Жизнь моя, как осенний листочек. Роман 1-33

Жизнь моя, как осенний листочек.

Роман
Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 33. «Дни, как солнца лучи: одни греют, другие сжигают»



Ты рождена нести в наш мир тепло,
Ты светлое будущее человечества,
Ты мать, жена моя, любовь моя... моя!
Которую я нашёл, я встретил, любимая!

Гори огнём солнца над семьёй...
Освещай путь свой лучами света...
Какая ты есть, будь всегда со мной...
А я для тебя создам уют у себя в сердце...
 http://www.stihi.ru/2011/11/09/6463


    Правда, вспоминаю нашу первую встречу, когда дядя Ашота от-
вёз меня на три дня в Урус-Мартан к мужу, солдату, которого я не
видела шесть месяцев. Приходили воспоминания тех дней близости
и любви отца-солдата ко мне, но я не чувствовала его любви к сыну,
маленькому комочку, которому было несколько месяцев... Может, он
был совсем маленьким, и отец боялся с ним играть, но я помню, как
он ожидал этого ребёнка... А брат Ашота с малышом играл, как с ку-
клой, и поэтому мне ещё раз хотелось показать моё сокровище мужу,
чтобы открылись его отцовские чувства. Наконец долгожданный
день настал – меня с сыном и младшим братом Ашота провожает
Вано на автобусную станцию. Через Грузинский перевал по Воен-
но-Грузинской дороге мы должны были доехать до города Грозного.
Уезжая счастливой, я уже считала минуты, когда встречусь с ним,
но взгляд мой постоянно направлялся за окно автобуса, который
поднимал нас, пока по горам Грузии, потом по Чечено-Ингушетии.
Красота неописуемых гор утопала в зелени, низовье – в виноградни-
ках. Снежные шапки на вершинах. По дороге встречались табуны,
перегонявшие пастухами отары овец. Я впервые увидела кавказских
овчарок, таких мощных и красивых собак.
    Квартира, где остановиться, у нас была, потому что первый раз,
когда я была там, нас приютила одна чеченская гостеприимная се-
мья, и мы точно знали, куда надо ехать. Доехали до автобусной стан-
ции в городе Грозном, а там пересели на бортовую машину, которая
нас везла уже к части. Когда на посту мы сказали, к кому приеха-
ли, дежурный быстро позвал Ашота. Но мы не знали, что он себя
плохо ведёт, и его не отпустят даже на день в увольнительную... Он
нам сказал, чтобы мы ехали до знакомой квартиры, сам же приедет
позже. Мы долго ждали, но его всё не было. Потом он прибежал,
я накрыла на стол, ведь много чего передали из дому. Он сидел с
правой стороны, и я заметила – что-то он нервничает. Вдруг слышим
за окном – остановилась машина. Выглянула из окна, а там военный
патруль с оружием и капитан. Он очень расстроился. Спустились мы
вниз, капитан начал говорить с ним. Мне не было слышно, но только
понимала, что неспроста они приехали, наверное, что-то случилось.
Я с ребёнком на руках подошла, поздоровалась с капитаном. Он ма-
шинально стал меня расспрашивать о простых житейских делах, я
же со своей наивностью ещё спрашивала об отпуске мужа домой.
Видно, тот понял, что я ничего не знаю, сказал, что сегодня сборы, а
завтра он будет к нам приезжать. Спросил также: «На сколько дней
приехали?» «На семь дней», – ответила я. Не понимая в военной
службе ничего, видела, как под конвоем Ашота посадили в машину.
Наступил следующий день. Я уже стала нервничать, но в три часа
услышала гул останавливающейся машины и увидела его. За обедом
он рассказал, что, когда отрапортовал о приезде жены, брата, ребёнка
капитану, то тот сказал, что не отпустит его из-за плохого поведения
вообще ни на один день. Ашот выругал его и выскочил из части, на
попутке доехал до дома. Но как они нашли нас? Наверное, это их
секрет... Ашоту всё-таки разрешили бывать у нас, но только после
трёх часов, а в шесть часов утра он должен быть уже в части. Ему не
