Хали-к-Гали

 С утра деревня гудела. В ночи пропал куда-то Николка Евлеев, прозванный  односельчанами за его похождения от жены к парикмахерше Гальке, Хали-к-Гали. Ещё  накануне вечером видели, как ходил он по своему палисаднику с лейкой поливал жёлтые лилии, а сегодня на-ко тебе, нет мужика.

  - Чего тут думать-то, - полулёжа большими грудями на прилавке, всезнающе улыбалась продавщица Ленка.- Укатил с Галинкой в города. Та вчерась перед самым закрытием две банки шпротов брала. Куда, как не в дорогу...
У большого окна, затянутого резной решёткой, часто мигая слезившимися глазами, стояла лупоглазая Дунюшка.
 - Слава тебе, Господи, - думала она. - Укатила марафетница. Уж дочего она мужиков с панталыги дозбивала. Вздохнуть без неё можно  свободней, а то всё, как на страже. Худо, когды муж-от красивый, никакого спокою нет...
 - Могет ещё не уехала Галька-то, - Дуня, боясь поверить счастью, несмело вступила в разговор. - Ужо Таня почтальёнша придё за хлебом, у неё и  узнам.
 - Уехала-уехала, - скороговоркой протрещала Ольга Перепёлка, - утроси печь не топилась. Мне ейна труба хорошо с кухонного окна видать. Да и замок в пробое темнеё, а не перекрестина.
В магазине наступила тишина. Было слышно, как между рамами, жужжа, бьются о стекло мухи и  тикают на витрине часы...
 - Ох-ох-ох, не знашь, что на день господен падё. - Ольга зевнула и вытерла уголки губ кОнцами ситцевого платка. - Коля-Коля - широка воля. Сиди нонеча, Людка, жди покуль нагуляетси...
На крыльце часто затопали ногами.
 - Ладно бы сама-то ехала, дак ещё чужого мужика прихватила. - Ленка поднялась с прилавка и поставила на весы килограммовую гирю. Это означало, что она готова к работе.-  Каково жене всё это снести.
 - Тебе-то откуда знать, Ленушка! - сразу догадавшийся о ком и о чём речь, выдохнул перегаром Сашка, ввалившийся в магазин в промасленной робе и броднях. - У тя ить и мужика-то никогда не было.
Ленка от такой наглости скрасела до волос. Тяжёлая грудь её заходила ходуном, расшатывая, и без того на одну нитку пришитые на спецовочный халат пуговицы.
 - Тебе-то какое дело, был у меня мужик или нет, холера!
Бабы разом притихли.
 - Я же тебя сватал, - не понимая всей серьёзности создавшейся ситуации, Сашка весело подмигнул продавщице. - Жила бы сейчас как у Христа в запазушке. У меня запазушка широка, вокурат по твоей фигурке. - И он взглядом обрисовал пышные Ленкины формы.
Ленка зашипела:
 - Да мне такого, как ты в голодный год за сто пончиков не нать...Бери за чем пришёл и уматывай, а-то безменом по голове огрею...
Сашка поняв, что пора бежать, кинул на прилавок смятую деньгу, схватил пачку папирос и выскочил в двери.
 - Вот мужики! - Качала головой подошедшая во время выяснения Ленкиных с Сашкой отношений, Марья. - До чего народ глупой. Чуть ведь не стоптал, ханыга..
Была, девоньки, у Людмилы...
Бабы тут же забыли про Сашку, даже Ленка застыла с чёрными тушевыми разводами на щеках.
 - Как она, бедная? 
 - Знамо, как. Ревит. Нуко ты, мужик пропал...
Марья плюхнулась на стоявший у печи ящик.
 - Говорит, в четыре утра вставала, сопел Коля на кровати, а к шести уж и постелька холодна.
 - Дак перед пропажей-то предчувствий не было у него. - Дунюшка со страхом прикрыла ладонью рот. - Бывало, как сгинуть Егорше Козину, мужу Марфы Иванны, что за рекой-то жили, всё каки-то голоса   ему  слышались. Будто звали куды...
 - Галькин голос Николу звал, да ейна  задница, котору за день не объедешь - Ленка ещё больше возненавидя всех мужиков, брызгала слюной. - Едут небось с ней в купе  на какой-нибудь курорт, раскачиваются - сезон бархатный глядеть.
 - Да, нет, бабоньки. Не сходитси. - Марья хлопнула себя сумкой по колену. - Людмилка говорит, отпускные не тронуты. Как получены, так и лежат в носке у стены на третьей полке в шифоньере. А на сезон ехать, больши деньжищи нать. Тем более на бархатный.
 Мне кажется, рядом в райцентре оне. Тама у той прощелыги квартира есть...
 Все задумались в голове перебирая разные версии, куда же всё таки укатили Галька с Николой...

