Мои другие страны

Сообщение о том, что от Союза отделились Прибалтийские республики меня не тронуло. Совсем. Так, если бы мне сообщили об отделении от Дании острова Гренландия или о революции в Антарктиде. Возможно, виной был мой полнейший националистический аутизм и отсутствие патриотического воспитания во дворе и школе (учителя уже и сами не знали о чем проводить  с нами внеклассные беседы). Причина, может, и в том, что моя родная Одесса обладает удивительным пищеварительным свойством: принять всё, перемешать, переварить и устаканить в своем беспросветном мещанстве (или выбросить, вытеснив слишком уж непоседливых  личностей в другие страны и города). Лишь бы не морочили нам головы всякими неудобными вопросами.
Летом мы, толпа дачных детей, кочевали от дома к дому. От русских к евреям, от евреев к армянам, к русским немцам, к молдавским гагаузам. «Жизни учили» нас сообща, сообща прикармливали и придумывали нам игры. Угу, я заедала одесско-французское, сочащееся маслом Сотэ постной мацой (у Полины мама из Иерусалима вернулась) и о национальных вопросах наивно не ведала. Для меня отделение Прибалтики означало только одно: в  Друскининкай  никогда больше не поедем. Откололась, улетела в космос частичка земли с длинным странным названием. Заграница для нас всех еще «тому свету» подобна и связи с заграничным миром, потусторонним,  почти нет.
А съездили  с бабушкой мы тогда, в преддверье всесоюзной катастрофы, хорошо. Вначале был солнечный Вильнюс. Светлый и ажурный до того, что казался песочным городом. Иллюстрацией из книжки сказок. Старинная крепость на холме долго  снилась игрушкой, детской игровой площадкой.  С Вильнюсом  связан и страх, смешанный с омерзением - впервые увидела распятье.  Сочащиеся свежей краской раны Христовы. Под ребром особенно глубокая, с приторным блеском, цвета вишневого варенья. Кровавое варенье на руках Его, на желтом тощем животе.  Мне больно, жаль распятого Христа и тошнит от этой псевдореалистичной приторности.  Ревела, не могли понять отчего.  Да разве такое словами выразишь? И даже поход в пузатую крепость-игрушку меня не утешил.
Еще одна картина, связанная с Вильнюсом: дочка маминой подруги (мы у них остановились перед поездкой в Друскининкай) защищает меня от детей во дворе. Я не понимаю, за что они на меня так взъелись.  Не разберу ни слова, поэтому суть национальных претензий мной так и не познана.
Друскининкай запомнился темно-зеленым. Деревенский дом. Раннее утро. Хозяин весело со мной здоровается, продолжает что-то мастерить под самой крышей (он всегда дело себе находит). Я бегу показать ему пойманного ежика. Разрешает взять ежа в комнату – зверюге радуется не меньше моего. Стар и млад, мы  – заправские друзья. Приехали питерцы - в доме лесной, грибной запах. Грибы жарятся, сушаться на веревках. Грибами набухли все ёмкости в доме. Кружевная веранда - белые перила. Запах натурального кофе и сосисок (пока еще не особенно соевых). Вкусовая ассоциация для Литвы  найдена. Мы ходим обедать в кафе при каком-то санатории. Через город – чудо - настоящий ручей или речушка. Вокруг, то ли парк, то ли ухоженный лес. На побережье сосны - будто нечесаные ведьмины волосы. Грязно как-то от полулысых стволов.  В лесу домик-музей. Чучела старые – шкурки звериные пропахли сосновой смолой.
Бабушка перед прогулками всегда просит меня молчать. Почему? Опасно.  Вот и все объяснения. Но тут же происходит казус. На одной из прогулок некий литовский старичок  принимает нас, белокожих блондинок за истинных…(зачеркнуто) … патриотов. Начинает вещать что-то о своем, свежеполитическом, наболевшем. Бабушка кивает, не проронив ни звука. Была бы постарше я, задала бы старичку один вопрос: как дедуля относится к тому, что разговаривает он не с почтенной элегантной дамой, наделенной не менее почтенной фамилией на «ене», а с Розой Петровной из Одессы. Названной в честь  Розы Люксембург моим прадедом, коммунистом-идеалистом. Я бы рискнула. Уж очень любопытно на реакцию посмотреть.
Но чаще встречались другие люди. Которые нам, малознакомым, помогли купить дефицитную школьную форму  заметив, что неместным товар не отпускают. Которые разговаривали с нами без претензий, будто именно мы, бабушка с внучкой, верхом на танке в тридцать девятом въехали присоединять прибалтийские страны к Союзу. Да, какие бы страшилки не придумывали посапывающие в диванный пуфик патриоты и какой бы сюр не преподавали бы детям вместо истории, нормальных людей было и будет (автор сплевывает через плечо) большинство.  И никакие гении политического чистогана, никакие режимы с этим не справятся.
Затем, за окнами был Вильнюс дождливый. Потоки воды, град по стеклам. Сырая комната в гостинице, игрушки в пустой детской кроватке – казенный, заезжий уют. Я чувствовала, что сюда навряд ли уже вернусь. От моего материка отломилась ледяная глыба. Загудело- ахнуло и замолчало.
А насчет национального вопроса меня просветили. И не где-нибудь в Литве, а в родной Украине. В 1991 году. Разве в нашей стране можно не впасть в иронию?