Мой герой

ОТ АВТОРА


                Не лучше ли остаться безымянным,
                и это не должно казаться странным.      
                Согласно с древней русскою традицией
                фамилия - не более, чем фикция,
                и к тексту ничего не прибавляет,
                а только лишь вниманье отвлекает,
                и этим неизбежно раздражает.
                Чтоб автора иного отличить -
                текст за себя сам должен говорить.

                И это правильно.









ПРОЛОГ


Под русским солнцем мой герой созрел,
он мне пока не надоел,
и с мироощущением его -
как ни верти - не сделать ничего.
Его, конечно, можно не любить,
но только с ним приходится считаться,
одно и то же без конца долбить,
и на том свете с ним не расплеваться.

Абзац. Пробел.
Герой мой ... .

Он в армии. В строю идет на плац.
На дембель вышел... Полный был абзац.

Три библиотеки он перечитал,
и скоро понял, что умней не стал;
все то, что от рождения дано,
ему влачить до гроба суждено...
Пошел по свету белому шататься,
но это что! - как обмочить два пальца...
Все это не по нам. Стоит гора.
Не за горою смерть. Домой пора...

Начать с яиц небезызвестной Леды,
с глотка воды с реки забвенья Леты?..
Все это не по нам - домой и с понтом!,
где есть гора. А смерть - за горизонтом...
На родине невыразимы грезы;
из-под руки там вечный женский взгляд,
взгляд теплый Кормон Розы, Кормон Розы,
такой же, что и двадцать лет назад...

Потом была Москва, а над Москвой
все тот же свет стоит над головой.
Его Москва... Здесь мир сошелся в точку.
Он здесь добился славы тот же час,
лишь только выпил лишнего как раз..,
и слава понесла его по кочкам...

Но что бы он ни думал и ни делал,
в нем был второй и третий план всегда,
я это говорю довольно смело
(я смело выражаюсь иногда).
Все это хорошо, а между тем,
он сам не знает, кто он и зачем...

Перед лицом непостижимой бездны
равны все в этом мире неизбежно,
не потому ль не делал он на том
различия меж умным - дураком,
А это верный признак скрытой силы,
то, от чего бывает жизнь унылой...

Хоть тыщу лет под солнцем проживешь,
а ничего в итоге не поймешь.
Попал я на веселую волну,
теперь с нее никак я не сверну.
Но он, хотя достаточно пожил, -
всего лишь в небо пальцем угодил.

Абзац. Пробел.
И снова verry well.

Перенесусь в Москву я,
где неизбежно мой герой банкует,
а малой родине, заброшенной совсем,
теперь уж не поможет он ничем.
Как там живут, он мог бы рассказать...
Что толку даром воздух колебать...
С тех пор, как думал он о том немало,
в глубинке русской лучше жить не стало...

Москва, а в самом центре Литотдел.
Он в наше время сильно потускнел.
Но, как и прежде: стоит здесь надраться,
как следует, с поэтами подраться, -
и слава о тебе, как снежный ком,
растет и заполняет этот Дом,
и ширится, несясь в иные дали..,
до малой родины, где все в гробу видали...

Он тоже видит многое в гробу:
стихи и прозу, разные табу...

И, кстати, не благодаря стихам
прославился и он в Москве престольной.
Дал по зубам двум нашим чудакам,
за что? - за поведенье непристойное.
(И я себе все это напророчил:
все это умудрился написать
задолго до того, как в морду дать.
Есть у меня свидетель, между прочим).
Прославиться желаешь в самом деле -
набей поэту морду в ЦДэЛе...

Все это было бы смешно, конечно,
когда б так не было смешно и вечно...

Печорин чем прославился в романе?
Не тем, что "Фаталиста" сочинил,
а тем, что просто бабу закадрил,
приятеля в дуэли уложил -
и слава у него в кармане...

О лишних людях, что о них сказать?
У нас сегодня их не отыскать.
Но потому у нас о них не слышно,
что весь народ давно в России - лишний.
На этом мрачном фоне сам не свой
владеет вечным шармом мой герой,
наследуя Онегиных, Печориных...
Там было все же время иллюзорное
без потрясений до мозга костей,
до полного от жизни отупенья,
до вырожденья полного идей,
до черной бездны светопреставленья,
до точек над и под, земных основ..,
что это объяснить - не хватит слов.
Где смысл какой-то мог существовать -
и там его теперь не отыскать...

Быть миру иль не быть? -  вот в чем вопрос,
он грибовидным облаком возрос.
Но скопом сгинуть веселей. И точка.
Чем загибаться тихо в одиночку.
Не потому ли послабей Шекспира
твоя, мой друг, трагическая лира.


ЭПИЛОГ


- Дурдом, - скажу, - домжур...
Журдом. Бонжур...

