 Кто предан был — обрывком песни
 Замрёт на краешке души,
 И не качнутся ветром мести
 В озёрах чутких камыши.



 МОЯ  МОЛИТВА

 Молюсь молчанием оврагов,
 Молюсь распятием озёр,
 Расстрельной росписью ГУЛАГА
 На всесоюзный приговор.
 Моя молитва безыскусна,
 Не из евангельских листов:
 Храни, Господь, нас от искуса
 Пропахших порохом дворов.
 Храни от рабского безволья
 И от речистого вранья.
 До края Чаша русской болью
 Уже наполнена Твоя.
 Молюсь изрубленным иконам,
 Упавшим звонницам в полынь.
 Молитва в горле горьким комом,
 Да жизнь не сладкая. Аминь.


 *     *     *

 Черёмух иней по садам,
 В душе прохладная усталость.
 В глаза гляжу своим годам,
 Где вёсен пепельная радость.
 Где недолюбленность ночей,
 Любимых песен недопетость,
 Где ворох писем и грачей
 Зовёт в расхристанное лето.
 Там каждый день, как полотно,
 Расписан наспех, дилетантски.
 И два билетика в кино:
 Учить любовь по-итальянски.


 ТАЙНЫЕ  ДЕПЕШИ
 
 Пишите тайные депеши.
 Гонцы томятся у крыльца,
 Пробил рассвет в тумане бреши,
 Пусть мчат аллюром три креста.
 Несите, тайные посланцы,
 Надежды тонкие листки.
 Костров разбойных грянут танцы
 У притаившейся реки.
 Займётся песней удалою
 И дальний дол, и ближний лес,
 Расправит день над головою
 Знамёна пыльные небес.
 Пишите робкие признанья,
 Пишите зов колоколов.
 Пусть стен окрасятся стенанья
 Венозной прихотью стихов.
 И в робком сердце есть Мессия,
 Как в кремне искорка огня.
 Пишите: воли ностальгия
 Грядёт, веригами гремя.

 *     *     *

  Любовь твоя — моя неволя,
 Как в храме, на коленях стоя,
 Мне б отмолить тебя от боли,
 Которой я совсем не стою.
 Увы! Не быть судьбе иною.
 Над непокрытой головою,
 Над оголённою душою,
 Круж;т грехи, как вороньё,
 Всё искупление моё,
 Как исступление любви.
 Непостижимая — зови!
 Обнажены тысячелетья:
 Любовь не терпит междометья,
 Ты — словно небо надо мною,
 А я — как поле, где любовью
 Всё проросло… былинки слов —
 Ещё нетронутый покров.
 Пока распутьем не распята,
 Храни, Господь! Неволя свята.

      
          *  *  *

 Весны читаю письмена,
 Полей расправлены страницы.
 Любимые светлеют имена,
 Как от любви светлеют лица.
 К ним строки лёгкие, как цвет,
 Что липа бросила на ветер.
 И неба голубой конверт
 Печатью солнца день отметил.
 Душа открытого окна
 Полна поющих откровений.
 Весны читаю письмена,
 Где каждый знак, как знак знамений:
 Всё то, что болью проросло,
 Что рвало тёмное ненастье,
 Так беззащитно расцвело,
 И вьётся жаворонком счастье.

 *     *     *

 Расплескалась небес полынья,
 Разлилась по земле половодьем,
 Разбрелись по воде тополя:
 Причастились весною в исподнем.

 Причастился весною и я,
 И, веселой зарей исповедан,
 Свистнул вслед озорным сизарям,
 Словно сам окрылён этим небом.

 Словно сны ледяные прочь
 По стремнинам речным в луговины.
 Будет плакать распутная ночь
 Над короткой весной соловьиной.


 *     *     *

 Собираю слова, как цветы,
 Я с полей , где рождаются песни,
 Где желанья по-детски просты,
 И забытое в сердце воскреснет.

 Там мелодия тихо звучит,
 Долгожданного гостя встречая,
 И, мне  кажется, кто-то глядит
 Из ворот приоткрывшихся рая.

 Это всё же, наверно, весна
 Так чудит надо мною в насмешку.
 Выпью с нею хмельного вина,
 Что с горчинкою верб вперемешку.

