Знакомство

Она поселилась тут, видимо, совсем недавно, ведь я знаю всех на нашей площадке и выше, а её увидел впервые. Так и не узнал её имени, да будто бы это важно, пусть будет просто она, она и всё, не Она какая-нибудь пафосная, а она, своя, близкая, ведь она мне близка, ближе всех с нашей площадки и верхних этажей (с нижних этажей никого не знаю). Да и что говорить, как я с ней познакомился, так все остальные превратились просто в движущиеся пятна, видные в мой дверной глазок, безликие и даже вроде бесформенные (вот этакое нечто проплывает по площадке, загораживая собой её дверь, а то и её саму, раздражает сильно), оттого перестал я распознавать соседей, но раньше всех различал, помню даже, кто где живёт. Справа, например, живёт семья: муж, жена и сын... нет, дочка... или оба ребёнка? Муж такой представительный, в пиджаке, нет, в кителе, это жена в пиджаке. Или жена в кителе? Или сын в кителе, а дочь в пиджаке? Ну, в общем, они живут по диагонали от меня, а справа бабушка одинокая... нет, я говорил, они справа, а по диагонали — бабушка. У неё ещё сын годовалый...

Нет, я никого не помню. Потому что их никогда не существовало. Время ведёт отсчёт с того момента, как я увидел её.

Я постоянно наблюдал за жизнью нашего подъезда в дверной глазок, пожалуй, это было главным моим занятием. Больше ничего интересного в жизни не происходило, всё интересное было там, на лестничной клетке. Там ходили люди. Все разные. Вы представляете? Все разные! Нет, они там не постоянно ходили, естественно, но часто. И их было не так уж много, но все же разные! Вот это для меня было откровением! Если честно, я и сейчас не могу понять, как могли между собой общаться и даже жить вместе настолько разные существа. Бывали в подъезде и совершенно незнакомые люди, не живущие в нём, приходившие, видимо, в гости. Порой некоторые жители подъезда навсегда его покидали: одних уносили в продолговатом ящике, другие сами уходили с ящиками, и мешками, и коробками, и мебелью, и техникой, всеми этими холодильниками, телевизорами, диванами, шкафами, книгами, одеждой — со всем разным и разнообразным собственным бытом. А на их место приходили другие и приносили с собой другой быт, вроде всё тот же, но другой. И удивляло меня то бесстыдство или, точнее, та нестеснительность, с какой люди выносили этот быт из своих квартир, будто это нормально — показывать всем собственную жизнь, так же, как и раздеваться, например. Это нормально? Не пойму.

Впрочем, всё было не так. Ведь до неё не было ничего. Не было времени, не было пространства. Точнее, было — было ничто, а я находился посередине этого ничто в виде неорганического вещества. Как вирус вне благоприятной среды. В этом состоянии, видимо, и снились мне все эти люди, вещи и события. Пробудило, или, вернее, оживило меня ощущение её. Не предчувствие, а именно ощущение: я её ощутил, почувствовал, что она появилась, идёт и скоро я смогу её увидеть. Вот с чего началось наше знакомство — с моего чувства её. Это не было что-то до знания — это было знание, её я знал всегда. Но знакомился я с ней лишь сейчас. Знание просто обретало форму. Сперва я осознал её, затем себя, затем пространство. Я бросился к двери и прильнул к глазку. На площадке было пусто, но я слышал шаги, лёгкие, цокающие. Поднималась она. Но тут мимо глазка проплыло нечто безликое и бесформенное и исчезло. Зачем существуют эти пятна? Сны в анабиозе говорили, что это соседи, но там-то, в снах этих, я отчётливо видел и различал их лица, одежды, у некоторых даже имена знал. А тут просто пятно. И неизвестен смысл его. Плывёт и раздражает, потому что вот уже шаги приближаются, сейчас придёт она, а это нечто может её загородить, а ведь я её не видел ни разу, я ведь только что с ней познакомился, хоть и знал всегда. Но пятно быстро исчезло, до её прихода.

