Повешенный

-Он вот-вот сорвется! – кричал Антошка, уставившись на длинную трубу, которая росла из карниза многоэтажного здания. За край этой самой трубы из последних сил держался человек в костюме. Мужчина. Он наклонил голову, заслоняя собой солнце, поэтому Антошка не мог разглядеть лица мужчины в костюме: его яростно выпученных глаз, налитых кровью, широко раскрытого рта – гримасу ужаса перед неминуемой гибелью.
-Он же сейчас упадет, разобьется в лепешку!- продолжал кричать маленький Антошка прохожим, но те, словно мрачные тени, быстро проносились мимо, не обращая на ребенка внимания. Только некоторые прохожие-тени заглядывали ему мельком в глаза из-под своих больших серых широкополых шляп и улыбались.
  И тогда Антошка понял, что вокруг тихо. Очень тихо. Как глубоко под землей, в могиле. Мальчишка не знал, как тихо в могиле, и только однажды издали видел медленно ползущую похоронную процессию, сопровождаемую унылым духовым оркестром, но сейчас ему в голову пришло именно это сравнение. Могила. И только он один вопит, стоя посреди небольшой площади, окруженной высокими домами, точно мертвец из гроба. И так же не слышат его криков прохожие люди.  Даже человек в костюме высоко над его головой не издавал ни звука.
  Солнце раскалило мелкие частички пыли на асфальте, и сам воздух вокруг дрожал, будто плавился вместе с пылью. Антошке становилось плохо. Казалось, он вот-вот потеряет сознание, но мысль о важности происходящего не давала ему сдаться. Он был упрямый мальчик. Когда он понял, что никто не обращает на него никакого внимания, он стал хвататься своими бледными трясущимися ручонками за летние куртки прохожих, толкать их, орать им прямо в уши, но ничего от этого не изменилось. Он попытался даже в отчаянии покрепче пнуть одного толстого господина, но тщетно. Толстый господин, ничего не заметив и не издав ни звука, принял удар в мясистый зад и чинно проследовал дальше.
Пораженный Антошка даже растерялся. В школе, куда его каждый день посылала матушка, ему приходилось часами сидеть в полнейшей тишине, чтобы не разгневать старого учителя, зорко наблюдающего за детьми из угла кабинета, где он по обыкновению ставил стул в начале занятий. Услыхав малейший шорох или смешок, старый учитель брал тоненький прутик-указку, который стоял тут же, в углу. Приблизившись быстрым неслышным шагом, он метко бил прутиком по пальцам провинившегося ученика. Никто не любил старого учителя, но в ответ сделать ничего не мог. Только самые непоседливые мальчишки в классе мстили учителю. Они приносили небольшие флакончики с мочой и разливали ее в том самом углу задолго до начала занятий. Но учитель был очень стар и почти не ощущал тошнотворного запаха. От него самого несло похуже, чем из помойной ямы. «Очень подходящий запах для такого человека»- думал и Антошка. Но месть свершалась ради мести, пускай страдали от нее больше сами мстители и невинные ребята. Сейчас же, когда он не был избит за столь явную и крупную провинность, Антошка стоял как вкопанный.   
Через мгновение он снова поднял голову, чтобы взглянуть на мужчину, а еще через мгновение он завопил с новой силой. Завопил мощно и оглушительно. Мужчина больше не держался рукой за трубу, нет, теперь он был повешен на этой самой трубе. Толстый канат крепко обхватил его шею.
  Антошка упал без чувств. Последнее, что он слышал, был смех прохожих. Задорный, мерзкий смех. Никто и не подумал помочь мальчику, не говоря уж о мертвом мужчине, мерно раскачивающемся над их головами.
   Антошка очнулся ближе к вечеру. Голова его сильно болела, а наступающие сумерки казались густыми, как кофе с молоком. Он сел, опершись на руки. Земля немного остыла и пыль не обжигала трясущиеся ладошки. Антошка посмотрел наверх. Ему хотелось верить, что все то, что он видел сегодня днем, не произошло на самом деле. Что высоко над ним не был повешен неизвестный мужчина в костюме. Что ему все привиделось, и он просто потерял сознание из-за жары. Там, на конце длинной трубы Антошка еле разглядел что-то маленькое и черное. Мимо него медленно проходил старенький сутулый дедушка, опиравшийся на такую же кривую трость. Слабым голосом Антошка позвал, не рассчитывая получить ответ:
-Дедушка. Что там такое, на трубе вверху, а?
