Истории

«Даже если бы собрать все книги
Все письма, что писали мы друг-другу
Поднять со дна всё золото и бриги
Семейные легенды передать по кругу
Пусть даже так, но всех историй не узнать
Всех судеб не оставить в памяти, и всё же
Их стоит, пусть не все, но отыскать
Ведь раз иной они всех цен дороже»

Примерно так и говорил, не помню точно
Грек в потёртой шляпе, в Салоники, в порту
Пересыпал свой век в часах песочных
И приносил еду приблудшему коту
Он предложил мне закурить, я отказался
Спросил, откуда сам; разговорились
Что тоже раньше плавал, мне признался
И улыбнулся, вспомнив, как бывало веселились

Откашлявшись немного стал серьёзным
«Однажды в Южной Африке…ещё не говорил?
Так вот, однажды в Африке, часом уже поздним
Наш корабль пришвартовался, в гавани застыл
Команду отпустили в город, ровно до утра
Вся ночь была моей  и только лишь моей
Вернусь к рассвету, но ещё ведь не пора
Есть время раствориться среди городских огней

Был бар один, верно, до сих пор он там
Туда не позовут, но все матросы его знают
Там даже нищий счёта не ведёт деньгам
Не всё в жизни продаётся, но там всё покупают
У входа там бездомная сидела
Из местных, коренных, из чёрных
С мольбою о копейке. Не было к ней дела
Я и сам шёл без карманов полных.

Пил один, пьянел не сразу, я привык
И просидел без малого до трёх часов
Пели гимн, те англичане, пьяный крик
За столом на против, в восемь голосов
Не удержал и в дребезги разбил стакан
Все слышали, и восемь обернулись
Восемь гордых, пьяных, строгих англичан
Все восемь дерзко улыбнулись

Небрежным взмахом руки, небрежной улыбкой своей
Вызвал выйти во двор, чёртов британский сержант!
Клянусь, я боялся, но Богу сверху видней
Я буду стрелять, я найду в себе этот талант
Мы вышли и за нами семеро других
Они всё видели! Всё – дрожь моей руки
И что под фонарями, что из нас двоих
К утру один лишь протрезвеет. Шутники.

Он бы не промазал, я не верю…
Он так хотел, смеялись семеро и он
И он не перенёс бы ту потерю –
Уйти и не унизить греческих погон
Я упустил свой револьвер, я не стрелял
Не помню, как ушли. Но помню страх
Помню смех, его я часто вспоминал
К нему прислушивался я во всех портах

И возвращаясь по холодной улице увидел
Ту же негритянку, и у того же входа
Ту, что не я один уже обидел
Темно и тихо, пусто, и холодная погода
Нещасное, но ещё гордое лицо
В морщинах, но всё же  молодое
Над нами высилось созвездие стрельцов
А на земле нас было только двое

Я подошёл и протянул ей руку
Она не понимала, я и сам не понимал
Она отказывалась, и на улице не звука
Я, быть может, вальс какой то напевал
Но я  поднял её, и вот мы танцевали
Неумело импровизировал Брамса
Она заулыбалась. Будто мы друг-друга знали
Одни на улице, в плену немого вальса

И это тоже вспоминалось не однажды
Перед тем как шёл с повязкой на глазах
Грязных, умирающих от жажды
На забытых Богом Африканских берегах
Я молился, кто то из команды просто плакал
За нами - заранее  разрытая траншея
Команда «Заряжай!», рядом лаяла собака
Щелчок…и мы ещё стояли, в ужасе немея

Я услышал тот знакомый хохот
Тот самый, что я слыщал года два назад
«Он не изменился» - слышал я свой шёпот
Смеялся тот же, тот же английский сержант!
Думаю, и он меня узнал. Не знаю…
С тех пор я бросил флот, сжог форму
О нём не слышал больше, но тот день я проклинаю
Клянусь, тот день я лучше других помню

Я родился у моря, но о море ничего не писал
Уверен, друг мой, что уже не напишу
Так и с счастьем - мечтал, но его никогда не искал
Но британца того я однажды отыщу
Он дважды пощадил меня, без гордости оставил дважды
Я перед ним в долгу, но должником быт не могу
И если я найду его, услышу смех его однажды
То жизнь его, как он мою, не сберегу.»