Предновогодние нонсенсы, приколы и отпады...

...К женской теме возвращаясь,
то есть к предыдущим номерам "Московского вестника",
скажу: я в бабах всегда ошибаюсь.
А тут - талантливая, яркая женщина,
но одновременно литературная перебежчица.
Она меня боится, как огня,
как и Душманов,
лидер графоманов.
Живем мы в России бедно,
и не предвидится перемен,
зато у нас что ни женщина - ведьма,
что ни мужик - супермен.
Порой все выглядит довольно глупо и смешно,
как в голливудском кино.
Маленькая, круглая, скучная планета,
на которой негде совокупляться,
но можно укрыться в Панкисском ущелье,
куда спецназу не забраться,
потому что Чечня, как вошь, мала
на теле русского орла...
Где-то я понимаю террористов вечных
(хотя их надо мочить без сожаленья).
Этот мир осточертел бесконечно
с его алчностью, коварством и испражненьями...
Но, увы, другого мира в мире нет.
Глупо обижаться на белый свет.
Никому не хочется быть заживо погребенным
под обломками собственного дома...
Поддубник, подосиновик, подберезовик, поджидовник, вечный
метафорист.
На одного верующего всегда найдется один неверующий
террорист.
Супермен
господин сексоген.

Я валяюсь...

Я много в жизни дров наломал,
немало чудил на свете,
где только не пил и даже поддавал
в президентском кабинете.
Мы - литературные террористы,
наш русский свист, пронзительный и мглистый,
взрывает бездарные ямбы и хореи
и прочую ахинею...
(Не берем в расчет
бодягу, изданную за свой счет).
Мы и со своим средним образованием
пишем лучше, чем кое-кто с высшим.
За бутылкой "Летят утки" петь
бесконечно углубленно можем...
Ходят слухи, скоро на нас
бросят литературный спецназ.
Но лирика, дохлая и бездомная,
без перца и соли,
набила оскомину;
от нее морщишься, как от зубной боли.
Вообще книги читать -
себя не уважать.
Если быть честным,
сегодня самое пронзительное слово,
не достает до живого,
лишь вызывает издевательскую усмешку,
потому что жизнь слово опережает,
слово за ней не поспевает.
Во-о-о-т...
А надо, чтоб было наоборот.
Поэтому многие и пишут непонятно
(но на самом деле что там непонятного?..),
но всех превзошел практически
наш Калитин апофатический.
Или Белай с его романом - как объявление в газете -
написанном непонятнее всего на свете.
Такое еще надо суметь написать,
чтоб было потом невозможно понять.
...Я Президенту читал из лирики любовной,
в политике он эстет,
но настоящая лирика - это харканье кровью,
как сказал (не помню какой) поэт.
Непонятней всего то, что дается свыше,
и тут я бессилен, хоть это мне ближе.
Я никогда вслух стихов не читал
и вдруг задвинул про любовь..,
сам себя не узнал,
так и этак загибал..,
аж в голову ударила кровь.
Я произносил слова,
от которых слегка глупела голова:
"Ты послана мне провидением
в награду за долгие годы без любви,
на тебя я гляжу без вожделения,
но с ликованием в крови...
Ощущение счастья не покидает,
даже когда мы с тобой расстаемся...
Если я в счастье что-нибудь понимаю,
это - ты, мое вечное солнце.
Украинская Амазонка и Валькирия,
и некрасовская женщина одновременно.
Нет тебя прекрасней в этом мире,
нет прекрасней мира во вселенной.
Мы порой страшимся касаться друг друга,
чувство боясь спугнуть.
Ты моя супруга,
я твой супруг.
Ты - моя вечная женщина,
я - твой вечный мужчина.
Вечная любовь - беспечна,
нечаянна, невинна".
Если я не пью на халяву
и иногда не подписываю свой бред,
это не значит, что я презираю славу,
как раз наоборот, my friend,
а имя свое иногда скрываю
потому, что еще большей славы желаю...
Правда, литературным трудом я не заработал себе и на погребение,
но памятник мне стоит (виртуальный)
между Тимирязевым и Есениным,
на кольце бульварном;
все это придумал Глеб Иваныч Милов,
не бросавший на ветер слов,
но свой замысел не осуществил,
прежде чем руки на себя наложил.
Такое вряд ли могло присниться,
иногда прихожу сам себе поклониться.
Это все не просто бред,
как и весь наш белый свет.
Это описано в "Вечном мужчине",
который отдельно не издан поныне.
Продолжения не будет,
как могли ожидать.
Родина нас и так не забудет.
Дело сделано; можно помирать.
Мой батя стеснялся своей фамилии странной
и два ее корня соединил,
но я по праву свободного графомана
фамилию нашу восстановил.
По-молдавски звучит как Сербу Маре,
(был Сербом Великим и брат мой Жора;
сербы в Молдову от турок бежали)...
Но я отвлекся от темы террора.