В складские двери громко застучали. Дунюшка от неожиданности подпрыгнула. Марья тяжело поднялась и пошла к прилавку. Ящик  с облегчением пискляво скрипнул на весь магазин.
 - Чего ломиш-то, Вася, -  прокричала Ленка шофёру. - Глухие мы что ли?
Она сняла железный засов и распахнула двойные двери. Вместе с солнечным светом и запахами августовских огородов в помещение ворвался дух горячего хлеба.
Ещё острее и больнее у каждой из баб заныло на душе от знакомого ржаного запаха, напоминавшего каждодневный деревенский уют, который они годами создают дома для своих семей. Каково, когда этот уют рушится...
- Бедная, бедная Людка. - Качали они головами...


 Людка перебирала в шкафу бельё. Всё на месте. Колина выходная рубашка в еле видимую полосочку с золотистыми запанками на рукавах, - тут на плечиках висит. Брюки выходные со стрелочками  через перекладинку перекинуты.
 - Может Галька не разрешила взять ему купленное мной, вот и оставил всё,-думала Людка. - Давно уж вся одёжа из моды вышла. Куплено-то ещё, когда Володька родился. А Володьке девятнадцать. Второй год, как в армии служит. А с другой стороны, куда рядится-то. В деревне кина и того не катят.
- Ой, сыночек, сыночек. Знал бы ты, что отец твой вытворяет. - Людка тяжело вздохнула и поднялась.
 Далеко над лесными заколотками начинали клубится тяжёлые курчавые облака. Собиралась гроза. Лёгкий ветерок в открытое окно доносил глухие раскаты грома.  Квохтала курица, собирая цыплят под крыло. Длинноцапый петух, тряся гребнистой головой махал крыльями, сгоняя от непогоди  свою куринную ораву под дворное крыльцо.

 - Петух-от и тот в бурю с семьёй, а этот...
Людка выдернула из телевизора штекер, закрыла печные трубы, закинула полотенцем, стоявший у окна, электрический никелерованный чайник и села к окну.
На улице быстро затемнело. Небо зараздувалось, затужилось чёрными облаками и, наконец, не выдержав, лопнуло огненной прорехой и оглушительным гулом прошлось по всей деревне. Дом крякнул и  будто присел.
 Людка сидела  уставившись в одну точку. Ей было всё равно, что молнии сверкали одна за другой, что хлопали рамы...
Вдруг, внутри её что-то надорвалось и слёзы хлынули наружу, вынося с собой горечи и обиды прошедших лет:
 - Опозорил, бестыжий. Молодую нашёл - изо всех сил  рыдала она. - А чем я-то худа? Кто  за ним за больным ухаживал? - обращалась Людка к грозе. Кто председателя уговаривал, чтоб с него растрату за солярку сняли. Не я, дак сидеть бы ему, подлецу, в тюрьме. А на курорт, кто ему денег давал, Галька что ли? Нет, я! Последние рубли собирала. Лечись, Коленька... Жалеть  его Галька так будет? Шишь! - И Людка показывала грозе кукишь.- Ну и что, что особо к нему не ластилась. Когда ластиться-то?...
И рёв грозы мешался с её срывающимся криком...
Опомнилась она, когда в окно ударили крупные капли дождя. Ветер шумел ёлками, отрывая еловые лапки, раскидывая их по двору.  Гроза медленно затихала...

Людка поднялась и пошла в закуть. .
- Ну вот, -утешала она себя, - всё выплакала, теперь  сердцу легче будет...
Слив в кадку, какая была, сметану, она деревянным пестом начала взбивать масло.
Стараясь не думать про мужа,  она отмахивалась думками  о корове, которую в октябре надо бы "закинуть", о посылке сыну ко дню рождения, о луке, который надо бы уже выдрать из гряды,- весь выжелтел... Но ревность грызла её ходившие плечи. Людка от злости часто толкла пестом и масло за каких-то пол-часа, без ржаной корки взбилось и зажелтело в пахте жирными жёлтыми комками.
- Обещал же, - слёзы  снова потекли по Людкиным щекам. - Не пойду больше к Гальке. Не буду народ смешить. А сам укатил с ней на поезде...
Перед глазами стояли глаза мужа, с паутинками морщинок в уголках. Какие-то совсем  незаметные, когда всё спокойно и хорошо, и такие любимые и родные  в ссоры и разлады. Людке казалось, что в её груди от мужненой нелюбви всё застыло, окаменело и силы куда-то постепенно  утекают из неё...
Она подцепила пальцем кусочек взбившегося масла и положила в рот. Язык обожгла  приторная солёная  горечь.


