касаясь

я люблю свою тень непомерной почти-любовью
и не знаю, что делать с безумием необорным.
а она, конечно, не знает, что делать, тоже,
и лица моего даже видеть не хочет, может.

моя тень полезней и ярче цветного меня,
и она - властелин всего мира, и снов, и того огня,
что, не зная пощады, все жжет меня изнутри,
так что впору, пожалуй, уже заключать пари:

доживу до весны или прямо сегодня разрушусь к черту?
будет тень вспоминать и жалеть меня, если я мертвый?
ни во что не гожусь, и в глазах, неизменно ясных,
поселился страх: вдруг она меня в зазеркалье спрячет.

я люблю свою тень непомерной почти-любовью,
и поэтому только не замечаю огромной боли
(каждый вдох зимой - поцелуй раскаленной стали):
я хочу, чтоб она и дальше считала снами

и меня, и огонь, и мир. я хочу ей присниться очень,
ведь однажды, прожорливой, темной февральской ночью,
она схватит меня, пробудившись вдруг, за запястье
(непременно останется черный след ее тонких пальцев)

и, смеясь и танцуя, скажет: "спасибо за сон, хороший."
и, прижавшись холодным телом, избавит от тяжкой ноши.
и, вернувшись в меня, наконец потушит пожар мой страшный.
я все знаю. я ждал ее очень долго, но не напрасно.