только разрешили, но и дали машину, потому добраться из части к
нам практически было невозможно. Чтобы доехать, попутные долго
приходилось ждать, а Ашот ещё был радистом – один на часть.
В доме, где мы остановились, жила чеченская семья – настолько
гостеприимная! Второй раз я у них, и они ни разу не брали плату за
квартиру, наоборот, всячески помогали мне смотреть за ребёнком.
Не знаю, на каком языке мы с ними общались, наверное, на словах
доброты и понимания, потому что в их доме никто не говорил по-
русски, а мы не знали чеченского. Правда, у многих русских непра-
вильное понятие, особенно у тех, кто из дальней глубинки: всегда
обо всех говорили «грузины», если видели людей в основном черно-
волосых, смуглых, кавказской национальности. Но я-то знаю, что
армянский язык полностью отличается от грузинского, а также и
чеченский. Как же мне забыть их язык, когда на столе в большой
комнате стоял кувшин молока для кашки моего сыночка. Как мне
забыть их язык, когда они принесли маленькую ванночку, и купали
мы вместе малыша, как одна семья... А сыр, картошка, фрукты... Я не
могла бы поверить, что можно так относиться к чужим людям, если
бы своими глазами не увидела.
    Наши дни счастья подходили к концу. Рудику, брату Ашота, хозя-
ева дали место в другой комнате на раскладушке. Практически нам
никто не мешал, но почему-то холодное отношение к себе я замечала
от Ашота, и не было в нём той ласки, которую я ожидала и к ребёнку.
Может, он не привык – ребёнок капризничал, он скорее шёл к его
брату, чем к отцу. И это ясно, ведь ребёнок уже привык к Рудику,
а с папой знаком всего шесть дней. Здесь же мне стало известно,
что Ашот в части поломал ногу, играя в футбол, и лежал в воинской
санчасти почти два месяца. Кости неправильно срослись – ломали
повторно. Ему делали заново операцию. В санчасти его окружали
молодые девушки, и он даже с одной «гулял». И это всё открыто он
мне стал рассказывать. Потом вспомнилось, что, когда он уезжал по-
сле окончания школы в Казань поступать в автодорожный институт,
и там было много увлечений вместе с его товарищами. Мне стало
обидно, не потому что я заметила, что он мне изменил, обидно то,
что я его очень любила и не хотела терять...
     На следующий день у нас Рудик заболел свинкой – большая тем-
пература. Вызвали врача из санчасти. Ребёнка я уже к нему не под-
пускала, и Ашота освободили до полного выздоровления брата, а это
всё вместе – тринадцать дней. Рудик поправлялся. Ему кололи анти-
биотики, сорокоградусная температура начала спадать. Хозяева дома
принимали активное участие в выздоровлении. Ашот постепенно
менялся. Он стал привыкать к сыну, а сын к нему. Ашот завидовал
любви сына ко мне, так как до того я уделяла внимание только ему,
а сейчас надо было разделить с ним... Но кровные узы взяли вверх,
и он уже не мог наиграться с ним – сам один гулял по вечерам. Было
уже прохладно, так как уже мы вплотную подходили к сентябрю.
Мне надо было возвращаться продолжить учёбу и на работу. Pудику
тоже, он, кажется, заканчивал школу... Не знаю, что так поменяло
отношение капитана в военчасти, но он даже дал машину, и Ашот
нас проводил до самой автобусной части в Грозный, посадил нас в
автобус и обратно уехал на этой же машине в часть. Потом он мне на-
писал, что капитан очень пожалел меня, маленькую юную мамочку...
Дорога длинная – почти целый день в автобусе. Передо мной
каждый день, как на ладони, практически была любовь и какая-то
недоговорённость между нами. Может, солдатская жизнь сделала
его грубее, а может, мне всё всегда казалось в сиреневом цвете, и я
больше хотела той ласки, которую он не очень открыто показывал,
то ли из-за стеснённых обстоятельств, в которых он оказался, то ли