Старик сделал еще несколько крошечных шагов, поравнялся с мальчиком и прошамкал сквозь густые седые усы, смешно торчащие в разные стороны:
-Ворон повешенных. – Он произнес это будничным тоном, не без оттенка печали, набрал в рот слюну и сплюнул в сторону.
  Антошка волчонком поглядел в блеклые глаза старика.
-Понятно, не знаешь…- И старик достал папиросу, зажег спичку и закурил, намереваясь что-то рассказать мальчику.
-Нет! Молчи, Исаак!- Донеслось откуда-то из сумрака. Кричала женщина. По-видимому, молодая.
  Папироса упала на землю, разбросав сноп искр. Мальчишка повернул голову в сторону звука так резко, насколько мог. И в то же мгновение вся улица наполнилась криками, воплями, безудержным смехом. Это было похоже на вакханалию, на сумасшествие. Люди стекались из темных углов и закоулков, как будто стояли там уже давным-давно, они хлопали в ладоши, щелкали пальцами, стучали зубами, окружая две одинокие фигуры посреди некогда пустынной площади. Какой-то мужчина крепкими руками схватил старика и повалил наземь. Тот рухнул с сухим треском, словно все косточки внутри него рассыпались в мельчайший порошок. Старик тяжело ухнул, попытался встать, опираясь на трость, но мужчина схватил его за ворот льняной рубашки и утащил в темноту. Антошка смотрел ему вслед, ошарашенный, беспомощный. Вот он – единственный человек, услышавший его вопли, вопли мертвеца из могилы, и вот уж нет этого человека. Некому защитить его от безумной толпы.
  Антошка горько заплакал. Горячие слезы потекли по его бледным худым щекам, и он закрыл лицо руками, вознося молитву Всевышнему. Старый учитель, которого никто не любил, по вине которого на руках Антошки и многих его одноклассников красовались белесые полосы шрамов от прутика-указки, научил его молитве. И сейчас Антошка молился и был благодарен за эти знания старому учителю:               
-Отче наш…- Простонал он.
-Замолкни, щенок!- Рявкнула женщина, и он увидел лицо ее, половина которого была изуродована глубоким шрамом. Глаза ее будто горели бесовым огнем. Своим пальцем она указывала прямо на Антошку. 
-… сущий на небесах! да святится имя Твое…- Не повиновался мальчик, и только слезы сильнее хлынули из глаз его.
-Посмотрите, да он плачет как маленькая девочка!- Весело смеясь, прокричал кто-то из толпы.
-А как трясутся его руки!- Поддержал товарища второй.
-Трус!- Пробасил третий.
-Помнится, давеча он был чересчур смел!- Язвительно заметил четвертый.
  Антошка сделал небольшую щелочку между пальцами и увидел толстого господина, которому он сегодня днем дал крепкого пинка.
- Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…- Пробубнил мальчик в пол голоса, так что слышали его лишь рядом стоящие люди.
-Ну, довольно! – Властным голосом крикнула женщина со шрамом.- Ты, мальчишка, сказал слишком много на сегодня, пора бы тебе прикрыть рот!
-Врежь ему!- Подзадоривала громогласная толпа.- Выбей зубы! Раскроши челюсть!
 До этого дня Антошка почти никогда не задумывался о смерти. Лишь однажды ему по-настоящему хотелось умереть. Как-то его отец, Павел Матвеевич, руководитель небольшой цирюльни, пришел домой поздно за полночь зверски пьяный и, угрожая жене идеально отточенным лезвием, взятым с собой из кабинета, принуждал ее к соитию. Антошка был тогда еще совсем мал и не понимал, чего требует отец от матери и что с ним такое сталось, но это идеально оточенное лезвие, в котором отражались с одной стороны мамины глаза, полные ужаса, и папины, полные вожделения и пьяной злобы... Антошка был у отца на работе и знал, как остро и опасно оно, это лезвие. Тогда Антошка ничего не сделал. Только заплакал. Но мысль о том, чтобы вразумить отца не покинула его. И тогда Антошка захотел умереть, но вовремя одумался. К тому же упрямство мальчика никогда не давало ему храбрости или силы. Сегодня Антошку целый день окружала смерть и мысли о ней. Повешенный, мертвецы, кричащие из гробов, детский суицид… Антошка сидел на земле, раскачиваясь, стуча зубами, как все эти люди вокруг, что-то в животе протяжно заурчало. Антошка очень хотел есть. Он находился здесь на площади вот уже почти целый день и ничего не ел с самого утра, когда мама дала ему пару вареных картофелин и кружку молока на завтрак.