Наконец она появилась на площадке, и я смог её увидеть. Что ещё я ожидал? Её и ожидал: она оказалась точно такой. Нет смысла её описывать: просто представьте себе любимую женщину. Самую любимую, ну, то есть, ту единственную. Вот это она и есть. Ровно так и выглядит.

Впрочем, тогда, с первого раза, я не смог её толком разглядеть. Недолго порывшись в сумочке, она достала ключ, открыла квартиру напротив и скрылась там, захлопнув дверь. Хотя увиденного мне хватило, чтобы достроить её облик в своём сознании. Я некоторое время мысленно любовался ей, осмотрел внимательно со всех сторон, но вдруг понял, что не наблюдал в это время за подъездом, и испугался — ведь наверняка пропустил её, а она вышла и ушла, может, навсегда, а может, даже смотрела на мою дверь и ждала моего взгляда через глазок, но, не дождавшись, ушла, хотя вряд ли, из подъезда не заметно, что кто-то смотрит в глазок, да и знает ли она о моём существовании, впрочем, почему бы и нет, я же о её существовании знаю, да, но я её видел, а она меня нет, но неужели она меня не чувствовала, не верится, ведь наверняка связь обоюдная, да и кроме нас никого не существует в мире, дверь её закрыта, ушла, не ушла, неизвестно, надо смотреть, смотреть...

Надо смотреть на дверь. Эта дверь довольно скучная, металлическая, светло-голубого цвета, даже почти зелёного, ну, вроде как морской волны, только ближе к голубому, светлая, окрашена не совсем ровно: ближе к петлям внизу видны потёки краски, утолщения такие, капли стекали и застыли, четыре такие капли расположены по дуге, сверху вниз, слева направо, последняя совсем на нижнем краю двери, самая толстая; с другой же стороны, выше и правее, ближе к ручке, краска лежит вроде как тоньше, кое-где различимы мазки. В верхней части двери, как водится, номер квартиры, 53, цифры выведены белой краской от руки, потому несколько кривоваты, пятёрка слишком большая, а тройка маленькая, строка стремится вниз, словно начинали писать с воодушевлением, а закончили, чтобы лишь закончить, хотя писать-то всего две цифры, может, тут другое, может, просто писал неуверенный в себе человек, а может, разные люди писали. Дверная ручка круглая, то есть, в виде такого грибочка, шляпка круглая, тёмно-коричневого металла, литая с узором: посередине какое-то подобие цветка с четырьмя лепестками, по окружности — мелкие шарики, или, скорее, куполообразные пузырьки. Под ручкой — замочная скважина, стандартная, под современный тонкий ключ, через неё невозможно смотреть. Справа от двери на стене находится квадратная чёрно-белая кнопка электрического звонка. Но самое главное — в двери отсутствует глазок! То есть, понимаете? Нет его, даже намёка нет, даже следа, даже щели какой-нибудь, нет, точнее, есть замочная скважина, но и только. Я бы мог представить, что она сейчас так же смотрит на мою дверь и ждёт, что я выйду из квартиры ради неё, или что она пытается встретиться взглядом со мной через наши глазкИ, чтобы этим взглядом всё мне рассказать, я бы мог представить, что она такой же человек, как и я, что мы в одном мире — и одни в этом мире! — но в разных отсеках, однако это представить невозможно!

Мы в разных мирах! Я не знаю, принадлежит ли она миру безликих и бесформенных соседей или тоже вне его, как и я, но она явно не в моём мире! Эта мысль меня сильно поразила, до боли, я даже на миг отшатнулся от глазка, но быстро опомнился и снова стал наблюдать, не менее внимательно, однако ядовитая эта мысль продолжала меня разъедать. Как так вышло, что самый дорогой мне человек, человек, давший начало времени и ожививший меня, оказался чужд мне? Это ужасная несправедливость! Раньше я считал, что нас разделяют лишь две двери, теперь понимаю, что между нами пропасть, а двери лишь её символизируют.

