Переяславська рада и День Победы

- Ты, дед, не финти, - наседал на старика в душегрейке из овчины, то и дело ерзавшегося на стуле в центре самой большой комнаты сельсовета под пристальными взглядами десятка человек, парень в форме  , - сам понимаешь – государственное преступление произошло у вас в селе?

Дед подобострастия к присутствующим не выражал,  но и заноситься старался -  не заноситься. Власть она на то и власть. Размахнётся – снесёт голову, никому ничем не должна будет.  В начале разговора к допрашиваемому обращались по имени отчеству: Франк Филипович. Всё как положено для протокола. Но время шло – а свидетельские показания сторожа в местном сельсовете картины событий не проясняли.

К тому же за действиями сторожа Шершня в это утро  председатель колхоза Сойко предполагал явный умысел, о чем им и было заявлено, как только в село прибыли представители органов. Да не из области, и даже не из Киева, а прям видно из Москвы.

 Разбуженный странными, резкими  стуками в окошко дальней комнатки сельсовета рано утром, сладко дремавший сторож ввиду наступавшего воскресного праздничного  дня разозлился: видать кому-то приспичило ехать с утра пораньше на ярмарку в райцентр. К обеду в селе намечался митинг, потом концерт и танцы в клубе в честь Дня Победы, вот, видать кто-то и решился обернуться пораньше, свозив на продажу сметанку, молоко или колбасы - торг в праздничные дни был прибыльным и бойким.

- Дидька! Дидька! – слышался молодой звонкий голос какой-то из девчат.

Покряхтывая и поругивая шальную девку,  Пилипыч поднялся, не торопясь прошел по коридору, снял деревянную рогатину в виде буквы Y с внутреннего пробоя  дубовой входной двери и выглянул на двор.

- Хай тоби будзе. Шо бузу подняла?

Дивчина  к удивлению старика не подошла, не поздоровалась, не извинилась за устроенный дебош, а только махала загорелой рукой в сорочке вышитой крестиком, указывая на крышу здания и приговаривала:

- Ты видел? Ты это видел?

Франко потянул носом воздух – но запаха дыма не было,  майское утро было по весеннему свежим, пропитанным запахами сирени, черемухи и вишен. Вот шальная. Нехотя Шершень спустился с крыльца и, отойдя на сколько шагов, посмотрел в том направлении, которое указывала разгоряченная крикуха.  В первую минут дед ничего не понял. Солома на перекрытой к празднику крыше отливала яркой желтизной – нигде никаких прорех или  темных подпалов не наблюдалось  Голубой небосвод расчерчивали черные стрелки шустрых ласточек. Над соседними крышами стояли сизоватые столпы дымков.

- Шо ты там побачила – ворону на дубе? – разозлился Франко.

- Какая ворона, - девчонка от ярости прям притопнула босой пяткой, - Смотри на флаг! Не втямив?

Шершень вновь поднял голову вверх – и замер! Вот глазастая, только в эту минуту до сторожа дошло, что над сельсоветом повешен не красно-голубой и желто-синий флаг.

- Может привид? – озирнулся  вокруг себя Франко, стараясь угадать, не наблюдают ли за ним в эту минут из-за какого плетня или куста.

- Ты шо? Уже отпраздновал? – бойкая девка  кричала так, что старику стало казаться –  сейчас сбежится вся округа на пыльный пятачок у сельской рады.

«Быть беде с таким делом»,  - мрачно подумал старик. Он ожидал чего угодно: получить нагоняй от председателя, лишиться законного выходного, который ему был обещан, чтобы съездить в сам Ивано-Франковск на ярмарку мёда, может даже быть отстранённым от работы за такие штучки. Но то, что случилось дальше, Франко Пилипычу не привиделось бы и в страшном сне.

- Сбегай за кем з хлопцив, - попросил дед, боявшийся, что в его отсутствие может случиться ещё какая пакость, - пусть снимут это лихо.