 А из слов соберу  с ней сонет,
 И, бродя по весёлым аллеям,
 Подарю незнакомке букет,
 Отчего-то, как мальчик, робея.

 Пусть она, удивляясь, глядит,
 Пусть ей будет смешно или странно:
 Только это весна говорит
 О забытом, но всё же желанном.


 *     *     *

 ПОСЛЕДНИЙ  АНГЕЛ

 Ещё один украден день,
 Как из кармана нищего пятак,
 И выдаёт за благо дребедень
 Какой-то от политики пошляк.

 Тоска — как ствол холодный у виска.
 Любовь — как женщина, которую казнили
 За недоступность, словно с косяка
 Марихуаны обкурились.

 Ничто не свято. Девки — по деньгам,
 Как по рукам — весёлые игрушки.
 И в церкви поплясать не срам,
 Не срам пропеть похабные частушки.

 Какая мгла куражится в глазах!
 В какую бездну сорвалась планета?
 Чьи лики улыбались в зеркалах?...
 Потом разбились – знать, к несчастью это.

 Украден день,  украли и тебя
 У дней счастливых, словно для пропоя.
 Россия, слышишь? Это не дитя —
 Последний ангел плачет над тобою.


  *     *     *
 Уходим вдаль от тёмного причала,
 Как от молитвы, тянущейся вслед.
 Огнями  сонными земля  мигала,
 Закутавшись в промокший плед.

 Я ветер брал за кудри ледяные,
 Как беспризорного пройдоху пацана,
 А он мне пел про  ливни золотые
 На дни мои из  серого сукна.

 Пусть эта жизнь, с повадкой битой шлюхи,
 На клятвах ставит по привычке крест,
 Мне шепчет ветер на краю разлуки:
 В ней что-то есть от робости невест.

 В ней что-то есть, не тронутое грубо,
 Как в юности, под ливнем золотым,
 Девчонки робкой трепетные губы
 На поле — с колоском ржаным.
          


  *     *     *
 Я говорю тебе — прости.
 Прощённых воскресений  не хватило,
 Чтоб  светлое прощенье обрести
 Для сердца, что  безжалостно любило.

 Я говорю тебе  — прощай.
 Пусть эта ночь, как старая кокетка,
 Блеснёт глазами, словно невзначай,
 Сквозь окна в комнату, как в клетку.

 Ей всё не вновь, ей всё давно постыло,
 А я обнял её, как загулявший гость,
 И пахнут звёзды отчего-то илом,
 Как будто с дном реки им встретиться пришлось.

 И нету никого. Ни близко, ни далёко.
 И лишь стена — бела, как чистый лист,
 И я спешу на ней оставить строки,
 Которые в любви не удались.


 ИМ,  СУМАСШЕДШИМ      

 Им, сумасшедшим, неведомы принципы.
 С ними навечно блаженная блажь.
 Словно они — принцессы и принцы:
 Без королевств  — королевский кураж.
 Эй, запишите меня в сумасшедшие
 На бересте из  гулящих аллей,
 Я среди вас ненароком, нездешний:
 Пусть и не ангел, но не злодей.
 Что там копаться в страницах былого —
 Словно дождями размыты слова.
 Помню, как небо  кружило в лиловом,
 Или девчонка в лиловом была?
 Это несложно — от страсти свихнуться
 И покатиться звездою за край,
 Словно разбилось старинное блюдце,
 Новым заменят, а то — не считай.
 Я не считаю, но чту сокровенно
 Тех сумасшедших, мелькнувших в окне
 Мчащейся в ночь, словно поезд, вселенной,
 Любящих нас в гробовой тишине.

      
 *     *     *             

 На крыш весенних кружева
 Летят восторженные птахи,
 И стен нарядные рубахи
 Полощут в синеве дома.
 Весны опущены поводья.
 Как роды, рекам половодье,
 А мне — как первое свиданье
 Из ледяного ожиданья.
 В стремнине солнечных стремлений
 Венцом высоких откровений
 Блестят пасхально купола…
 Весна… кружится голова:
 Ты словно, на краю обрыва,
 А там, внизу, веселье пира,
 И новых песен корабли
 Плывут из солнечной дали.