 У пристани толпился народ. Теплоход, мелькнув белым боком уже свернул в соседнюю деревню, оставляя за собой белые валуны волн.
В теплоходной будке на лавках бабы лузгали семечки.
- Не слыхать ли про Хали-к-Гали -то? Уж полторы недели ни слуху ни духу.
Светка Лупина, ветеленарка, залепляла подорожником разбитое на трапе колено. - Говорят, видели его на вокзале какого дня.
 - Экко как! - Бабка Сима, ходившая к теплоходу, как и все другие жонки, каждый день, не зависимо от того надо или не надо кого встречать, выругалась. - Людка вся извелась, а он на вокзале... День-от ещё, бедная, кое-как вымаё, а ночи-то ей нет. Вчерась ко мне приходила Марья, просила  пособить, дак я кидала Людке остуду на его окаянного. Нонь полегче станё...А так сгорит баба  не за что.
 - Может он по холодку  в лес утащилси, да заплутал, а вы  - к Гальке сразу. Что у нас у мужиков окромя вас баб дел нет? - Гена, Дунюшкин муж, плешивый, в поперёк большеглазой жене с узенькими щёлками вместо глаз, вступился за Кольку. - Пошёл по холодцу на Горнё болото ягод проведать, а там водит вовсю. Бывальщики и те еле выбираютси...
 - Знамо чего вас мужиков водит. Меж ног погремушка...- Ища поддержки, маленькими хитрыми глазёнками по бабьим лицам прошлась Катюха- самоварница. Бабы дружно прыснули смехом.
 - И на како болото вас тащит, тожа знам!
 - Ну, Катька! - зарделся Гена. - Ты, как межёна рыбина:  и скусна, да  с душком.
 - Да и ты, Генка, тожа пеплом посыпанный! - Не растерялась Катька
Будка сотрясалась разными голосами с бабьими "ойками", "айками", с "ой, не могу", кулыбаясь  от хохота , как щучья трава на волнах от проехавшей моторки.
 Над ней кричали чайки, стараясь перекричать баб...
 Генка замахал руками:
 - Тьфу на вас, дуры полоротые. Я с има сурьёзно, а оне...
 - Ишь ты, честные они. А вот мы сейчас "сурьёзно" проверим, верен ли ты своей Дуське. Ну-ко, бабоньки, держите нашего святошу, я его поцелую. - Большая, как треног, Глаша, подбоченилась и стала приступать к Генке. Того с лавки, как ветром здуло. Конечно, если быть честным, Генка не против Глашиного поцелуя, только Дунька, ежели прознает, а прознает обязательно, потому что на то есть Катюха-самоварница, устроит ему богатую выволочку. А  нервничать и терзаться виной Генке не хотелось, тем более накануне Дунькиного юбилея.

 - И чего в этой Гальке интересного. - Светка недоумённо пожала плечами. -  Будё фигура да кудри. Дак у неё бигуди лежат на рабочем месте,- каждый день крутить можно. А мы с Людкой  встанем в четыре, к шести уже на ферме в платах да халатах "модничам". Кругом навоз да силос. А от неё духами пахнет. Вон в магазин зайдёт, сразу ландышами обмахнёт...
 - Вот на ландышевый запах Колька и улетел, как шмель мохнатый. - вставила Катька.
 Но уже никто не засмеялся...

Теплоход вынырнул из-за зелёного мыса. Из будки все высыпали на берег.
Волны, накатываясь и  переходя по берегу, с шумом забились в песок. Стукнул трап и уже через мгновенье Светка тетёшкала в руках единственного пока внука Сеньку, привезённого дочерью, Гена здоровался с Дуниными родственниками, приехавшими на юбилей, а Сима, увидев знакомую старуху, приехавшую в деревню за реку походить по бруснику, обрадованная,  долго трясла той су*** морщинистую  руку.

 Вдруг все замерли. Последней с теплохода сошла та самая разлучница Галька. Пройдя мимо опешивших баб она обдала их свежестью шолкового платья, красотой и запахом белых ландышей...

 - А Хали-к-Гали то тогда где? - саму себя спросила Самоварница и, подхватив подол, побежала к Людкиной избе.


