Филёвский парк. Литературный альманах

Немного истории

Немногие знают, что в Филях, в знаменитом Дворце культуры им. С. П. Горбунова много лет  работает литера-турное объединение, носящее имя замечательного поэта-фронтовика Алексея Недогонова, одного из первых послевоенных поэтов, получивших Сталинскую премию.

Немного истории…
Весной 1934 года на заводе № 22, находящемся в Филях, по инициативе токаря Александра Лельера-Логвина, опубликовавшего в заводской многотиражке "Вперёд!" небольшую заметку, возник литературный кружок. С этого кружка и началась история нашего литобъединения. Весной  2011 года ему исполнилось 77 лет! Вряд ли в столице существует ещё одно литературное объединение такого возраста!
Базой кружка стал заводской Дом культуры (в то время ещё без имени).
Литературный кружок объединил начинающих поэтов-заводчан. Уже  5 июня 1935 года вышло первое четырёх-полосное приложение к газете "Вперёд!", названное "Литературной газетой", в котором были помещены ранние стихотворения тогда ещё совсем молодых Алексея Недогонова, Сергея Смирнова, Александра Лельера, Александра Тетерина и др.
Приходили новые поэты, главным образом, заводчане: литейщики, электрики, плотники, работники ОТК и др. Многотиражка регулярно публиковала на своих страницах стихотворения Сергея Пономарёва, Владимира Москвина, Георгия Нефёдова, Василия Баулина и др., ставших впоследствии известными поэтами.
Большую роль в формировании кружка сыграли поэты Константин Симонов, Павел Антокольский и др., неодно-кратно посещавшие кружковцев. И, вероятно, благодаря им, в первый набор Литинститута им. М. Горького попали А. Недогонов, С. Смирнов, А. Тетерин, А. Лельер-Логвин, В. Баулин, успешно его  окончившие.
Листаю пропылённые подшивки заводской многотиражки,  после Великой Отечественной войны поменявшей своё прежнее название "За победу!" на "Всё для Родины". Мелькают то островками, то целой страницей присланные с фронта стихи заводских поэтов, пришедшие с фронта:  А. Недогонова, моряка А.Тетерина, погибшего в Восточной Пруссии под  Тильзитом, и др.; вот заводской "Крокодил" с меткими пародиями, эпиграммами и баснями А. Лельера. А вот в мартовском номере за 1948 года в чёрной рамке некролог – весть о трагической гибели А. Недогонова накануне получения им Сталинской премии…
Алексей Недогонов после возвращения с фронта  возглавил литературный кружок.
С 1954 года кружок превратился в литературное объединение имени А. Недогонова; его имя ЛИТО носит и поныне.
Новые времена, новые веяния, новые поэты. Опять-таки из заводской среды. Появились первые машинописные сборники стихов поэтов ЛИТО им. А. Недогонова, главным образом, заводчан. Многие стихотворения кружковцев охотно печатали "Комсомолка", "Труд" и другие газеты.
Алексея Недогонова на посту руководителя ЛИТО сменили поочерёдно замечательный поэт С. Смирнов, В. Журавлёв, М. Спиров, М. Толмачёв, Ю. Денисов, извест-ный поэт Анатолий Парпара, не теряющий связи с ЛИТО и сегодня.
Членами ЛИТО в разное время были Тамара Поздеева-Волжина, Александр Громыхалин, Анатолий Щербаков, Михаил Шутов, Надежда Солнцева, Юрий Шигаев и др., впоследствии ставшие профессиональными литераторами.
В 1987 году по различным причинам объединение перестало существовать. Прошло около десяти лет, прежде чем оно возродилось снова. По инициативе автора этих строк и при поддержке Ю.Н. Шедова, бывшего директора ДК им. С. П. Горбунова, 26 ноября 1997 года состоялся первый семинар вновь возродившегося литературного объединения. С того дня незаметно пролетело четырнад-цать лет. И я задумываюсь: много это или мало?
За период 1997 – 2011 гг. наше объединение заняло достойное место среди себе подобных организаций столицы. Известности способствовали не только творческие успехи наших поэтов, но и их выступления на различных подмостках столицы, участие в городских и межобластных конкурсах и других мероприятиях. 
В ЛИТО пришли и те, кто долгие годы писал "в стол", и те, кто уже занимался в составе других литературных объединений Москвы. Это не профессиональные литера-торы, а самородки, которых объединила общая страсть: поэзия и желание общения, – инженеры, художники, врачи, учителя, рабочие. Пришли они из разных районов г. Москвы, а также из Подольска, Видного, Домодедова, Балашихи, Одинцово.
За четырнадцать лет работы из 23 поэтов, посещавших объединение (численность менялась: одни приходили, другие по разным обстоятельствам уходили), 15 стали членами Союзов писателей  России, Москвы и МГПО. Это позволило принимать участие в различных конкурсах и фестивалях, проводимых общественными организациями и союзами писателей Москвы, Московской и других  областей России.
Нами получен диплом участника 1-го Международного фестиваля литобъединений в г. Химки (2001 г.); три  человека стали лауреатами, а десять – дипломантами литературного конкурса "Золотая щука", проведённого районной управой "Щукино" СЗАО в 2002 г.; многие названы лауреатами традиционных конкурсов, проводимых СМЛ, МГПО, и сертификантами международного конкурса "Филантроп".
Анна Сазикова, Владимир Ромм, Сергей Попов, Наталья Бирюкова, Родион Вереск, исполнитель авторской песни А. Доброхотов и др. стали победителями и дипломантами ежегодных фестивалей – конкурсов в Тверской области и т.д. Несколько человек опубликовали свои работы в США, Австралии, Израиле, Белоруссии и др. У нас сложились крепкие связи с литобъединениями Зеленограда,  Видного, Химок.
Объединение проводит и благотворительные концерты в  музеях и библиотеках города, центрах социального обслуживания населения, а также перед ветеранами ВОВ; проводит  творческие авторские вечера и презентации своих вновь изданных книг в ЦДЛ, в Переделкино и других литературных местах.
Наши "выпускники" и сами стали руководителями литера-турных объединений. Так, Р. Портной руководит ЛИТО  "Фили – Давыдково",  бард и поэт Валентин Мазур открыл бардовский клуб "Тростиночка" в Алтуфьево и т. д. 
Работе нашего литературного объединения уделяет посильное внимание ГКНПЦ им. М. В. Хруничева. Профком Центра обеспечил постоянное место заседаний. С помощью профкома  увидели  свет  три  альманаха  "Филёвский парк"  (1999,  2001,  2003 гг.), оформленные художником В. Барановым. 
За  эти четырнадцать лет вышло в свет около 100 личных авторских сборников стихотворений и подборок в разных альманахах, издаваемых СП и другими организациями.
Занятия в ЛИТО проходят в творческой обстановке, в процессе которой идёт доброжелательное обсуждение произведений. Поэты постигают основы критической оценки стихотворений.
Одной из трудностей в работе ЛИТО, не считая финансовых, можно считать то, что к нам приходит мало молодёжи. Это трудность не только наша. Многие ЛИТО тоже практически не получают "молодую кровь". Мои предложения директорам некоторых школ района открыть литературные кружки отклика не нашли. Поэтому появление среди нас поэтов в возрасте до тридцати мы считаем большой удачей. Но я всё-таки надеюсь на то, что кто-нибудь из молодых талантов прочтёт эти строчки и придёт к нам, тем более что телефон для связи есть в Интернете. Мы ждём их, чтобы поделиться с ними нашим опытом и передать всё то, что уже сделано.
Новый сборник ожидал своей очереди много лет. По разным причинам выход в свет его задерживался. Но вот он появился.
Дорогой читатель! Полагаю, что его содержание тебе понравится, потому что находящиеся в нём стихи полны оптимизма, доброты и тепла, чего сегодня не хватает многим.