 *     *     *      

 Стучатся  в окна, лезут в двери
 Печали тёмные метели,
 Сидят со мною за столом,
 И целит ночь слепым стволом.
 Я знаю, что давно помечен,
 Как узник каторжный — навечно,
 Но каждый день, и в дождь, и в снег
 Я совершаю свой побег.
 Пусть без надежды и без веры,
 И кто-то скажет: ты не первый,
 А остальное — просто нервы.
 И всё же — не последний ты.
 Ветра, как пьяные сваты,
 Берёзкам задирают юбки,
 А старый пёс глядит из будки,
 Философ местного двора,
 Вздыхает, думает: пора
 Обнюхать молодую суку,
 Что лижет ласковую руку
 Своей владелицы дородной,
 Как сто терьеров благородной.
 Вот славный двор! Здесь всё на месте:
 И окон ритм, подъездов песни,
 И бомж с печатью интеллекта,
 И наркоманка-малолетка,
 И вечно хмурый работяга,
 И грязной улицы коряга.
 Здесь я, с ухваткой ловкой вора,
 Краду слова  и лиц узоры,
 Прохожих брошенные взгляды,
 Зимы потрепанной наряды.
 Сую за пазуху души
 Минут поблекшие гроши,
 Чтоб по ночам ломились в двери
 Печали тёмные метели.

 *     *     *

 Как по весне ломает солнце лёд,
 Ломает жизнь остывшие утехи.
 И если уж в орлянку не везёт —
 Не рвитесь на дуэльные потехи.

 Как жаль, что нет сноровистых коней,
 И скачки бешеной с депешей за полою,
 Когда за радость преданных друзей
 Под пулями рискуешь головою.

 И потому смущён порою взгляд,
 И губы прячут тайную измену:
 Седыми буклями кивает в окна сад,
 Как театрал влюблённый в Мельпомену.

 Зачем хранить утраты, как грехи,
 За ними ты — ещё себе неведом:
 И рвутся кони, бешено лихи,
 И будешь ты любовью исповедан.

 Пока ещё не сорваны цветы,
 И в вазе песней мёртвой не запели,
 Так хочется из синей высоты
 Испить весны живительные трели.


 МИТИНГ

 Правое дело, левое дело,
 Мальчики бравые, девочки смелые —
 Всё это было, всё это пело…
 Кровью стреляло в стеночки белые.
 Тысячеглаза, тысячелица,
 Топчется площадь,  горласта столица.
 Эй, не зевай! Pасторопные ропщут:
 Справа ли, слева  — сомнут да растопчут.
 Словно петля, ОМОНовцев круг.
 Ты им ни брат, ни товарищ, ни друг:
 Непроницаемы головы-каски,
 Для бунтарей — дубинная ласка.
 Правое дело, левое дело —
 Рвётся на части Родины тело.


 *     *     *

 Март пробует на зуб на реках лёд,
 Умяв боками плачущий сугроб.
 И словно баба пьяная, весна
 Танцует у весёлого окна.
 И скинув к полдню ледяное иго,
 Хватая солнца жёлтую ковригу,
 По небу шарит пальцами ветвей
 Берёза из расхристанных аллей.

 И перечёркнуты приличия законы,
 Когда душа наполнена истомой,
 И чаша страсти, полная греха,
 Зовёт к высокой лирике стиха.

 *     *     *

 Я скоро уеду. Скажу Вам: пока!
 Отъезд, как измена, — на день, на века.
 Не мучьтесь вопросом: увидимся? нет?
 Пусть тихо сгорает заката букет,
 Пусть птица ночная наш час отпоёт:
 Останется что-то, а что-то умрёт.
 А мне непривычно таиться в тиши,
 На ключ  запирая порывы души.
 Давно я повенчан бродяжьей судьбой
 С печальной  и светлой полночной звездой.
 Я скоро уеду. Разлука близка.
 А Вам не к лицу прощанья тоска.
 Я выпит дорогой до тёмного дна,
 До самого края, где ночь холодна.
 Но Вашей молитвой и светлой звездой
 Я буду хранимый за далью чужой.



   БЛОК  И  ДВЕНАДЦАТЬ

                Поздний вечер.
                Пустеет улица.
                Один бродяга
                Сутулится,
                Да свищет ветер…
               
               
               
 Не подают руки поэту.
 Вчера друзья, теперь — на вы,
 Промозглый, цепкий невский ветер
 Срывает шапку с головы.

