Harlem Shake

Руку крепко держу на пульсе я. В оба глаза слежу за модой.
Вижу кадры. На них — в конвульсиях гражданин в амплуа урода.
Будто газу нюхнув угарного, одержимый буржуйским ритмом,
он трясётся, как нигер Гарлема, под стенания "терроритта".

Что им движет, какая истина? В чем причина его юродства?
Или с миром бездушно-выспренным он пытается так бороться?
Или это пророк непознанный на глазах перекатной голи
содрогающимся апостолом на иных языках глаголет?

Чуть поодаль бредут прохожие, ноль внимания, скукотища,
повседневщина... Отчего же их вдруг становятся рядом тыщи?
Сплин сменяется адским месивом: трэш, угарище, содомия...
Но безрадостно и невесело эти маски глядят немые.

Шок испытанный не остыл ещё. Эта шейкерская когорта —
словно сонмище душ в чистилище, чьи печати не будут стёрты,
словно грешников тьма постылая, коим явлена воля свыше,
что вовеки их не помилуют и стихов о них не напишут.

Этот бред поражает вирусом: жизнь никчёмна. Пойдем, попляшем.
Разукрасим себя — и выбросим. На пути безнадежно нашем —
ночь бескрайняя, глушь могильная, круг порока, кольцо приличий.
И поблизости нет Вергилия. И немыслима Беатриче.