Впрочем, что есть, того не изменить. Увы. Надо приспосабливаться к ситуации, извлекать из неё выгоды. Итак, если она принадлежите миру соседей, это хорошо, это даже лучше (так я считал). Это означает, что она будет выходить из квартиры, и я смогу её хотя бы наблюдать. Смогу любоваться ей. Да, это ведь не меньшее счастье! Лишь бы она выходила из квартиры, лишь бы выходила!

В таких размышлениях я наблюдал за дверью всю ночь, однако к утру устал и уснул. Меня разбудил знакомый звук открывающегося замка, да, я его запомнил с первого раза и навсегда — это её замок. Сон пропал мгновенно, зрение обострилось, я смотрел, как открывается её дверь, затем выходит она, мгновение смотрит на мою дверь, и у меня аж сердце замерло — вдруг видит, вдруг чувствует, что я на неё смотрю, что я её люблю и не могу без неё жить, что я хочу её в свой мир, подальше от соседских субстанций, что ради неё я готов сделать то, чего никогда не делал — открыть свою дверь, дрожащая рука уже потянулась к засовчику, готовая отодвинуть его, во рту пересохло, на лбу выступил пот... Но через мгновение она уже отвернулась и стала закрывать свою дверь, затем бодро зацокала вниз по лестнице. Рука бессильно опустилась, сам я согнулся, привалился к двери, медленно осел на пол, полностью опустошённый, и снова уснул.

Проснулся я от изумления — у меня звонил домофон! Я не слышал его очень давно: ко мне никто не приходит, и раньше мне звонили лишь какие-то почтальоны. Я открывал им дверь, но в глазок их не видел, это меня раздражало. Потому когда один из них в следующий раз мне позвонил с просьбой открыть дверь, я крикнул в трубку: "Да вас же не существует!" и повесил её обратно. С тех пор мне не звонил никто. И я очень рад, что избавился от этих назойливых галлюцинаций. Но вот они, видимо, возвращаются, а вдруг не они? А кто тогда? Надо послушать. Я снял трубку и как можно спокойнее сказал "Да?". Приятный женский голос: "Здравствуйте, я ваша новая соседка, из пятьдесят третьей квартиры..." — и тут меня словно током прошило! Слова потеряли смысл, я наслаждался голосом, как музыкой, смаковал его, ловил оттенки тембра и интонации, а когда он смолк, осталось приятное вибрирующее послевкусие. Затем голос запел вновь, на этот раз с отчётливой вопросительной интонацией. Значение вопроса до меня не донеслось, но смутно я чувствовал, где-то на границе сознания, что она хотела сказать, что-то вроде того, что она оставила ключ от домофона в квартире и не может попасть, откройте, пожалуйста, алло, вы меня слышите? алло? откройте, пожалуйста,  вы можете открыть? Раздался писк, и голос резко оборвался, уже без послевкусия. Я опомнился. Да, я же так и не открыл ей, вот она и отключилась, чтобы позвонить в другую квартиру, кому-нибудь из этих неразумных соседей. Но открыть ей дверь значило добровольно отказаться от наслаждения слушать её голос, а ведь я же только с ним познакомился! Сделать это было выше моих сил, увы. Я повесил трубку, сел на пол, закрыл глаза и начал вспоминать звучание её голоса. Каждый оттенок вспомнил, каждую интонацию, каждое придыхание. Я чувствовал себя композитором, мне стало казаться, что это я создаю её голос, однако его невозможно записать знаками и передать, он может лишь звучать.

Меня испугал новый звонок — на этот раз в дверь! Я инстинктивно шарахнулся прочь, как от взрыва, потом, из другой уже комнаты, нашёл силы взглянуть на свою дверь. На неё — на меня, на мой мир — покушались. Звонок раздался снова (и почему я давно не снял его, он же мне не нужен!), а вслед за ним "С вами всё хорошо?" произнёс голос, который я только что создал...

Я кинулся к двери и посмотрел в глазок. У порога стояла она с обеспокоенным лицом. Видимо, решила, что мне стало плохо, поэтому я не смог ей открыть и даже ответить. Но она не смотрела в глазок, смотрела куда-то в область дверной ручки. Что она там увидела? Для чего туда смотреть? Я-то вот он, весь тут помещаюсь, в глазке, только тут меня и можно увидеть.