 Вчера ещё любим и славен,
 Сегодня взгляды — сквозь тебя.
 И тёмен путь, и ты фатален,
 Идя по краю  бытия.

 Но там, на улицах метельных,
 Где немо горбятся мосты,
 Двенадцать вестников мятежных
 Идут из грозной темноты.

 Идут… штыки дырявят небо,
 Их взгляды рвут, как выстрел, тьму.
 Накормит мир свинцовым хлебом
 Несущий нищую суму.

 Двенадцать — дюжина святая,
 И Русь Святая, без креста,
 Идёт за ними, начиная
 Свой путь с расстрельного листа.

 Не подают руки поэту:
 В сердцах глухих — осколки грёз.
 Но эта ночь тобой воспета,
 И вечна Русь, и с ней Христос.


 *     *     *
            
 В подмосковных рощах вешний ветер ропщет:
 Загуляли в поле вьюжные снега.
 Без тебя, наверно, стало жить мне проще,
 Но дорогой стелется белая тоска.

 Без тебя я, словно птица в тихом небе,
 Средь забвений зимних и холодных вьюг.
 У леска позёмку чешет ёлок гребень,
 Затерялся где-то легковерный юг.

 Только что-то теплит звёздочку над лесом,
 Только кто-то знает в жизни наперёд:
 Что ещё аукнется в сердце с поздним снегом,
 То, что в тихом небе о тебе поёт.


 МЕЧТАЙ!

 Мечтай! И в холоде вселенной
 Люби далёкую звезду
 Любовью страстной и мгновенной —
 В коротком жизненном бреду.
 Мечтай! Лети к вершинам гордым,
 Где солнцем вылизана твердь,
 Где предназначено свободным
 И жить, и петь, и умереть.
 Пьяней от снежного восторга
 В чертогах звонких января,
 И утро нежной недотрогой
 Обнимет радостно тебя.
 Мечтай, люби, — никто не в силах
 Отнять, украсть счастливый миг,
 Пока кипит в упругих жилах
 Небес алеющих родник.


 В  УШЕДШИХ  ДНЯХ

 
 В ушедших днях
                я — прожитая странность.
 В ушедших днях
                я — отзвук чьих-то слов.
 Но,  Боже мой,
                как  рвётся мыслей страстность   
 За звуком затихающих шагов.
 Как хочется,
                по нотам дней играя
 Симфонию восторженных минут,
 Вернуть тебя,      
                небесно вспоминая
 В ушедших днях
                в лилейных путах пруд.
 В ушедших днях —
                в них мраморность покоя
 Аллеи парка преданно хранят.
 Над остывающей рекою 
 Плывёт мелодия, стихая, на закат.

 *     *     *

 Холода навалились по-волчьи.
 В ночь оскалилась лунная сыть.
 Над оврагом берёзкины мощи
 Будет стужа всю ночь сторожить.
 И как будто цепями, незримо,
 Опоясан мой край ледяной.
 Волчьей хваткою, белою льдиной,
 Схвачен намертво берег речной.
 И мне кажется, в стылом безмолвье
 Прозвучал неземной приговор:
 Положить в эту ночь в изголовье
 Звёзд трепещущих лёгкий узор.
 И, приняв в своё сердце остуду
 Лебединых высот и полей,
 Целовать в ледяные губы
 Лик печальный отчизны моей.


 МЕТЕЛЬ

          Ах, метель такая, просто чёрт возьми!
           Забивает крышу белыми гвоздьми.
           Только мне не страшно, и в моей судьбе
           Непутёвым сердцем я прибит к тебе.   
                Сергей  Есенин


 Белой хмарью улицы накрыло,
 Распустилась  снежная кудель,
 Во поле призывно закружила
 Января колючая метель.

 Брызнув снегом мне в лицо, запела,
 Позвала  в метельный хоровод,
 Словно знает, что давно засело
 В сердце одиночество, как лёд.

 Что давно я обручён незримо
 С холодом остуженных полей,
 Оттого мне кажется, что клином
 В небе вьётся стая журавлей.

 Обмануть меня уже не страшно,
 Только в этой замяти снегов
 Для кого-то пел я не напрасно
 У чужих далёких берегов.