-Хлеб наш насущный дай нам на сей день.- Сказал мальчик, заткнув пальцами уши, чтобы не слышать нарастающего шума вокруг.
  А люди вокруг немного отошли от мальчика. Рядом, совсем близко осталась только женщина со шрамом на лице. Многие достали, видимо, из карманов своих летних курток бутылки с горячительными напитками и теперь распивали их прямо здесь. Какие-то некрасивые женщины целовались с некрасивыми мужчинами, и со стороны это выглядело как акт каннибализма.
-Разве не весело?!-  прокричала женщина со шрамом, когда ее лицо оказалось прямо перед лицом Антошки.- Ну же! Веселись вместе с нами!
  Она достала из кармана бутылку виски и, немного отхлебнув, протянула ее маленькому собеседнику.
-Выпей! Тебе полегчает! И лучше прекрати бубнить эти глупые слова.
-Хватит с ним разговаривать! Дай ему по зубам! Эта площадь давно не видела маленьких беленьких детских зубов!- Кричал толстый господин.- Не думаю, что без них он сможет сказать что-либо вообще!
-Молчи! Он нам нужен! И ты знаешь это, Афанасий, и вы все это знаете!
  Вакханалия ненадолго прервалась. Все безумцы пристально уставились, но даже не на женщину со шрамом, а на маленького Антошку. Но тот уже почти не видел и не слышал ничего, что происходит вокруг. Он мерно раскачивался, точно повешенный сегодня днем мужчина в костюме и вспоминал слова. Спасительные слова молитвы Отче Наш. И тогда вспомнил он еще строку:
-И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим. – Говорил он шепотом, ибо демоны, а окружающих существ Антошка назвать теперь иначе не мог, слышали каждое его слово, и каждое слово молитвы спасения могло стать для него последним. Вполне вероятно, что у них, в их куртках имеются и ножи, и кастеты, а может у кого-нибудь найдется и тяжелый револьвер.
  Тут из переулка послышался низкий гул больших медных труб и тяжелые удары огромных барабанов. Звуки были знакомы Антошке. Похоронная процессия. Только проходила она не под сопровождение плача и скорби по усопшему, нет. Люди смеялись. Звонко и громко. И цветы они швыряли наземь, притаптывая каблуками. И свистели они, а некоторые даже запели неприличные частушки. Из темноты, откуда-то далеко из недр ее выносили широкую дверь. Тяжелую, хорошо покрытую смолой от влаги и насекомых. Ко двери этой веревками был привязан старик, которого крепкий мужичок утащил еще давно. Трость старика была под ним. Сам старик был мертв. Руки его были скрещены на груди, будто бы по христианскому обычаю, только в левой руке у него вместо креста была вложена папироса. Та самая, которую он выронил. Несколько крепких мужчин донесли дверь до ближайшей стены и так там ее и оставили.
-Мы не станем его закапывать.-  Даже с грустью сказала женщина со шрамом.- И как такое могло случиться, ума не приложу. Василий, ты зачем так сильно стукнул Исаака об землю? Он же старенький был, хрупкий… как- никак сто восемь лет на днях отметил.
  Антошка подумал, что это неправда. Дедушка был жив, когда дюжий Василий свалил его на землю, и даже попытался встать.
-Вот именно, слишком стар он был. Слишком много знал. Пожил свое, ну и хватит на том.- Обидевшись, ответил Василий.
-Хорошо. Может и так.
-Что он хотел мне сказать? За что вы его?- Тихонько спросил Антошка женщину.
-Исаак старый был. Мог глупостей тебе наговорить. Больших глупостей. А зачем маленькую светлую головку забивать глупостями? – Чуть ли не ласково прозвучал ответ.
-Гораздо лучше забить ее зеленью и пряностями!- Радостно прокричал артист, одетый в костюм пьеро. У него был некачественный грим, стертый наполовину, заплатанный костюм. Колпак был нахлобучен на затылок. - Всему свое время - Пробасил толстый господин. Он уже изрядно напился и едва стоял на ногах.- Сперва я хочу хорошенько его попинать, чтобы позвоночник в трусы высыпался.
