Глава третья

Она спускалась в чёрствый мир метро,
как музыкант от верхней к нижней ноте,
а памяти морозный ветерок
вовсю напоминал о Новом Годе.
Да, память, как любовь бывает зла,
а эскалатор подплывал к причалу.
И ей, конечно, было что сказать,
о чём она однажды промолчала,
когда декабрь совершил исход,
и алкоголь закончился в продаже,
пустой балкон, а в комнате народ
едва знакомый... Как же, как же, как же
ей хочется вернуться в эту ночь,
где из застенок сонных новостроек
сосед с ребёнком устремлялся прочь,
как будто умирающую Трою
решил покинуть выживший едва
античный раб иных цивилизаций...
Но мир тогда был полон естества,
как ей могло сегодня показаться...

Ревёт состав. Полупустой вагон
меняет грусть её на невеселье.
Состав въезжает в тёмный перегон.
Она читает новенький бестселлер,
но мысленно она всё время там,
где за балконом просыпался вторник,
где прикоснулся он к её губам
губами, создавая треугольник,
что был в ту ночь совсем недопустим..
Но если бы назад вернуться, Боже,
она бы не просила отпустить
себя к тому, кто выглядит моложе,
но жизнь нельзя назад перемотать,
как киноплёнку, сколько не пытайся.
И остаётся только вспоминать,
как он небритый с нею целовался.

Бежал состав по нужному пути.
И слышно было ей предельно точно:
«... вот дядя мой - четырежды судим,
и всякий раз освобождён досрочно», -
так говорил сквозь грохот человек
в зелёных, словно лето, мокасинах.
А поезд, продолжая свой забег,
людей внутри потряхивал не сильно.
Ей надоел подземный этот ад,
как эти люди, эти мокасины...
«... вот дядя мой - четырежды женат
и в каждом браке у него по сыну...»
Он продолжал навязчивую речь,
а собеседник молча слушал это...
И наконец-то, словно грузом с плеч,
как строчка из забытого куплета,
«Конечная» звучит со всех сторон...
И, думаю, что сами вы поймёте,
она покинет чёрствый мир метро,
но будет вспоминать о Новом Годе...