Прошло две недели. К Людке приезжал участковый, допрашивал про Николу.
Та с обидой в голосе отправила милиционера к Гальке. Но выяснилось, что у той он уже был и Галька не знает, где находится Людкин мужик. И вобще, никаких отношений у них с Евлеевым нет.
У Людки от этих слов радостно ёкнуло сердце. Но Марья, сидевшая у Людки за чаем, вставила милиционеру:
 - Как это нет? Подумайте-ко, люди добрые,  отношений нет! Деревня-то лучше знает есть или нет. А отпирается Галька, потому что стыдно. Хотя стыда у таких баб нет! 
И Людкино сердце опять заволокло горем.

Раз дома Николы нет, у Гальки нет, тогда, где он? - думала Людка.
В голове темнело от нехороших дум.
И в деревне-то всё было плохо. Марья, приходившая  каждый день на бесёду, рассказывала  худое. Какого дня Глаша за рекой  видела красного петуха, а это  означало неминуемый пожар, а Ленка, ходившая на третий километр за брусничным листом, чуть со страху не померла, углядев краем глаза, как в заброшенке через жердяные заборы скачет Белая баба, - тут уж мору  великого жди. Точно такую  перед войной видели. Но самое страшное, - выл какой-то зверь на Выселкином поле. Полуобморочную Дуню, шедшую домой о край поля и услыхавшую экую страсть, Гена дома еле оттёр нашатырём.
 - Перекидыш кричал! Оборотень!- плакала на груди у мужа бледная Дунюшка. - С волчьей головой да с пятидесятым размером ноги. Видела, на тропе натоптано...
Страху Дунькиными россказнями на деревенских нагнало нешутя. И так-то никакой особой надобности ходить на Выселку не было, там одни ямы да погреба, - топить под зиму их ещё рано, - а после такого случая поле и вовсе стали обходить стороной...
 
 У Людки были свои страхи.
- А вдруг, убил этот зверь Коленьку...
Её окатило кипятком с ног до головы.
 - Господи! - взмолилась она. - Пусть уж лучше у Гальки, только бы живой был...

На совхозном поле обсуждали Николкины поиски. Целая бригада ходила к Горнему искать. Овраги, кусты - всё обошли. Сами еле до дому к ночи дотащились. Нет нигде Хали-к-Галиных следов. 
 - Бывать, перекидышь съел али  закрыло.  - Вполголоса бубнила Дунюшка. - Егорша Козин опосля, как его Саватея-ворожуха нашла, рассказывал: " Вижу, ходят ищут меня, а я на берёзе сижу, ножками болтаю. Не единова мимо меня прошли.  Им-то меня не видно, а оне у меня все, как на ладони. Марфу свою видел, видел как Серёга Мишин с Сашкой кузнецом литр самогона  на двоих выдули, мужикам  не предложили. Видел как   Мишка Кустов Панину бабу в кустах всю с ног до головы  облапал. А я, говорит, всё сижу примечаю. Опосля Пашке всё-ё рассказал..."
 - Путай больше-то. - Федя-бригадир, любимый племянник Пани, махнул Дунюшке грязной рукой. - Ты бы так картошку выбирала, как языком мелешь...
Дунюшка от обиды поджав тоненькие губки, замолчала.
 - Можо, Николу Людка  пришибла чем. - Все, как по команде, оглянулись на Глашу. - А что, кончилось у бабы терпенье. Пришибла, да в погреб и свалила. Я бы на ейном месте так и зделала.
Олёша, Глашин муж, с опаской покосился на жену.
 - Да-да, Олексей Семёныч, токмо спробуй...
И она кулаком выпрямила оцинковое ведёрное дно.
Звонко забренчала картошка...

Людка совсем с ног спала. Ходила, как маета.Чуяло её сердце недоброе.
 Вчера Марья за ужином  раскладывала карты. Те дни всё выпадала Кольке пустая дорога, а вчера выпала встреча с  червонной дамой. Разлучница выпала в прошлом, а на червовую даму у Кольки на сердце злость в виде  дамы пик. Людка  вконец запуталась  в Марьиных дамах и только спросила у неё живой ли Коленька. Получив утвердительный ответ, успокоилась.

  Уж, вся-ко я дама червовая. Дак за что же Коля на меня злится? - думала Людка идя на озеро за водой. - Жена я будто путняя.  Дома чистО, печь полнёхонька, пироги на столе, бельишко белено. Чего ещё нать? Годов, правда, побольше Галькиных на десяток лет, дак уж тут ничего не поделашь...Да и мне на него нечего злости держать окромя этой беспутницы. Колька не пил, меня пальцем не трагивал, с Володькой выводился, пока я на ферме справлялась...Не мужик, а золото. Только вот куда девался? Может и вправду у Гальки, дак хоть бы сказался, кобель. Знат небось, что я вся извелась от безысвестности.
 В груди сильно заныло.
  - Как будто и нЕ жили двадцати годков...