- А что ты повесишь взамен? – огорошила вопросом девчина.

Запасной флаг в сельсовете был, но лежал он в сейфе у председателя и запирался на ключ. Хочешь - не хочешь, а надо идти к Сойко и докладывать о случившемся. Франко ругнулся:

-Пся крев! Хай тоби кароста курва!

Сойко рванулся к сельсовету,  даже не дослушав Шершня, что очень насторожило Франко, в сердцах председатель мог и выгнать с теплого места сторожить коров или свиней, а то и во все пойдёшь плести ивовые корзины для винограда и других хозяйственных дел.

Пока дед возвращался, в сердцах ругаясь вслух на неизвестных гадов, замысливших такой дерзкий поступок, председатель позвонил в райцентр и велел случившимся под рукой сельчанам созвать к сельской раде правление колхоза. Часам к десяти-одиннадцати утра неожиданно в село въехали перепугавшие народ военные машины.  Местные не понимали в чём дело – может снова началась война, а им только теперь стало известно. Такие мысли порадовали Шершня – какой с него спрос, коль такие дела творятся вокруг. Однако к пущему огорчению Франко, военные выслушав председателя, который чтоб загладить вину за  проволочку в замене флага на крыше сельсовета, которая была произведена только после прибытия русских , очень нелицеприятно отозвался о поведении сельсоветовского сторожа, прошляпившего вопиющий факт подмены государственного символа на  какую-то хрень.

Так дед стал главным свидетелем и главным подозреваемым.

- Где  ты был ночью? – перекрестный допрос лишал Франко возможности сосредоточиться и отвечать продуманно.

- Тут был, - злился  старик, в сотый раз давая ответы  на одни и те же вопросы.

- И чем ты занимался?

- Спал, - покашливая, негромко выдавливал из себя Франко.

- Спал, говоришь, - вновь тон задавал старший из офицеров,  который Шершню своими жесткими, глубокими  складками у крыльев носа напоминал сморщенный трухлявый боровик, - а я думаю – ты мог вступить в преступный сговор  с бандой какого недобитка и попытаться дать знак к выступлению.

Шершень злился на Сойко, считая что это тот, вечно перепуганный и пытающийся угодить начальству, оговорил его, припомнив, что при румынах Франко сдал полиции двоюродного брата  председателя за укрывательство на хуторе каких-то темных личностей. И Франк Филиппович страшно удивился бы, узнай, что в данную минуту весь район был оцеплен регулярными войсками, вязанными сюда из Белоруссии и Смоленска. Давно не пошаливали в здешних местах банды бывших фашистских наемников, однако в Москве отреагировали очень нервно на вопиющий факт подмены флага,  кто-то даже высказывался за тотальное прочёсывание местности на предмет поимки диверсантов.  Однако тема шпиономании пока не находила подтверждений.

- Нехай ти прыдурки згорять, - Шершень безнадежно поглядел в окошко, за которым качались тяжелые кисти сирени: как и вправду, дадут Сибирь, там и здхнешь в русском морозе, чем часто стращали в оккупацию  здешнее население румыны да поляки.

- Как это могло получится? Может вы Франк Филиппович всё ж таки припомните, что происходило здесь ночью, - сменил тон допроса сидевший отдельно от всех в дальнем углу комнаты на крепком новом табурете мужчина в штатском.

- Да кажу ж, - досадовал старик на непонятливых военных, - ничего не происходило. Зморився вчера, пока вывозил ульи на дальнюю пасеку. Снилася жинка, якая померла як раз на гадавину Пабеды. Тут – грукат. Усхопывся.  Выйшов надвир. Думав полымья над радай пиднялося. Не – нема. Дывуюся, бо девчина гвалт падняла –  не дай боже. Видийшов – тут такия справы. З вечора над радою высив наш прапор, а вранці ваш. Мо привид, подумав. Дабро б ти обо цих. А тут – вы… А жарты, до пса...