Я рассматривал её лицо вблизи, любовался всем сразу и каждой деталью по отдельности. А она наконец посмотрела на глазок, но, видимо, не поняла, что я любуюсь ей, или не подала вида. Лицо её становилось всё более озабоченным и прекрасным. "Эй, там, в квартире, люди, вы слышите?" — голос зазвучал особенно резко и высоко, а она внезапно застучала в дверь кулаком, прямо напротив моей груди — она застучала мне в сердце! Но вдруг (может, это от волнения и стука) мне на миг показалось, что её лицо стало расплываться, утрачивать черты, терять форму. Наверное, это было обыкновенное искажение дверного глазка, но оно меня сильно испугало.

У меня не было сил ей ответить, не было сил даже звук выдавить из себя, я мог только наблюдать. До этого я считал, что когда она поймёт, что я её люблю, и постучит ко мне, я ей открою. Но сейчас я не мог ей открыть. То ли потому, что она всё-таки не поняла, что со мной, в принципе, всё в порядке, но не всё, и это не всё связано с ней. То ли потому, что просто не мог открыть дверь. Кажется, я разучился это делать. Нет, не физически — психологически. Но в самом прямом смысле. Я не могу покинуть свой мир. И если она к нему не принадлежит, то мы не сможем быть вместе. Всё, что нам достанется — знакомство. Которое, кажется, близится к концу.

Тогда-то я нашёл силы заговорить с ней. Осмысленный разговор был предпоследней ступенью знакомства.

— Послушайте! — сказал я. — Со мной всё в порядке. Но мне нужна ваша помощь!
— Да, да, что нужно сделать? — она обрадовалась, что со мной всё в порядке!
— Пожалуйста, положите руку на дверную ручку, — попросил я.
— Что?
— Пожалуйста!
— Хорошо, вот, положила. Что дальше?
— Держите ручку. Сейчас, — я взял дверную ручку со своей стороны. Подержал. Поводил ладонью. Не сразу чувствуется тепло, особенно тепло другого человека. Но вот я его ощутил, оно вливалось мне в руку! — Чувствуете? Вы чувствуете мою руку?
— Что? — искренне удивилась она. Но ручку не отпускала.
— Держите! Вы ведь сейчас не дверную ручку держите, а мою руку. Неужели вы не чувствуете её тепло?
— О чём вы говорите?
— Я чувствую вашу ладонь. Она тёплая, мягкая и очень уютная. Да, я чувствую её через дверную ручку, но я и весь ваш мир воспринимаю только через эту дверь, так что удивляться нечему. Но меня удивляет, что вы мою руку не чувствуете. Мир соседей портит вас, у вас уже чувства бесформенные... Скоро они станут безликими. Как и все соседи. Мне грустно от этого, потому что я вас люблю...
— Ты!? Псих ненормальный! Извращенец! — в её голосе бурно столкнулись изумление, возмущение и даже страх. Она резко одёрнула руку, поспешно попятилась к своей двери, не спуская глаз с моей, словно ожидая, что я сейчас выскочу, и так и не смогла повернуться ко мне спиной, чтобы открыть свою квартиру, вместо этого она шумно убежала вниз по лестнице.

Я держал дверную ручку, пока из неё полностью не ушло тепло её руки. Это было первое и последнее человеческое тепло для меня. Когда ручка остыла, я сел у двери и заплакал. Но не над собой отвергнутым, а над ней. Мне было жаль, что такое совершенное существо попало в мир соседей. И как это я раньше считал, будто они все разные? Нет, это явно мне приснилось. Все соседи и весь их мир — сплошное однообразие, безликость и бесформенность. Эти аморфные твари уничтожат в ней всё человеческое, и у неё уже не будет собственного мира, не говоря уже о том, что она не попадёт в мой. Собственно, уже не попала. Я плакал от бессилия и жалости, а потом уснул.

Проснувшись, я приколотил к двери лист фанеры, закрыв глазок, и остался наедине со своим миром.