- Батюшки мои светы, христосыне боже мой, - Людка от страха  присела.
 Ветер с Выселкиного поля принёс непонятный, щемящий душу,звук.
- Волки что ли? Али собака перед какой бедой воет. Да кака уж там беда...

После обеда Людка собралась на то самое поле с которого давеча так пронзительно  выло.  - - Может, правду Дунюшка говорит, - у Людки от страха тряслись руки. - Задавит оборотень и не узнает никто. Останется Володька сиротинкой...
Но надо было проведать  погребную  яму да принести картошки. Страх страхом, а кормиться  надо. Да и не мешало бы поглядеть, сколько места в погребе. Войдёт ли нет в него свежий урожай?  На зиму всё сюда  валить надо. Дома в подполье прогнил сруб. Никола начал делать да и пропал не ко времени.
Перед тем, как пропасть, он яму смотрел. Хотел соленья все туда перетаскать, чтоб в подполье под руками не стояли. Перетаскал огурцы да варенье. Оставил только рыжики да волнухи. Волнухи-то те стоят в кладовке,  а кадка с рыжиками где...

 Сентябрьское солнышко каталось теплом по жёсткой пожелтевшей траве. С озера уже несло прохладой, и кое где по берегам загорались красным осины.
 Людка подошла к яме. Страшно. Огляделась вокруг. Никого. Приблазилось видно днём. Да и не мудрено...
 На яме сверху была приварена решётка, чтобы воздух в яме не застаивался. Тяжёлый ставень захлопнут с силой, но с одного угла, будто кто его пытался вырвать.
 - Ходят воришки-то, промышляют. Своей картошки не наростить. - брюзжала Людка, пытаясь приподнять тяжёлую крышку. - Хорошо Коля догадался сверху решётку приварить...
Ставень никак не поддавался и Людка, подложив полено, упёрлась на него железным ломом. Наконец крышка подскочила и съехала с места.
У Людки подкосились ноги. Из темноты страшными  злыми глазами из  ямы на неё смотрел  Колька...Тряся от негодования головой, он не мог вымолвить слова, а только мычал, как измученный жаждой телёнок.
 
 - Коленька! Это же Коленька!- Людка, придя в себя, схватила Николу за худые плечи и выволокла из ямы. Тот жмурясь от яркого света  вцепился Людке в рукав.
 -Ты чего тут делаш-то. Мы  весь лес оползали,думали заплутал, и у этой... искали... Ну да ладно, домой пойдём. Пойдём, родимый мой, - и, взваля на закорки, поволокла Николу домой...

 Деревня снова гудела. Нашёлся таки Хали-к-Гали. И где! В собственной картофельной яме. Мужики посмеивались, бабы охали, разочарованные тем, что Никола не на Галькиной подволоке, а в своём родном погребе  две недели просидел. И стоило на это время тратить...

 Колька, как  немного вошёл в силу, часа два кричал на Людку, что та не хватилась мужа в ямине, а он две недели ел сырую свёклу да солёные огурцы.
 Утащив утром кадку с рыжатами, опуская их, он плечом нечаянно задел шест, державший ставень. Ставень захлопнулся, оставляя Николу в западне. Все дни он орал, взывая к помощи, но на Выселкино поле никто не шёл.
 Людка, скобля бритвой Николены впалые щёки, слушала рассказ мужа и улыбалась. Хорошо и радостно было ей, что Колька снова был рядом с ней. Вот она его сейчас отмоет, оденет на него чистую рубаху и всё у них будет хорошо. А что крит...Покричит да перестанет. Всёж таки две недели терпел...
 А где-то внутри бабьего нутра грело, что хотя бы так Колька выстрадал за свои похождения к парикмахерше.
- Вот, значит кто выл-то. Коля...

Напаренный в бане, отпоенный чаем с малиной, Никола лежал на печи. Надо было выгнать из костей  погребную стужу.
Людка носилась с мужем, как с писанной торбой, чувствуя себя виноватой.
К вечеру напекла пирогов, завернула ягодную ватрушку с морошкой да выставила  на стол бутылочку "Столичной"
 Собрались все...Не пришла только Дунюшка. Генка после её юбилея укатил в район и уже два дня от него не было никаких  вестей...
В конце  праздничного ужина Марья раскинула карты.
 - Дом у тебя родной, Коленька выпадат да жена любимая...
Да ещё дама бубнова на сердце не пошто...
Ну да ладно! -  Марья потянулась к верху руками и  хитро подмигнула на печь. - Это, верно,  мышь - полёвка, что в картофельные ямы с полей по осени набегат....