Из рукописного сборника Босиком по солнцу

 Эти стихи из того периода шестидесятых годов. Когда я был молод .И хотя активно занимался комсомольской работой (Зам председателя клуба интересных встреч – Председатель Илья Френкель)  Мне  многое не  нравилось. Особенно в самом себе.  Отдушину я находил в написании стихов. И хотя я активно посещал вечера поэзии, мое творчество не вписывалось, как говорят сейчас, в формат. Поэтому, если я и публиковал отдельные стихи, то это о  событиях на Кубе, во Франции, в ЮАР, о  полете Гагарина. К своему «творчеству» я относился с некоторой иронией. Если читал, то редко. Хотя приятели и говорили - если пишешь, то не стесняйся. Было у меня в детстве два друга-  Генка Максимов и Гарик Губерман . Один стал инженером на заводе «Фрезер», а второй - сами знаете кем..  Однажды, незадолго до ареста Игоря, якобы за  кражу икон, читал ему свои стихи.  Одно  ему в то время понравилось.  Думаю, что сейчас оно в архивах КГБ.  Узнал я об его аресте из  фельетона « Иконы в диване»  в  «Московской Правде» и статье в « Herald Tribune «О  ком  говорят в московской синагоге».
Мои  стихи того времени в основном грустные и злые. Толи время такое было, толи я не знал, кто я в этом мире.
Сейчас я решился опубликовать  некоторые стихи  из  прошлого, которые  датируются  60 годами прошлого столетия. Для справки -  родился я  в 1937 году
1 . Мне на сердце наступила лошадь,
Не заметив даже ничего.
Я ж захлопал радостно в ладоши-
Вместо сердца мясо у него.
А, ведь это здорово, хоть пошло,
Что теперь молчание в груди.
И тебе признателен я, лошадь,
Что с тобой мы встретились в пути
      11.59
2. СМЕХ
Я люблю маленьких детей,-
Их так интересно мучить.
Они плачут, а я смеюсь.
Ведь их плач  в тишине так звучен.
    И я смеюсь так,
   Что весь костюм  залью
Слезами веселья.
А то возьму  киселя горячего
И дам малышу ложку.
Он так  обожжется, бедняжка,
Что в конвульсиях скрючит ножки.
Смешно?  Очень смешно!
Но, почему вы не смеетесь?!
 А я хохочу,
 Хохочу до слез.
 Ведь это смешно мучить ребенка.
 Ну, смейтесь же.
  Смейтесь,
 Звуком
 Молодого жеребенка.
А, я, ведь такой же, как все.
Воз можно, немного получше.
По тому, что у меня вместо сердца дыра,
Такая большая, гниющая.
А, ведь это страшно смешно,
Когда сердца нет.
И я смеюсь,
Весело смеюсь.
Как  может смеяться
Только поэт.
Но, почему вы не смеетесь?
Смейтесь!
Ведь мне так весело.
Видите,
Луна весло желтое  свесила
И полощет его в озере.
Смешно,
Желтое и свесилось.
Весело.
Очень  весело.
И я смеюсь.
Смотрите, видите,
Как лицо
Прикрылось маскою смеха.
Ну, смейтесь же
Смейтесь.
Ведь это
Сногсшибательная потеха,
Смеется  поэт.
И такое увидеть трудно.
Так, смейтесь же,
Смейся весь свет.
Раз я смеюсь,
Надоедливо,
Нудно.
Нет, вы не смеетесь?
Вы плачете!
Ну, зачем же.
Утрите глаза.
Ведь я смеюсь,
А это значит
Мой смех не должна омрачать
Ни чья слеза.
Ну, смейтесь же, смейтесь
Я много  чего сказал.
И даже проявил смелость,
Когда  на месте сердца
Дыру показал.
Не верите?
Нате,
Суньте руки.
Там пусто
И больше ничего.
Но  тоскливо там так,
Как может быть тоскливо суке
Прогнанной зимою со двора…
Не, что  это я.
Там весело.
Вот, видите - я смеюсь.
Но, почему, вы не смеетесь.
Вы плачете!
О, что вы со мною сделали?
Я рыдаю.
Сквозь слезы не вижу света…
Но, что это,
Вы смеетесь
 Ах, вот, когда вам весело.
Плачет поэт.
Нет!
Он не плачет.
Сквозь слезы хохочет.
Он сам этого хочет.
И радость  вы проявили рано.
Ведь я смеюсь,
Хоть у меня  вместо сердца рана
И я раздираю ее руками,
Что бы вы захлебнулись смехом

