Павел Васильев

Ветер улиц московских шумит беззаботно в кудрях.
В голове бродят вольные, шалые мысли.
Двадцать семь. Что поэту погони и страх?..
Ведь влюбленное сердце инфаркты еще не прогрызли.

Шепотки по углам – этот взят, а того уже нет.
И портреты вождя в тиражах миллионных.
Замолчать бы ему, но не может поэт
Быть безмолвным, когда поколению больно.

Стих еще не отлит для надгробий другим.
И Васильев живет ожиданьем и верой.
Подровняй, парикмахер, лирический нимб,
Нет в столице шикарней его кавалера!

Эти алые губы, и кудри, и брови вразброс
Будут долго кому-нибудь сниться ночами.
Он не знает еще, что уже покатилась вразнос
Жизнь, и жребий решен палачами.

Шантрапа за окном, шухеря, заорала: "Атас!"
Двое встали с боков, на прицеле держа элемента.
- Прекращай, парикмахер, услужливый вальс,
Есть кому и у нас твоего доработать клиента.

И на каменный пол забубенные кудри текли.
И на черных столешницах черные перья скрипели.
В прах мололи допросы поэта – соль русской земли.
И в бетонных мешках умоляли судьбу о расстреле.

Повели и его с болью вечного Бога в глазах.
И свело над курком палача намозоленный палец.
И приподняло выстрелом тело поэта впотьмах.
И душа содрогнулась, к заветной звезде устремляясь.