...Зашел в кабак однажды оттянуться
чисто конкретно я, а денег нет...
Кого бы расколоть хоть на буфет?..
И не успел, как надо, оглянуться -
вдруг слышу - он,
знакомый баритон.
Тут барышня, из тех, что без затей,
с красивыми ногами от ушей.
И явно было видно - поэтесса,
а это добавляет интереса...
Он и ее за столик пригласил
без церемоний, но и не развязно;
и фруктами с шампанским угостил...

Я ж был, как пес, который не привязан.
Я без копья, а он наследство получил;
и с барышней, ну как же тут без барышни?..
И не без удовольствия налил
он мне, как старому товарищу.

Невольно отвлеклись мы от подруги...
Ее, конечно, это задевало,
хоть вида нам она не подавала;
(мы с полувзгляда поняли друг друга).
Ей вклиниться хотелось в разговор,
но это у нее не получалось,
тогда она смущенно улыбалась
и опускала свой небесный взор.
Однако, водка русская бодрит
и горизонты жизни раздвигает,
пускай недолго душу веселит,
зато воображенье пробуждает.

В далекой юности перед подобной кралей
наверняка бы оба трепетали...
А тут расчетливо и верно, без помех,
почти обречены мы на успех.
Сначала побазарим о высоком,
а после обменяемся и соком.
Бывает, правда, и наоборот;
ему ж в любви по-всякому везет...

Он говорил ей, не смутясь нисколько:
- Как и на солнце, и на снег игривый,
на вас смотреть - глазам бывает больно...
Для поэтессы слишком вы красивы...
И прочитал ей, выдав за свои,
забытые из Лермонта стихи.
И, не сговариваясь, в стенку мы сыграли;
и не такое мы порой видали.

- А, может, закадрить еще красотку, -
я говорил, - иль будет и одной? -
Он отвечал: - Я выбираю водку;
давай еще, дружище, по одной...
Хотя мы и не ботали по фене,
но что б нам на язык не попадалось -
все в прах и тлен мгновенно превращалось;
и то и дело смехом прерывалось,
и упиралось в свет ее коленей...

Она, казалось, втюрилась в двоих, -
поди их разбери иных чувих...

И все вкруг нас вертелось в пестром зале,
(уже нам кто-то третий наливал),
как палуба, покачивался зал..;
под нашу дудку все подряд плясали...
И думал я: нельзя бывать нам вместе,
мы до абсурда в главном с ним сошлись,
как два рожденья, или, как две смерти...
И ладушки, и в ... .
И проступал в сознанье образ мира.
И из его законченного круга
не вырваться хоть с лирой, хоть без лиры...
Мы все обречены здесь друг на друга...

... Пришел в себя я на краю вселенной,
то есть в ментуре, матом освященной..,
не в состоянье вспомнить ничего...
И слава Богу!.. Лишь ее колени;
да еще драку друга моего...
Испортили нам песню... И напрасно.
Всегда найдется хоть один дурак,
предъявит счет. Надо платить по факту.
По факсу он послал его, по факсу...
И замер в предвкушении кабак.
Осколки помню треснувших зеркал
и женский визг, разбитую посуду...
Вот все.., а дальше в памяти - провал...
Не вспомнил даже - кто я и откуда...

Проходит жизнь от пьянки до похмелья,
а между них есть для души веселье,
чтоб хоть на время скуку заглушить,
иллюзии поэзию продлить...

Вот наша жизнь. А для кого - условность;
немало их идейных сволочей...
Что они могут ведать про духовность
на полумертвой родине своей?,
живущей от оргазма до оргазма,
от пенсии до пенсии в глубинке,
с лампадками в углах и ликом Спаса,
молящей о спасенье по старинке...

И все всё знают, все всё понимают -
и вечно время на х... посылают...

Какие здесь не подрывай глубины,
а не изменишь мировой картины.

...А что герой? Уйдет он в мир иной
по воле собственной, на то он и герой.
Но это будет позже, а пока
я жду его короткого звонка...

Божественный стоит повсюду свет,
но что-то говорит мне - Бога нет,
и тут же что-то говорит иное.
То и другое для души - чужое...
И первое, что мне на ум приходит -
приходит тут же в голову ему,
еще быстрей, герою моему,
он в этом смысле на весь мир походит.
И в этом на него весь мир похож.
Сие, скажу, есть правда, а не ложь.

В чем в чем, а в поэтической сноровке
он фору даст, и находясь в ментовке,
в московских дебрях или в черном списке -
а мир ужалит едкими записками...
Но первому движению души,
он неизбежно больше доверяет
хоть в центре мира, хоть в иной глуши
на сторону свою весь мир склоняет
веленьем крови и без лишних слов.
На этом все. А звать его - ... .

Что будет дальше - я пока не ведаю,
но, кажется мне, продолженье следует...