ядерная зима

Идем на рекорд – не спим четвертые сутки. Страшно заснуть – приляжешь – не воскресят. Кто-то из нас сегодня сказал для шутки, будто мороз под минус сто пятьдесят. Ночью тоскливо бродят худые волки. Тот, кто ушел за дверь – назад не нашел пути. Изредка вой прорезает разряд двухстволки, но это лучше, чем гнить от жара или цинги.
Воды не хватает – всего по глотку на горло. Приходится туже затягивать пояса. Утром по трупам считается каждый город, и каждый из нас отводит тогда глаза.Ядерный воздух будто седой от вспышек, кажется – дышишь грязью и шелухой, нас пятеро здесь под захудалой крышей, и каждые два меняемся на конвой.
Из Мэри-Джейн получился хороший доктор, латает вживую не дрогнув, всегда смела. Считает по сантиметрам в пробирках водку и плачет, когда на смене стоит одна. Пол – это тактик, грозный свирепый воин. Благодаря ему у нас есть еда. Суров, молчалив, ответственен и спокоен. Настолько, что в нем внутри господствует пустота. Мы с Габриэлем стали чудесной парой. Он курит, я обрезаю волосы до плечей. В жизни он биохимик, закончил Гарвард. А я, как была, осталась совсем ничьей.

Пол оказался первым – ушел с концами, через три дня повесилась Мэри-Джейн. Бог отрывается: видимо так достали, что на земле не стало почти людей.

Идем на рекорд - но все же идем, как прежде. И щурится холодом ядерная зима.
- Ты ведь не Ева – внезапно вздохнет – извини, невежду.

И ты не Адам.
Конечно же, не Адам.