                Окончание темы террористической
                в конце поэмы эротическом


Чечня - фигня,
не пришлось бы с инопланетянами брататься.
Бухнем с Президентом у кремлевского огня,
по чуть-чуть, по чуть-чуть, но не будем забываться.
Мы ровесники с ним,
он прост в обращении,
об искусстве помолчим
и о миллиардов украденных возвращении
из офф-шорных зон,
из черных дыр,
жизнь есть сон,
но - что есть мир?..
Мала Земля и довольно грустна,
окольцована змеей, пожирающей себя с хвоста,
и некуда на земле податься...
Поэзия и проза мира столь явно видна,
что трудно удержаться,
чтоб не оборжаться.
Мне показалось, Президенту чужд
и коммунизм, и капитализм.
Что-то в нем третье брезжит для общих нужд,
может антропоморфизм?..
Он, кажется, склонен к кейнсианству
и слегка пожурил меня за пьянство...
Нет ничего отрадного.
О нем всякое говорят.
Я понимаю этих ребят.
Они-то знают, что делать надо,
но ничего сделать могут, да и не хотят,
а только ... ят.
Для нас нет лидера страны,
на ком бы не было вины. 
Плохие все. Тут знак вопроса.
И нет ответа на вопрос.
И только Бог один хороший -
Исус Христос,
Исус Христос... 
Ну сменим власть -
будет та же напасть...
На одного олигарха всегда найдется один продажный журналист
Вознесенский нашего времени Душманов метафорист.
Говорят, евреи спасут Россию
в конечном счете, то есть мессия.
Но что-то ведь делать надо
без истерики.
Мочить Бен Ладена,
трахать Америку...
Болтают, мы только ходим под Штатами жестко,
но это вряд ли, было б слишком просто.
Кстати, русский мат - тоже форма протеста,
особенно когда употребляется к месту.
Но что ни делаем - все зря.
Царя нам надо бы,
царя!..
Из президентского кабинета видно:
Б.Никитская упирается в ЦДЛ;
по ЦэДэЛу "Московский вестник" прошелестел -
слабый журнал, но мне за него не стыдно.
Увы, под солнцем все не ново.
Пойду поддам...
От всех коммерческих программ
я чувствую себя хреново...
Мой путь - из дома до забоя,
обратный путь - через кабак.
Но от запоя до запоя
на свет не выбраться никак.
И все труднее год от года
дышать в родимой стороне.
Но жить - так со своим народом,
страдать - так в собственной стране.
Давно душа страдать устала...
Кому об этом помолчишь?..
Но раз Москва тебя признала -
признают Лондон и Париж.
Есть у судьбы моей предел -
единственная дочь Елена.
Хоть сам себе я надоел,
и все порядком надоело.
Хотя я с бездной говорил -
лишь эпигонов породил.
И в деревушке под Рязанью,
в забытой Богом стороне,
заплачу русскими слезами,
завою волком при луне...
Вечная смерть,
звездная твердь...
Не надо призывать смертушку,
а то придет - не отвертишься...
Наступаю на горло собственной песне,
не в силах бросить "Московский вестник".
Веселая ноша;
ее я не брошу.
Мое Бородино меня не покидает,
душа об этом знает.
Идет война за кормушку
для уродов -
самая война бездушная
с собственным народом.
Чтоб самому себе смешным не показаться,
я уже не в силах возмущаться.

Я погибший человек.

Но дожил до сладостно-щемящей муки -
держать в объятьях родного внука...
И счастлив.
Я талант свой откопал,
зарытый глубоко,
и не в яблочко, а в молоко попал,
то есть в самое далеко.
Теперь каждое слово уходит в бездну,
его не вернешь,
талант, как известно,
не пропьешь...
К памятнику на бульварном кольце
прихожу в терновом венце;
не цветы возлагаю -
на двоих разливаю...