-Погоди, Миша, откуда столько злости? - Остепенила его женщина со шрамом.
  Странно было слышать подобные слова после всего, что здесь увидел Антошка. Почему они убили старика по имени Исаак? Почему все эти люди вообще здесь? Вокруг происходят страшные вещи. Полное безумие. И почему, в конце концов, был повешен мужчина в костюме?
-А ведь он имеет полное право задать тебе хорошую трепку.- Женщина снова обращалась к мальчику.- Зачем ты дал ему пинка сегодня днем?  Кричал зачем?  Хватался за куртки?  Глядя на тебя, мой сладкий, я бы никогда не подумала, что ты такой несносный мальчишка. Я имею полное право проучить тебя, но если ты хочешь остаться невредимым, я советую тебе прекратить говорить эти глупые слова, обращенные к величайшему врагу человечества.
Ее глаза по-прежнему сверкали, а шрам превратился в жирную белую полосу на красной коже. Он больше напоминал трещину на переспелом помидоре.
-А к кому он обращается-то?  Ведь нету Бога. Нету...-  С наглой ухмылочкой проговорил Пьеро,  крепко приложившись к бутылке в очередной раз.
-Не болтай глупостей, Сема, конечно же, он есть. Иначе кто виноват во всех людских несчастиях, кто причина горя?- Говорила женщина со шрамом.
-Дьявол... - Прошептал Антошка. Голос его был очень слаб и сильно дрожал от слез и напряжения. Ему очень хотелось домой, он устал и напуган, он голоден. Ему хотелось уснуть, чтобы увидеть добрый светлый сон, а не кошмар наяву. Он не знал, что делать, как быть. Он никогда не боялся так сильно, как в тот вечер, когда отец явился пьяным, но сегодня ему еще страшнее. Он видел смерть в лицо, видел живых людей, которые через минуту оказывались мертвыми. Все это больше походило на кошмарный сон, вернее, Антошке очень хотелось в это верить.
-Дьявол. Может так, но это как взглянуть. Он хотя бы честен с людьми, не дарит надежд, которых оправдать не может. Вот взгляни на себя: ты маленький жалкий мальчишка, который попал в беду. Ты мог бы просто сбежать отсюда, как только очнулся, прийти   домой и забыть о том, что видел. Но ты оказался слишком любопытным и мягкосердечным, а за добро добром не платят. Какое дело тебе до несчастия других людей, если даже сам Бог предпочитает не вмешиваться? Вот ты обратился к нему со словами молитвы, но разве услышал он тебя? Очевидно, что нет, ибо ты ему безразличен, хоть ты и не знаешь этого.
  Антошка ничего не сказал. Его родители были православными. Это не доходило до фанатизма, но иногда мать разговаривала с сыном о боге и дьяволе, о добре и о зле, поэтому слова женщины со шрамом заронили семя сомнения в его голову. Эти люди сильно пугали его, поэтому он не стал принимать их слова на веру и продолжил молитву:
-И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.- Прошептал он следующую строчку.
  В этот момент кто-то дал ему пощечину. Не слишком сильную, но увесистую. Ладонь прошла по щеке с омерзительным хлопком. Голова у Антошки закружилась на мгновение, а потом он поднял глаза. Перед ним стоял юноша, лет восемнадцати. И больше никого. Только они одни и пустая темная площадь. Вечер давно превратился в ночь. С беззвездного неба неярким фонарем светила луна. Земля почти полностью остыла, стало холодать. Антошка весь покрылся гусиной кожей, оттого, что был в коротких шортах и рубашке. Он все так же сидел на асфальте и смотрел на юношу. У того были ясные голубые глаза, светлые кудрявые волосы, а лунное сияние рассеивалось за его спиной, придавая ему ангельский вид.
-Ты ангел? – Спросил Антошка.
Ответа не последовало.
-Где все эти… люди? Это ты их прогнал, да? Скажи, что это ты их прогнал!
В ответ тишина.
-Пожалуйста, скажи! Они говорили, что Бог творит зло, но я не верю им! Скажи, что ты их прогнал, что ты ангел! Скажи хоть что-нибудь… - Антошка стоял на коленях и плакал. 
  Юноша все продолжал молчать, взирая ясными глазами на трясущегося от страха и усталости мальчика у своих ног.