 Отпускал я сердце, словно птицу,
 В пьяные весенние сады,
 Потому я буду нежно снится
 Им до самой  песенной весны.

 Белой хмарью улицы накрыло,
 Распустилась снежная кудель.
 Белой грустью свет запорошила
 Января колючая метель.

 РОЖДЕСТВО

 Зажгу свечу. На Рождество
 Свершатся таинства незримо.
 В душе  ликует торжество
 Без слов, без клятв — неизъяснимо.
 И снова высветит звезда
 Подлунный мир в грехе и мраке,
 Но тихой радости слеза
 Его спасёт от чёрной плахи.
 И душу  смутную пронзит
 Лучом святого откровенья
 Ребёнка взгляд: Он нас простит
 В неумолимый день прозренья.


 НОВОГОДНЕЕ

 Мой добрый друг!
                Поверим в эту полночь,
 В мишурный блеск её —
                и волшебство:
 Весы времён — в них колдовская точность.
 Грядущим дням  — ночное торжество.
 Мой добрый друг,
               Вскипят бокалы страстью
 Горячих, солнечных полей:
 Скользнёт к нам в сердце
                каплей счастья
 Звезда весёлая — сквозь иней тополей.


 *     *     *

 Время весёлое, вейся,
 Как парус над вольной волной.
 Сердце влюблённое, лейся
 Песней в рассвет золотой.
 Рвутся в звенящее небо,
 Ахнув,  качели весны:
 Пахнет простором и хлебом,
 Солнечной хвоей сосны.
 Было на сердце тревожно,
 Грусть и печальная тень.
 Только с тобой — в невозможном
 Есть моей радости день.
 Я, как корсар в океане:
 Взгляда отточен клинок, —
 Жажду отчаянной брани
 За драгоценный венок.
 В нём неизведанной страсти
 Дерзко сверкает алмаз:
 Вейся, весёлое счастье,
 Парусом вольным для нас.


 ЗИМА  ПРИШЛА

 Здравствуй, здравствуй, — пушистое чудо!
 Улеглась у порога клубком.
 Мне на радостях щёки и губы
 Лижешь льдистым своим языком.
 Что, соскучилась, блудня седая,
 По моей заревой стороне,
 Где я, песни для милой слагая,
 Иногда вспоминал о тебе?
 Да и ты меня, знать, не забыла:
 Закрутила позёмкой-хвостом.
 То, что летом на сердце остыло,
 Ты зажгла на костре ледяном.
 Засверкали багровые искры
 На рябинах под белым сукном.
 Ах, как дни были яростно быстры,
 Как жесток был ночей метроном...
 Я иду — ты к ногам моим жмёшься,
 Взглядом чутким меня стережёшь,
 Белой тенью ревниво метнёшься...
 Только память о ней не тревожь.
 Не тревожь в отгоревших дубравах
 Заплутавшей любви моей тень...
 Об искомканных трепетных травах
 Пусть грустит, засыпая, сирень.      

            
         
 *     *     *

 Немного праздников у Родины моей,
 Когда душа крылата вдохновеньем,
 Когда играет радугою дней
 Небес весёлое теченье.
 Когда врываются в окно
 Тепло и смех ребячий из проулка,
 Когда вокруг, как в памятном кино,
 Мир добр и пахнет свежей булкой.
 Немного праздников у Родины моей:
 Всё больше дней с печальным окоемом.
 И небо тёмным всполохом грачей
 Кружит и плачет над притихшим домом.

 *     *     *   

 Промолчу и улыбнусь неловко.
 Прячет взгляд твой вечера янтарь.
 Наша встреча — как судьбы уловка,
 Как забытый старый календарь.
 Обрывая дней счастливых даты,
 Песню затаённую храня,
 Я бросаю  прошлого утраты
 В холод  молчаливого огня.
 И летит по маю белый пепел,
 От садов, влюблённых в нашу грусть.
 Потому, наверно, пьяно весел,
 Я неловко и смешно влюблюсь.
 Я влюблюсь в горячий шёпот ночи,
 И приму, как палача, рассвет, —
 Он клинок разлуки свой наточит
 О поникший на окне букет.
 Промолчу и улыбнусь неловко.
 Прячет взгляд твой  вечера янтарь.
 Мне судьба — известная плутовка —
 Поменяет радость на печаль.