А это нонсенс...

По делам отправляюсь в Думу;
в этом хлебном месте
бабы толкутся,
как куры на насесте.
Всех притягивает ослепительная сытость депутатов;
они ни на чьей стороне, они на стороне денег, то есть зарплаты.
Возбуждаюсь на заседаниях фракции,
по ассоциации со словом фрикции.
Слежу с вожделением
за дебатами в прениях.
Как в одном модном итальянском спектакле -
оргазм на сцене и в зале в конце каждого акта.
За всем наблюдает всевидящий глаз,
тоже испытывая при этом ....
Ничего против не имею, засыпаю..,
я и сам от происходящего кончаю,
но быстро устаю (я человек веселый)
от скрытого эротизма и энергетики тяжелой,
наблюдая молчаливо.
Всем хочется жить богато и красиво.
О каких бы материях
ни базарили при этом,
все закончится похмельем
после фуршета...
В этом мире, где мы гудим,
все заканчивается одним.
Жизнь заканчивается тленьем,
спор о вере - совокупленьем.
Мимо проходит депутат, сияя лысой головой...
Отказывает в интервью тележурналистам,
очень доволен собой.
Ему бы бороду - был бы похож на чеченского террориста.
Почему-то вспоминаю разоренную малую родину,
память в дебрях прошлого бродит...
Бесконечные интервью дают демократы,
супермены из верхней и нижней палаты.
Коммуняки, те хоть в застойные годы стыдливо прикрывались лозунгами.
Когда-нибудь энтих подвесят за яйца,
под гимны мести,
будет над чем постебаться
на лобном месте.
В Росси все возможно, не зарекайтесь.
Как на концерт оргазмной музыки,
явилась знакомая скорописка
с эфемерной поступью музы
и с ведерными - вот такими вот сиськами...
...Я здесь продаю журнал по цене бросовой
и возвращаюсь в редакцию, как дурак...
Я знаю, "Московский вестник" меня не бросит,
и я его не брошу, я не последний мудак.
Может и хорошо, что мы не ходим на приемы
к министру культуры Михаилу Быстрому.
Редколлегия на месте, давно ожидает;
все видит, все понимает...
Книгочеев
(в смысле Казначеев)
в мыслях порылся...
За что пьем?.. За Русь.
Я еще не спился,
и уже не сопьюсь.
Пришел Попов,
поддать готов,
с неделю, как не пьет...
И мне благодаря, в историю войдет.
Всех просто пугает своей эрудицией,
но это давно уже стало традицией.
В пожизненной завязке с видом прокуратора
входит первый заместитель главного редактора.
И еще мужики...
Всех назвать - не с руки.
Каждый гений,
и то сказать,
нету денег,
а надо бежать...
Одна проблема: кого послать?..   
Одним словом, литературы цвет,
не иначе,
и во всю мощь начинает работать мозговой центр
московской писательской организации.
В целом, кроме одного-двух,
никто и не пьет,
но какая вокруг
слава идет...
Выпьем - полегчает.
Так всегда делала вся Россия.
Воображение горизонты раздвигает.
Открываются горизонты иные...

Я в отпаде.

"...Всей правды я вам не скажу,
но даю обещанье,
что журнал ваш поддержу", -
пожал мне руку Президент на прощанье.
Шок.
Скоро Новый Год.
Пьем посошок
за русский народ.
(Как выяснилось, это не совсем был сон,
рядом я слышал курантов звон).
Я очнулся..,
тяжелый, после вчерашнего.
Как же я обманулся!...
Но стихи звучали прекрасно.
Со мною иногда подобное бывает:
вижу во сне ярко-белые листы со стихами;
они потрясают
и формой и содержаньем.
А проснешься -
все улетучивается, к сожаленью,
никогда невозможно
запомнить и двух слов из бредового сновиденья.

Я  загибаюсь...

Но на сей раз я изловчился.
Кой-какой бред получился...

                Продолжение вечной темы безумия
                читайте в "Завтра" (и это без юмора).



P. S.

Сказанное выше написано до НОРД-ОСТА.
А далее скажу я просто:

Я пью в этой жизни в первый раз
за ФСБ и наш спецназ.