-Ничего не бойся.- Произнес он наконец. Его голос был спокоен, звучал ровно и сильно, в нем не было подростковой ломаной хрипоты.- Ты все правильно сделал. Смотри.
  Он указал куда-то в сторону своим тонким красивым пальцем. Антошка проследовал за ним взглядом. Только теперь мальчик увидел, что тяжелая смоленая дверь с привязанным к ней Исааком все еще была здесь. В тот момент, когда юноша указал на него своим перстом, старик открыл глаза, словно проснулся от крепкого сна. С минуту он вот так глядел, а после снова закрыл глаза. Юноша подошел к двери, отвязал старика и убрал из его руки окурок. Потом легко взял его на руки, будто весом Исаак был не больше трех килограмм.
-Не бойся.- Повторил красивый юноша, взглянув на мгновение на ворона, который все так же неподвижно сидел. В ночном небе его было почти не видать.- Просто верь. Тебя услышали.
 Он улыбнулся. Искренне, по-детски, продолжая держать старца на руках. Теперь в выражении его лица не было застывшей боли и казалось, что он правда всего лишь спит.
-Будь храбрым.
  И с этими словами юноша растаял в серебряном сиянии луны вместе с Исааком. Он становился самим этим светом, холодным, но спасительным.
  Это был Ангел. Ангел смерти. Он пришел за Исааком. Он пришел, чтобы дать знак – ему нечего бояться, его молитву услышали.
  Антошка уже было подумал, что все кончилось, но когда яркий свет слегка померк и рассеялся, вокруг словно тени заново выросли все эти чудовища.
-На что это ты так уставился? – Осведомился Пьеро. Видимо, пощечина принадлежала ему.
-Да он, кажется, сумасшедший! Вы только посмотрите в его глаза! – Высказал предположение Миша.
-Не видели! Они не видели ангела! Как жаль! Они бы наверняка испугались, бесы!- Думал про себя Антошка. Но теперь ему было не страшно. - Пусть они не видели! Если кто-то тронет его снова, то…- мальчик осекся. - То что? Что произойдет?
  Он не знал.
-Он будто ангела увидел… - Прошипела женщина со шрамом на лице. – И если это так, то лучше нам поторапливаться.
-Исаак. – Произнес кто-то из толпы. – Исаака нет! Он забрал его!
Все взоры устремились к стене, под которой стояла дверь. Пустая. Рядом валялись веревки, кривая трость и окурок. Шум все нарастал, почти каждый из толпы, удостоверившись, воскликнул : «Исаака нет!»
-Здесь побывал этот гадкий мальчишка. Нам нужно срочно действовать.
Она смотрит прямо в глаза Антошки. Теперь она переполнена страхом и безумием. Отчаянием.
-Схватите его немедленно! Довольно разговоров!
  Двое жилистых парней-близнецов с гниющими лицами вынырнули из мрака и вцепились в руки мальчика так стремительно, что он почти не заметил этого. Только начала пульсировать кровь в немеющих конечностях. Близнецы потащили его к стене, к той самой, у которой находилась дверь. 
-Друзья мои! Есть ли у вас при себе оружие?- Выкрикнула женщина, тем временем вынимая из-за пазухи тонкий кривой нож.
  Десятки рук потянулись к ножам и револьверам, у кого-то нашелся даже небольшой кухонный топорик, а девчушка, которую до этого, кажется, никто не замечал, держала в руках длинную цыганскую иглу, слегка тронутую ржавчиной, и была готова вонзить ее в самое сердце заключенного.
-Отлично! Превосходно!- Чуть ли не в экстазе протянула женщина со шрамом.
-А теперь, мой маленький глупыш, нам нужно, чтобы ты был прилежным и перестал перечить старшим. Повторяй за мной и обещаю, с тобой ничего не случится.
  Мальчик не хотел повторять за женщиной. Тяжело дыша, Антошка попытался вспомнить, на какой строке молитвы он остановился. Не вспомнил и решил начать заново. Он произносил ее шепотом, плохо выговаривая слова, но теперь он говорил от начала и до конца, не сбившись ни разу. Тихонько-тихонько, чтобы никто не слышал: 
- Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь…-  Закончив, он почти задыхался.
-ПОВТОРЯЙ ЗА МНОЙ, ЩЕНОК! – Прокричала женщина и опрометью бросилась к стене. Она схватила Антошку за волосы, потянула и приставила к горлу ножик, острый, словно бритва.