Руководитель Литобъединения им. А. Недогонова,
член Союза российских писателей и
Союза писателей Москвы
В.Г. Гальперин   

Владимир Гальперин

     Владимир Григорьевич Гальперин 14 лет руководит Литературным объединением им. А. Недогонова.
    Серьёзно литературным творчеством начал заниматься с 1963 года. В настоящее время им опубликованы тринадцать авторских сборников стихов, два сборника рассказов и сборник юмора и сатиры.
    Член союзов писателей Москвы и российских писателей, доцент, кандидат технических наук.



*  *  *
Ломаю голову над мирозданьем…
Чьим разумом, каким сознаньем
Был сотворён, придуман этот мир?
Зачем и почему?
Доколе
Приписывать всё будут божьей воле?
Когда и кем был сотворён кумир?
До боли в голове ищу ответы…
Не видел выходцев с другого света,
С того, куда уйдёт моя душа.
Где рай, куда стремятся что есть силы?
Я вижу только рваный край могилы –
Итог, к чему приходят, не спеша,
Который тягостен и неизбежно горек…
И через сотни лет известный Йорик
Посмотрит дырами пустых глазниц…
И кто-нибудь от страха  рухнет ниц,
 


На миг какой-то потеряв сознанье…
И снова будет спор о мирозданье…
Из колбы в колбу сыплется песок…
И так же беспощадно будет время…
И будет прорастать другое племя…
Но к истине и не на волосок…
Торчит вопрос  из глубины сознанья:
Кто занимался этим мирозданьем?
И вновь не будет удовлетворенья:
Есть где-нибудь другое измеренье,
В котором нам придётся пребывать?
А мыслей столько, что сломаешь ногу…
Одни себе придумывают Бога
И рая неземную благодать.
Другие Сатане кладут поклоны.
Но слышу ясно – всюду ахи, стоны,
Те, что слились в обычное "Одно…"
Постичь пытаюсь истину простую:
Найти хотя бы середину золотую.
Но чувствую: мне это не дано.
И, значит, трудно жить. И для прозренья
Листаю разноликие ученья…
Но истина, как призрак, далека…
Как всё же примитивны наши знанья,
Раз не проникнуть в тайны мирозданья…

А жизнь, увы, чертовски коротка…
 
*  *  *
Человеческий гнев.
                Гроздь характера.
                Странная фракция.
Он таится в душе,
                он упрятан в её глубине.
И взрывается, словно Чернобыль,
                цепною реакцией
человеческий гнев…
                Человеческий гнев!

