Диалектика дуальности

             Философская притча в стихах

 

В двух половинах одного предмета,
как тетива, вдруг третия забилась —
стрела, став птицей, пойманной при этом
потоком ветра, отдана на милость
той паутине летнего созвездья,
в прожилках долгих бледной синевы,
где давние, забытые известья
грядущих снов — заведомая быль.
И в зеркалах агатовых пылая,
знаменьями влекомы наугад —
то к исполинам с мощными телами,
то к замку, что рубинами богат…
Там на столах фиалы, в них — амрита,
сзывая стать бессмертными, как раньше,
но навий сок, в чертогах сих разлитый, —
знак неприметный. И невесты платье
на деве. И февраль — вполоборота
(как будто есть отдельная стезя?).
Зимою предначертана охота,
наперевес стеньгой плота блестя, —
копье поступка — бронзой постамента —
в семь кладезей — в семь вечных городов —
войдет, как входит пуповины лента,
когда предел явления готов.
В той музыке — возникновенье плоти
и звезд паденье — будто бы во всю
вселенной глубину, где Логос против
безмолвья облаков и ветер юн.
Ему всегда доступны те пороги,
что, прописью, издалека летя,
сулят дома, чьи кровли так пологи,
а окон цвет так безнадежно рдян.
Где тени в глотках затаили ужас,
природа их — наитие конца,
тропа обыкновенно кверху уже,
и Марсу там не суждено блистать.
 

***

Дремотноглазы летописцы. Властны
и всадники, ревнители услад, —
у времени крадут понятье «сразу»…
Но стрелка, словно лезвие, остра.
И рассекая плоть скрижалью с силой,
удвоенной накалом темным лада,
с шаманским упоеньем колотила
та стрелка в циферблат секундой. Падок
издалека необъяснимой мысли
тот тремор необычный к свойствам сети,
а тени в ней на выдохе повисли,
условие для будущего метя,
и плавно, словно пойманные рыбы
из стороны одной к другой качаясь, —
они, подобно волку, низко выли —
вполуха им внимал слепой хозяин.
Приметы их в телах, в мельканье света,
в вещах, в предметах, где-то поперек,
они всё поглощают незаметно,
в них сумеречный неземной намек
на зеркала, поскольку там — загадка
для тех, кто жив, — ответ для тех, кто мертв,
и приворотным зельем пахнет сладко,
и оттиск февраля июлем стерт,
где в промежутке, как набег внезапный,
метаморфоза сна и бытия,
не все имеет аромат, но запах
в реальности, увы, не потерять.


***
 
Как вретище, протянутые узы
от сути до узилищ октября,
не так давно порхали праздно музы,
и из бемолей выделялась — ля.
Но горизонт, меняя направленья
по ритуальным замыслам немногих,
изогнут в месте, где следы оленьи —
начало неизведанной дороги.
И в круглом ее знаке — алфавиты,
как уличные женщины играя
тугими бедрами, гербы их виты,
и в каждом завитке таится Каин.
Узором заколдованным, чуть красным,
подобно ткани, лунной и прозрачной,
материи — изысканной, атласной,
которую всегда для свадьбы златит
Несомый* пуще белого потока
по линии, столь зыбкой, неприметной,
волны девятой музыкой потопа,
Исполненный* прощанья, тихим ветром
в сна перекресток снова занесенный,
как на распробу дальнему пространству,
Феллини наспех выбранным актером,
подобно горизонту, распластаться
даст и луне уже на третьей сцене,
всегда сокрытой от людей нестойких, —
обряд безмолвья здесь один и ценен,
дух с плотью не в ладах от слов, поскольку
в словах есть ложь — известно — в изреченных.
Им укорот — высокий пламень гимна,
а имя — словно утлая лодчонка,
которую гребец едва покинул,
а сам, ища спасительного брода,
глухонемой от звездного сиянья,
утратив все надежды на свободу,
вдруг обретет внутри иное знанье…
Оно, как пыль веков, невыразимо,
лишь ощутимо трудностью дыханья,
всецело отдаваясь лёту с силой,
наитием испОдволь, вверх по краю
небытия, в слепую камарилью
небесную навылет проникая,
огнепоклонную прекрасную Севилью,
расцвеченную красками Китая,
закарнавалит — окрест — лица, лица,
и все вокруг напоминает стражу,
на небе одинокий звездный Мицар,
и от крыла просвет Луною смазан.
А в храмах — благодать молитв и ладан
отверсты Небеса, даруя верным
ту ипостась по ризам чистым, хладным,
храня святую тайны многомерность,
стремят свою божественную сущность,
неся в Причастье таинство спасенья,
и если свет молитвы в сердце пущен,
отступят зов ночей и тлен осенний.

* Несомый, Исполненный — Ангел подлинного лада. — Прим. автора.