-Я отрекаюсь от Господа, обидчика человеческого!- Говорила она.
-Господи, спаси…
  Женщина слегка отодвинула нож в сторону, потом потянула кулак с зажатыми в нем волосами на себя и ударила мальчика головой об холодную стену.  Антошка застонал и повторил:
-Господи спаси.
-Я отрекаюсь от господа! Отрекаюсь от господа! ОТРЕКАЮСЬ ОТ ГОСПОДА!- Завопила женщина. Ее слова подхватили близнецы, стоящие рядом, затем толстый господин, Пьеро и вся остальная публика. Даже маленькая девчушка тоненьким голоском скандировала: «отрекаюсь от Господа!» Вместе голоса их сливались в единый мощный, резонирующий звуковой поток. В который раз за вечер Антошка заплакал, но не повторил за беснующейся толпой. В порыве отчаяния он выкрикнул:
-Господи спаси!
  Слова его потонули в море голосов. Только ворон высоко над ним замотал головой. Все это время он сидел, почти не двигаясь, словно каменная фигурка, как будто ожидая чего-то.
  Люди окружили мальчишку плотным кольцом, плюясь и тряся в воздухе оружием. Сейчас они походили на горстку обезумевших сектантов, которыми они, по сути, и являлись. В стену летели пустые и полупустые бутылки, разбрызгивая горячительный напиток и осколки стекла. Один из близнецов ударил своим жилистым кулаком Антошку под дых. Тот слегка согнулся, опасаясь острого лезвия, сверкавшего у его горла. А крепкая рука женщины удержала голову.
-Ну что, страшно тебе, паршивец? – Спросила она, перекрикивая вой.  – Имей в виду, всем этим людям, включая меня, убить человека труда не составит, особенно такого сопляка как ты, верно?
  Толпа дружно поддержала ее.
-Тебе хочется жить, не так ли? Ты еще слишком мал, чтобы погибать за то, во что мало веришь. Оставь эти глупости, парень. Отрекись от этого великого насмешника, который давно отрекся ото всех нас.- Она отвернулась и продолжила выкрикивать слова отречения, дико вращая глазами.
-Он отрекся от вас, но не от меня. – Думал про себя Антошка. – Я видел чудо. Ангел явился с неба и велел мне быть храбрым. Он не оставит меня. Бог не оставит меня. Я хочу быть храбрым, я буду храбрым, я вас не боюсь.
  Вслух он произнес только:
-Господи спасииии….- Его голос вдруг дрогнул, захрипел и постепенно стал смолкать. Глаза закатились, и лицо его побелело в одну секунду. Все тело сжалось и тут же расслабилось. Он стал опускаться на землю, но рука по-прежнему удерживала его. Руки мальчика сжались на груди, из которой торчал краюшек цыганской иглы.
  Женщина невидящими глазами смотрела на это, а потом закричала, оглядываясь по сторонам. Она знала, кому принадлежала игла, но девочка уже убегала в темноту, шлепая порванными сандалиями.
-Нет! Негодница! Стой! Агата, стой, говорю, иначе я убью тебя, как ты убила нашу надежду!
  Она отпустила волосы мальчика, тот рухнул наземь, словно мешок с картошкой.
-Он помер! – По одному закричали люди. До них только теперь стала доходить трудность сложившегося положения. В тупых и грубых выражениях их лиц возникла мысль. И мысль эта была столь ужасна, что они отказывались от нее в тот же миг.
  Малышка исчезла в темноте. Теперь ее уже не найти. Женщина со шрамом на лице  ворвалась в толпу, пытаясь ее настигнуть,  но, то и дело натыкалась на потные,  пахнущие алкоголем и табаком тела. Теперь ей, как и другим, приходилось рассчитывать на собственные силы. Мальчик не поддался им. Не захотел отрекаться от Того, кто не по своей воле отрекся от них, грязных, жестоких, заблудших навечно душ. Один за другим люди подняли головы и уставились на ворона. Тот издал громкий хриплый звук и сорвался с насиженного места. Он спланировал в гущу толпы, и люди расступились, будто среди них прокаженный. Он стоял теперь, будто вросший своими черными лапками в землю, и осматривал всех блестящими неморгающими глазами-бусинками. Высоко в небе замерцал ярче обычного лунный свет. На секунду поднялся теплый ветер, оторвавший прибитую пыль от асфальта. Свет стал сгущаться, приобретать непрозрачную форму, а затем и объем. В нем можно было теперь заметить фигуру юноши. Потихоньку фигура плыла к земле, ветер утихал, а свет тускнел, обнажая материальную плоть. В конце концов позади ворона оказался верный слуга Господа во плоти:  красивый ангел смерти. Он безмолвно глянул сперва в вороновы глаза - бусины, затем на мертвого Антошку, лежащего без всякого движения под кирпичной стеной в луже собственной молодой крови. Только потом он обратился к ворону:
-Ну, здравствуй, старинный друг. – Ангел слегка наклонил кудрявую голову и даже улыбнулся.
