Мой СССР

Мой СССР

Уснул в траве осенней у воды,
проснулся на твоих коленях.
Во сне через снега и льды
я мчался долго на оленях.
Сверкала ночь бриллиантами 
небесных тел.
И это был СССР.
Я отпечатался на фантиках конфет,
казалось рядом жизни нет.
На самом деле жизнь была:
был мой олень, был спутник и жила
полярная обсерватория у скал.
Проснувшись, я еще искал
следы огромного горячего оленя,
я суетился на твоих коленях.
Но ветер нежный и твои ладони
на свой особый ласковый манер
меня в мой сон олений возвращали,
в мой сон конфетный,
в мой СССР.

Без героев

Все герои ушли. Разлука.
Город молча обходят реки. 
Не найти ни бойца, ни друга
для сотрудницы библиотеки.
Только мэр и глава полиции
на посту своем остаются.
И гадают на них все женщины,
разбивая за блюдцем блюдце. 
Высока за безрыбье плата...
На стене в туалете фото
репродукции, где Марата
протыкает ножом Шарлотта.

Утренний вылет

Вдохну все светлое и взлетное,
под парами утра, нагретого влюбленными,
прижму к себе дикое существо,
испуганное молчанием и вертикалью,
проверю паспорт и кошелек -  все мое, лишь мое:
блуждающе-аномальное.
Девушка в погонах на границе еле сдерживает смех,
смотрит в полузакрытые глаза на фотографии моего мандата,
глаза выдают меня, пьяницу и дегенерата.
Остается в ответ улыбнуться. Эх...

На окраинах чьих-то жизней

Я слонялся по окраинам чьих-то  жизней,
среди бессмысленных  рельефов.
Следил за мастерством прозаиков,
пытавшихся тепло удержать последнее,
чай проглатывая горячий,
упиваясь лучами бледности
на пустующей старой даче,
упиваясь чаями бедности
и бесстрашием жить иначе.
Превращались седые бороды
в книги старые о коммунизме,
проступали вершины города
на окраинах чьих-то жизней.

Черные археологи

Разрыты черными археологами укромные места 80-х.
В прозрачных облаках, зеваками измятых,
рожденье новой воли человека происходит,
и стонут небеса.
Вновь сгустки знаний тонут в белых реках,
и выдыхают прошлое  леса.
Узор земли - фигурки темные,
они на время застывают, каменеют,
когда вдруг натыкаются на древний храм.
Потом копают вновь, и их траншеи
все ближе к нам.

Еду-бреду

Еду-бреду, меняю скорость.
Пытаюсь уловить здешних мест настрой,
слежу, как возвращаются в свои норы,
люди, к кому проситься мне на постой,
к кому проситься мне на ночлег.
Еще продолжается  добрый век...
Еду-бреду сквозь заброшенные просторы,
в небе медленно закрываются кислородные клетки-поры
и дыхание затрудняется.

Из рабства в рабство

Больше пространства - больше рабства.
Рабство от клеток кислых до огненных границ галактик.
И кнут плантатора -  лекарство лучшее от рабства большего.
Свобода -  Великое Привидение,
царствующее над нами...
Гнилая хижина у моря, 
наполненная мертвыми муравьями, -
единственное спасение.

Ты была уже где-то рядом

Ты возникла из зимней реки,
омывавшей медленные леса.
Пространства с глубинами двух течений объединились,
возникла белая полоса,
чтобы коснуться ног твоих,
пламя трещало в двух городах
на южном и северном полюсах.
Реки неслись по туннелям отсутствия и карнавала,
и розовые сигналы их перечеркивали,
по берегам каменели стрекочущие  цикады.
Грустная  удочка в заливе  миниатюрном,
покачивалась под радостные ноктюрны
птиц в дыхании первых звезд.
Ты была уже где-то рядом.

Вотак

В окружении вождением искаженных морд
он всех побеждает на трассе - он горд.
Она в истерике"нет, нет, нет!"
Она в истерике  - "блин, дурак!"
Он мычит, как маньяк, в ответ:
"Вотак, понимаешь, оно,  вотак..."