боялся последствий после нашего отъезда, наказания со стороны на-
чальства. Но, как потом он мне писал, особенных наказаний он не
получил, так как он был один радист на часть...
      Тёплая встреча в Тбилиси, долгие расспросы, но особенно рас-
сказывать было нечего. Через несколько дней – сентябрь, и я вошла
опять в колею своей трудовой деятельности. Так как я была в декрет-
ном отпуске до года, то в бухгалтерии моё место было уже занято, а
временная работа машинисткой в НXПK меня раздражала, но в то
же самое время снабдила меня дровами на зиму. Там делали паркет,
и обрезки разрешили выписать мне на зиму, ведь я топила зимой пе-
чью железной, но я хотела опять вернуться к своей специальности,
к своим сотрудникам, с кем долго проработала ещё во время отца. И
наконец я получаю звонок, уже от нового главного бухгалтера НГЧ-
4, с приглашением на работу. С удовольствием согласилась, ведь там
я начинала, и меня уже посадили за материальный стол. Там я, пере-
прыгивая с одного стола на другой, закрепляла знания по бухгалте-
рии. В техникуме познакомилась с двумя девочками, но одна из них
была замужем, как потом я поняла, за одноклассником моего мужа,
и я всегда с ними ехала обратно до Воронцова. Они были моими
соседями по району, и мы стали общаться, даже в не студенческой
жизни...
    В воскресенье я отправилась проведать брата, который находился
в психиатрической больнице на набережной. По нескольким лест-
ницам поднялась на крылечко, чтобы его вызвать, как вдруг увидела
– на скамеечке сидели моя мама и Вова. Она его кормила обычной
едой – простоквашей с булкой. Я подошла, развернула свой свёрток.
Он посмотрел на меня, как будто бы узнал. Слёзы выступили у него
на глазах, потом стал жадно кушать то, что я принесла, стараясь на
меня не смотреть. По тому, как он ел, кроша всё, и через каждую
минуту делал затяжку папироской «Прима», можно было понять, что
улучшения нет. Он то и дело о скамейку тушил папироску, сильно
вдавливая, делая чёрное пятно, затем опять брал новую. Мама ему
зажигала, и через несколько минут он проделывал то же самое, он,
видно, нервничал, увидев меня. Была хорошая погода. Мама провела
его к фонтанчику, достала хозяйственное мыло и прямо там помыла
ему голову, вытерев маленьким полотенцем, потому что, видно, был
парикмахер и налысо постриг ему голову, а она чесалась. Он посто-
янно, то и дело чесал её. Когда он снимал рубашку, я заметила много
ожоговых кругов на его теле, на левой руке. Неужели он тушил на
себе папиросы? А может, он так успокаивал себя, находясь в ужасном
состоянии... Мама его отвела, и он оказался опять за железной клет-
кой, где в палате таких, как он, было двадцать человек. Домой мама
брала Вову пару раз, но было невозможно смотреть за ним – нужен
был постоянный уход, а она работала, чтобы содержать семью. У неё
был ещё Саша и больной парализованный муж, мой отец, уже лежа-
чий больной. Так как её работа была в ночное время, ведь она рабо-
тала в метро, то днём могла всегда навестить его. И эта боль осталась
с нами до конца его жизни – страдание душевнобольного, когда ни
за что был потерян мир жизни и любви молодого парня, которому и
семнадцати лет не было. «По чьей вине он пострадал?» – часто я за-
давала себе такой вопрос. Милиция нас бережёт – всегда у меня был
в душе такой лозунг, но только не сейчас, ведь они изуродовали юную
детскую душу, и некому было защитить его в то время...


Nansy Ston USA 10/08/2012


Продолжение романа  http://www.proza.ru/2012/10/12/98
Начало главы №1          http:// www.proza.ru/2011/03/16/208

 
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2012
 Свидетельство о публикации №212100800461
http://www.proza.ru/2012/10/08/461