  Ворон так же поклонился, а потом стукнул острым клювом об асфальт и начал понемногу расти, как будто вбирая в себя тень под ногами. Клюв его начал расширяться и укорачиваться, черные перья стремительно врастали в кожу, густая тень поднялась и поползла по его телу, преобразуясь в плотную черную ткань элегантного делового костюма. Это был он – повешенный. Тот самый, что еще утром болтался на петле. Это был ворон повешенных, как его назвал старый покойный Исаак.
 Никто не сдвинулся с места. Все стояли как вкопанные, заворожено наблюдая трансформацию ворона. Им было очень страшно. Так страшно, что каждый из них хоть на секунду пожалел, что с самого начала оказался здесь ради чудовищной затеи: отдать ворону невинную, насильственно загубленную душу ребенка взамен собственной.
  И когда каждый осознал, что его жизнь может прерваться прямо сейчас, ворон ответил:
-Здравствуй, Гавриил.- Голос его, глухой и треснутый, звучал так, словно петля все еще сдавливает ему горло.
-Соглашение нарушено. Погибли невинные души. Раньше срока. Мальчика они пытались ввести в заблуждение, силой заставить отречься от Всевышнего.
-Знаю. Все видел.
-Что ж, необходимо восстановить справедливость. Время каждого из этих людей, виновных в смерти мальчика и старика еще не пришло. Забери две души с собой.
-Кого мне взять? Каждый из негодяев достоин мучительной гибели. Вот этот, к примеру, задушил свою жену за то, что та попрекала его пьянством. – Повешенный указывал на Пьеро. У того из рук выпала бутылка и со звоном разбилась.- А вот эти двое изнасиловали собственную мать, поддавшись безумной страсти, а после перерезали ей горло и выбросили на дорогу, обвинив прохожего. – Речь шла о двух близнецах. – А вот этот обрек на голодную смерть в тюрьме десятки невинных людей, проигравших продажные судебные процессы, которые он вел.- Этим продажным судьей оказался толстый господин. – Вот она травила всех своих любовников, один из которых и наградил ее ребенком и вот этой отметиной на лице. – На сей раз повешенный повернулся в сторону женщины со шрамом.- И так далее и тому подобное… убийцы, воры, шулера. Выбрать двоих очень сложно.
-Тогда пускай выберут сами. Что скажешь? Так будет справедливо?
-Да. Справедливо.- Согласился повешенный.
-Что ж, в таком случае выбирайте, - Гавриил обращался к толпе.
Люди с остервенением глянули друг на друга. Никто и не думал отдать жизнь добровольно за какого-то упрямого мальчишку. Если кому-то это и предстоит, то другие должны будут приложить массу усилий, чтобы это произошло. Каждый крепко сжал оружие в своих руках, готовый к стойкому сопротивлению. Заблестели глаза, лезвия ножей, стволы револьверов. Обнажились крепкие зубы мужчин и ровные тонкие резцы и клыки женщин, которых было меньшинство. Братья близнецы, некогда сообща совершившие ужасное деяние, теперь смотрели друг на друга как на искаженное уродливое отражение в зеркале, которое не жалко разбить. Все они больше походили на затравленных животных, загнанных в угол, готовых рвать мясо и кожу, пить кровь, плеваться ядовитой слюной. Все замерли. Ждали, кто начнет схватку.
  Ангел Гавриил тем временем отошел в сторону, туда, где было тело мальчика. Он не хотел, чтобы кто-то случайно задел его в ходе борьбы или же нарочно использовал как щит от пуль и ножей. Забрать его сейчас он не мог. Ему нужно было удостовериться. Поэтому Гавриил просто стоял подле мальчика и ни во что не вмешивался. Не было нужды. Такова была воля Всевышнего.
