о цветах, поверхностная аллегория

«Все цветы по-своему прекрасны. Но как бы ты ни любил те искусственно-идеальные, выведенные трудолюбивыми селлекционерами цветы, что служат для праздничных букетов, однажды ты наверняка увидишь цветок, столь отличающийся от привычных глазу изысканных, изящных бутонов, что невольно остановишься, заглядевшись. Он поразит тебя своим естественным непритязательным совершенством. Неброский, выросший среди уродливых сорняков, цветок необыкновенной красоты на тонком стебле. Возможно, ты захочешь поскорее скрыться, убежать от его откровенной прелести, что режет глаз, но спустя всего несколько дней, когда в каждой тени, в каждом сне будут видеться тебе его живые лепестки, ты испытаешь отвращение к виду и запаху роскошных букетов. И ты вернешься в поле, туда, где впервые почувствовал сердцем эту жгучую пульсирующую жизнь. Поначалу ты станешь убеждать себя в том, что нет в нём ничего особенного, ничего заслуживающего твоего королевского внимания, но затем, когда станешь приходить туда снова и снова, поймешь, что все дороги, по которым ты будешь шествовать, приведут тебя сюда. Ты, испугавшись, вновь захочешь уйти, но отныне привлекать тебя будет лишь аромат, похожий на его запах, лишь листья, похожие на его листья, лишь лепестки, похожие на его лепестки. Смирившись, ты вернешься к этой пыльной обочине, где оставил его. Ты обреченно сядешь рядом и будешь смотреть, как он засыпает, когда садится солнце, и как просыпается с первым лучом рассвета. Но ему будет безразлично твоё присутствие, он вовсе не считает себя цветком, он уверен, что он лишь жалкий сорняк, который рано или поздно ты, заметив, захочешь уничтожить, дабы не засорял он плодородную почву. А ты, мучимый чисто человеческой, эгоистичной жаждой обладания, захочешь сорвать этот цветок, принести его домой, поставить в самую лучшую, самую достойную его вазу. Ты будешь думать, что так ты спасешь его от пыли, что летит с дороги, от назойливых жужжащих мух... Но в конечном итоге ты осознаешь, что сорвав, уничтожишь сие совершенство, погубишь его в своей тесной душной комнате.И тогда ты придешь в отчаяние, взмолишься богу, упадешь на гравий и зарыдаешь, захлебываясь комьями земли и грязи. А очнувшись следующим утром, увидишь, как начинают осыпаться его легкие лепестки, как начинают вянуть листья, предчувствуя скорую осень. И снова охватит тебя отчаяние. А он, ничуть не противореча закону природы, будет тихо погибать, обреченно, совсем не думая о глупом обезумевшем человеке, что с ужасом наблюдает за процессом медленной его смерти. И, в бессилии проклиная всё, что когда-либо существовало и дышало на этой земле, ты в последний раз взглянешь на поблекшую его красоту и втопчешь его в замерзающую землю, хотя бы в этом обретя успокоение, ибо в уничтожении самого дорогого всегда есть доля собственнического эгоизма, позволяющая нам думать, что так или иначе мы получили желаемое.»