Василий Шуйский

                Кучка сторонников Шуйского,  без Земского
                собора, «выкрикнула» его на Красной площади на
                царство.
                Иллюстрированный исторический словарь

На Красной площади толпа хмельная
Вопит и свищет, удержу не зная:
«Князь Шуйский — наш законный государь!
Даёшь Василья! Будет всё, как встарь,
При нём: богаты хлебом мужики,
Смирны холопы, рубежи крепки!
Да, Шуйский, да!..»

               А за Москвою-градом,
С кремлёвскою стеной почти что рядом
Деревни мрут, разграблены давно, —
И знать им, полумёртвым, не дано,
Что на Москве от имени народа
Царя провозгласила кучка сброда.

Дин-дон! Сверкают купола, искрясь.
Во храм Успенья важно входит князь,
И чернь, пылая купленной отвагой,
Сквернит собор «народною» присягой…

Но кто же сей?
            При Грозном шутовал,
Чем избежал и плахи, и опал;
Пел кочетом, изрядно хрюкал хрюшкой,
Быв на последней царской свадьбе дружкой…

Из Шуйских лишь Василья одного
Борис не тронул. Более того,
Годил он Годунову очень кстати:
Весь розыск о царевиче-дитяти,
Невинно убиенном, наш герой
Повёл такою путаной тропой,
Что вышло: сам-де в приступе падучей
Себя зарезал отрок невезучий!   

А дальше было пуще.
                Польский глянец
Стал наводить беспечный Самозванец
На Русь святую…
             Что ж Василий-князь?
Среди панов беспечно веселясь,
Опять на царской свадьбе в высшем чине,
Кричит «Сто лят!» красавице Марине…
Вот он пред россиянами твердит,
Что не царевич в Угличе убит,
А так себе, попович завалящий;
Что сел в Кремле Димитрий настоящий,
Сын Грозного, надежда московитов;
И, в общем… виват Речи Посполитой!

Но это — днём…
            А ночью — свет лампад;
Кружок боярский в тишине палат.
Брады содвинув, мыслят: как им быть,
Ловчее Лжедимитрия свалить?..
Василий — первый в заговоре. Чуток,
Он видит, что столице не до шуток,
Что скоро не толпа, не сброд, — народ
Власть у поляков с боем отберёт.
Чем ждать и пасть — встать надо во главе!..

…Набат. Ручьями кровь. Мятеж в Москве!
Уж  Самозванец, мёртвый и нагой,
В потешной харе, с шутовской дудой,
На Лобном месте брошен…
                И героем
Выходит Шуйский перед ратным строем.

Он держит речь: «Сограждане! Позор,
Что вора мы терпели до сих пор!
Вот верная, с печатями, бумага:
Дурачил нас простой чернец, бродяга,
Отрепьев Гришка, — быть ему в аду!
Отныне — гласность. Тайны — на виду:
Был в Угличе убит Иоаннов сын,
Димитрий подлинный.
                Борис один,
Опричник, тать, безродная собака,
В убийстве этом виноват, однако!
Святых отцов я слышал словеса:
Творит покойный отрок чудеса.
Молившись у царевичева гроба,
Слепой, глухой, — вдруг исцелились оба!..
Конец всем смутам! Радуйся, земля!
Мы, Рюриковичи, снова у руля.
Отныне милосердно станем править,
Святую Русь хранить и Бога славить…»

Дин-дон — весёлый, громкий перезвон.
Под здравицы садится царь на трон.
И не наёмным, — сотням москвичей
Уж виден свет из царственных очей,
И тысячам мерещится, увы,
Сияние вкруг царственной главы…

Молчит Господь. Знать русским не пора,
Что наступает тёмная пора;
Что князь, к верхам пробравшийся хитро,
Теперь откроет всем своё нутро.
Подобно Иоанну, будет яр,
Ссылая в глушь обобранных бояр, —
Да лишь без Иоаннова ума,
В делах державных ценного весьма,
Да лишь без Иоанновых трудов,
Крепивших Русь пред натиском врагов…

Он будет скуп. Не по рассудку рьян,
Взнуздает Шуйский до крови крестьян,
И царство опояшут мятежи;
Болотникова грозные ножи
Взовьются роем, жаля и разя…
Полякам вновь откроется стезя;
Казаки лавой вломятся во двор
И Тушинский к Москве подступит вор,
И царские полки уступят  силе, —
И гнев Москвы шатнёт твой трон, Василий!

Миг истины!
         Не платные кликуши,
Не голь, готовая развесить уши,
Не стаи одураченных юнцов, —
Ряды суровых завтрашних бойцов,
Подспудно ждущих Минина с Пожарским,
Заполнят Кремль.
              Не веря басням царским,
В ничтожестве мессию не узрев,
Наёмных стражей разом одолев,
Сорвут венец — и в довершенье краха
Напялят на тебя клобук монаха…

Ещё позору большему бывать;
Ещё ты будешь руку целовать
В Варшаве крулю Сигизмунду…
                Плен —
Вот твой удел; забвение и тлен.

Ну, а пока — дин-дон, дин-дон, дин-дон!
Черны деревни. Мрак со всех сторон.
И смутным временам, отметим с грустью,
Ещё стоять над мученицей Русью…

                Коктебель — Киев. VI. 2007