      1955 г.
3  ЛЕЖУ, ЖУЮ ЖМЫХ
Лежу
       Жую жмых.
Штаны шелестят.
А, звезды молчат.
Хочу кричать,
Не могу.
Распластавшись
Лежу на снегу.
Не холодно.
Хочу познать Вселенную.
Итоги  не морозили ноги
Босые
На снегу.
Вот и я
Могу лежать раздетым,
Женатым,
Но бездетным.
Говорят, что  псих
На снегу тих.
А я не псих.
У меня тик
Нервный.
Наверное,
Первый.
Блаженство,
Мыслей рой
Снежинками
Вьются над головой.
Хочется петь, Смеяться.
Кричать.
А, приходится
Молчать.
Зачем шуметь.
Ведь это не сложно молчать,
Когда больно.
И я лежу.
Глотая крик
И сочиняя последний свой стих
Милые люди,
Не надо меня
Отпевать,
Заживо хороня.
Я не умру.
А просто глаза сомкну
И уеду в гости
К недавно умершей тете.
      1960 г.
     4. ДАЙ, ПРОШУ
Дай,
Прошу.
А, чего я не знаю.
Пьяный тоже
Что  нибудь  просит.
А, ведь  я не пьяный.
Прошу, умоляю.
Слышишь,
Как сердце  хохочет.
Пьяный ведь тоже
Немножко сочувствия просит.
А, ведь я не пьяный.
От того и больнее.
Рьяно ветер кричит в аллеях.
И мой крик, а с ним и рыдание
Кидает прохожим
На растерзание.
Больно,
Но уже привычно.
Спешите, граждане
Пофланировать  лично
По душе моей истертой площади.
Ведь вы не лошади
И, наверное, поймете
По какой площади,
Вы идете.
   Январь 1960 г.         
5  ПОСЛУШАЙТЕ
Послушайте, вот вы, гражданин,
У вас, наверное, есть дети.
Может один, а, может и десять.
Я не знаю.
Но, я к вам обращаюсь сейчас.
Умоляю, скажите.
Ведь , если на Марс полететь,
Это , наверное, страшно интересно
И забавно лететь со скоростью света.
Хотя и опасно.
Но, я не об этом.
У вас есть дети , и вы любите их.
И у меня есть ребенок,-
Это мой ерик.
Он рожден с большими муками
Из сердца моего.
Весь опутанный мыслями глупыми.
И уже седой.
Ну, и пусть. Зато он мой.
Этот крик.
Хотя он уже и старик.
Многие смеются. А мне не смешно.
Иметь ребенка,- это хорошо.
И это ничего, что он седой.
Такой желанный и родной.
Иногда я плачу.
И тогда мой крик
Слезами играет. Спокоен и тих.
Они, эти слезы
Сверкают всеми переливами света.
И мне приятно тоже
Смотреть
Как крик  поэта играет слезами его же.
А, порой мне хочется
Что бы Крик пошел погулять.
А то он сидит дома
И мочится  моими слезами.
Которыми я даю ему играть.
Но, страшно,
Ведь мой крик такой тихий.
Опасно пускать его в людскую стихию.
Ведь люди, они и обидеть могут мой крик.
Перейти улицу не помогут в часы пик.
А я буду беспокоиться, мучиться бессонницей.
Все думать о ребенке своем.
И сердце будет испепеляться огнем
Беспокойства и страха.
Уж лучше дам  ему сахар.
Чтоб слезы казались слаще.
Пускай сидит дома.
Мой милый, седой мальчик.
       1960  г.
6.Измордовалось  сердце
Измордовалось  сердце,
               Изрыдалось.
Слезы выкатились,
            Как выкатывается
Утренняя роса.
          Что мне жизнь!
         Что она дала мне?
Почему в глазах стоит вода.
         ДОЛОЙ!
Катись слеза долой.
И я плевал на рыданья истеричные
Так, как плевался в трактире половой
Получив
          Чаевой
                Ограниченный.
          НЕТ,
Утихомирься
          Ослепленный
                Взор.
Ведь это вода
И вода бесцветная.
А я не вор
Чтобы подкрашивать ее
Сентиментальностью нежною.
И рука трясется
          Словно я старик.
А мне, всего лишь
           ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ.
А на душе застыл истошный крик.
Но, зачем он мне.
Ведь я еще  совсем и не поэт.
Хоть и привык лить  сентиментальные слезы.
Привык мечтать ночной порой.
И вынашивать безнадежные грезы,
Как вынашивает  овца
Мертвый плод свой
7.На улице лица
На улице лица
Как окна больницы.
И пьяный оскал
Подворотен безмолвных.
А мне  очень больно.
А ветер пуховой подушкой
Швыряет мне под ноги воздух.
  А мне очень душно.
  Да и поздно.
Зачем ветер
Кричит истерично.
Так нагло.
И неприлично.
Тревожит мне сердце.
И некуда деться.
   Холод тоскливый
   Сжимает мне череп.
А, через дорогу, где лошадь заржала,
Ты что-то сказала.
Потом убежала.
И нота упала.
И лиц
   Вдруг не стало
                1958

 8. Желтые листья
Желтые, желтые листья,
Плачет береза ими.
Ветер с лихим пересвистом
Кидает их в небо синее.
    Желтые листья в небе
    Кружатся, кружатся плавно
    И падают очень медленно
    Видевшие так мало.
А им бы хотелось умчаться
К солнцу далекому нежному.
С лучами его смешаться
Стать звездами в мире безбрежном.
       1960
9. Дождик
Каплями брызнул дождик.
Но солнце золотясь.
Девчонка, захлопав в ладоши
Купалась в его лучах.
И платье, намокнув,
К телу припало жадно губами.
Целует нахально и смело,
Смеясь вместе с нею над нами
       1960
10. ОСЕНЬ
Осень плачется окнами мокрыми.
Капли тихо текут по стеклу.
Раскрытыми ладонями
Капли дождика я ловлю.
Капли хлопают звонко по коже,
Ощущение поцелуя.
Что-то очень меня тревожит.
Что-то очень меня волнует
    9.1960
11. СОБАКА
Собаке отрубили хвост
Чтоб злей была.
А она вильнула обрубком
И осталась такой же, как и была.
Но многие уже боялись ее,
Ибо отсутствие хвоста
Говорило - Эта собака зла