  Первой заговорила женщина со шрамом на лице:
-Что ж, господа! Мы все понимаем, что никто не сдастся ворону добровольно, верно?
  Гробовое молчание.
-Тогда к делу! Нечего стоять тут и гневить волю власть имущих!
  С этими словами она приняла боевую стойку, выставив вперед свой ножик, приглашая к кровопролитию.
  Завязался бой. С дикими воплями люди стреляли, резали, били голыми руками, швыряли камни и пыль друг другу в глаза, ломали кости, вырывали суставы, крошили зубы и челюсти, вспарывали животы, выпуская наружу горячие окровавленные кишки. Мертвые тела их, падая на землю, обращались в тушки дохлых крыс, мышей, жаб и червей. Оружие павших обращалось в песок. И вот уже скоро почти никого не осталось.
  Женщина со шрамом издала вопль и подняла багровую руку, сжимающую ножик вверх. Она тяжело дышала, лицо ее было обезображено крепкими мужскими кулаками, кулаками тех, кого она убила в неравной схватке. До сих пор она осталась жива, но силы ее уже были на исходе. Теперь она боялась не только за себя. Где-то в темноте скрывается ее маленькое дитя. Агата. Полегло достаточно народа; если умрет женщина, то некому будет присматривать за малышкой. Свершилось то, чего она боялась больше всего. План провалился. Пускай по вине ее собственного ребенка, но все свершилось. Эта битва потеряла смысл. Теперь ворон должен был надолго их покинуть.
-Остановитесь! Довольно!- Кричала женщина троим уцелевшим парням. Выглядели они не лучше ее самой. Их одежда изорвалась, у одного в боку чернела дыра от пули, которую парень тщетно пытался зажать рукой, на которой не доставало двух пальцев. Еще минуту, находясь в тумане собственного помешательства, стояли они, сплевывая кровь и выбитые зубы, а потом оружие их упало на землю. Они молча кивнули, затем взглянули на равнодушного мужчину в костюме, притаившегося в тени, из которой мерцали его черные глаза-бусинки. Тот одобрительно кивнул им в ответ, тогда парни развернулись и покинули площадь, с разбросанными повсюду мертвыми зверьками.
  Женщина со шрамом на лице закрыла глаза. Она очень устала. Ножик ее выпал из ослабшей кисти и тут же рассыпался песком. Горячие слезы потекли по ее щекам. Она упала на колени, трясясь и мерно раскачиваясь. Наконец она набрала побольше воздуха, утерла лицо и тихо спросила:
-Ворон, ты получил больше, чем было нужно. Могу ли я идти?
-Ступай. Твое время еще не пришло,- донеслось в ответ.
-Благодарю.
  Она встала и поспешно засеменила прочь, выкрикивая имя дочери. Когда звук ее голоса совсем смолк, из тени, все так же сверкая бусинками, вышел повешенный, отдавая черную материю своего костюма и уменьшаясь в росте. В свет вступил уже небольшой черный как уголь ворон. Подбрасывая в воздух тушки, он глотал их целиком до тех пор, пока не пожрал последнюю мышь. Затем ворон тяжело поднялся в воздух, полетел и растворился в ночи. Гавриил проводил его взглядом. Теперь на площади не осталось никого. Только ангел и мертвое дитя находились здесь, среди едва заметных следов побоища. Вряд ли кто завтра на рассвете поймет и узнает, что произошло тут сегодня. Как храбро погиб мальчик Антошка за веру в Господа. Как сражались друг с другом свирепые, злые люди и как горько плакал один из этих людей. Как свершилось великое зло, и как восторжествовала справедливость. Никто не заметит. Не узнает. Не задумается. И только иногда будет прилетать черный ворон и все ждать, ждать чего-то…
  Гавриил опустился на колени перед мальчиком и взял его на руки, склонив красивую голову. Лицо Антошки обрело покой, но он не открыл глаз. Можно было подумать, что он прислушивается, слегка улыбаясь своими пухлыми губами.
-Ну вот и все, малыш. Я беру тебя с собой, ибо смерть твоя была исполнена мужеством и вера твоя крепка. Господь с радостью примет тебя в Царствие Небесное.
  С этими словами ангел забрал Антошку. Они вместе унеслись в небо, растаяли, будто и не было их здесь никогда.
  А над площадью вставала заря, окрашивая все вокруг в розовый цвет.
  Жизнь продолжалась.