Унижения боль, ревность,
                даже простое сомнение…
Пусть труслива душа,
                но и в ней просыпается лев.
Сколько горя принёс,
              сколько судеб сломал в помутнении
человеческий гнев, 
                человеческий гнев.

Он ревёт, словно зверь…
                Он крушит всё вокруг, как цунами.
Поднимается муть,
                что годами сокрыта на дне.
Это  страшное чувство,
                что слепо командует нами –
человеческий гнев,
                человеческий гнев.

Очень многих людей
                беспощадно, сурово карают,
справедливой рукой
                навсегда с карты жизни стерев…
Как изгнать мне тебя,
                как тебя усмирить, я не знаю,
человеческий гнев.
                Человеческий гнев!
Руки матери

Мы все мальчишки, хоть нам много лет.
И, преодолевая жизни драмы,
Когда вокруг событий чёрный свет,
Как в детстве, ищем, ищем руки мамы.

Нередко ищем маму мы в жене,
А если дома плохо, то в подруге…
Мы – скалолазы на большой стене.
Канатом вспухли жилы от натуги.

А жизнь не раз швыряла нас в кювет,
И разбивались мы лишь потому, что
Ни шёпота, ни ласки мамы нет,
И нет поддержки в трудную минуту…

И вот уже горбатится спина…
Взрастили мы детей и даже внуков.
Но я уверен: не заменит нам
жены рука ушедшей мамы руку…


*  *  *
 
Дождь всю ночь стучит по подоконнику –
Равномерно ударяют капли.
Лица зданий тёмные, иконные…
Краны на одной ноге, как цапли.

Жёлтыми, невызревшими сливами
Кляксы фонарей висят в ночи…
Настроение моё дождливое
В подоконник каплями стучит.
*  *  *

Жизнь в заботах о текущем дне.
Я бреду по ней кругами Данте.
Словно сон, она явилась мне,
Только в чёрно-белом варианте.

Словно на арене шапито,
Клоунада разноликих масок.
Жаль, что нет художника.
Никто
Не найдёт разнообразья красок.

Я не молод, но пока здоров…
Только замечаю между делом:
В полыхании прожекторов
Оптимизм мой тоже чёрно-белый.

Только с этим я не соглашусь –
За свои картины сам в ответе.
Не художник я, но всё ж решусь
И куплю палитру разноцветья.

Всё раскрашу на весёлый лад,
Пусть аляповато, неумело,
Красками сверкающих петард…
И тогда исчезнет чёрно-белый.


*  *  *

Я не слышу криков
Красногрудых соек…
Над увядшим лесом
Дым кострища горек.
 
Горький дым клубится –
Знать, не сильный пламень.
Обмелил криницу
Сероватый камень.

Из неё водица
Выбилась несмело…
Ветер чуть струится,
Освежает тело.

Пот течёт по коже,
Высыхая солью.
Сердце! Отчего же
Истекаешь болью?

Маски, словно лица…
Нет мелодий вальса…
Улетели птицы…
Я один остался…


*  *  *

Позвякивают сцепками вагоны…
Свет фонаря пригрелся на плече…
Колёса спрашивают монотонно:
–  Куда ты едешь? Почему? Зачем?

Который раз я в мыслях уезжаю,
Хотя стою на мёртвых якорях,
В неведомое, ничего не зная
О дальних, неизвестных мне краях.

Вот потому-то сдерживаю стоны
И тщетно вглядываюсь в ночи тьму.
Я не отвечу на вопрос вагонов
"Куда ты едешь?" или же "К кому?"

Плывут вагоны караванной стаей
За горизонта пыльную черту.
И я сознаньем ясно понимаю:
Мне не набрать былую высоту.

Цель спряталась далёко, "за Можаем".
Я знаю – поздно начинать с нуля.
Но всё же в мыслях снова уезжаю,
Хоть намертво вцепились якоря.


*  *  *

Ах, до чего же девка хороша!
Ах, до чего же хороша, каналья!
Гляжу с немым восторгом, чуть дыша,
На плавный контур стрекозиной талии.

А дальше, как в романах: вздохи, стон.
То коршуном парил, то ползал жабой.
Молчу… Болтать об этом моветон…
И всё же баба остаётся бабой.

…С усмешкой вспоминаю я теперь,
Как строили мосты, прожекты, планы…
Однако показали мне на дверь, –
Простой финал обычного романа.

В итоге не осталось ни шиша…
Но выкину из памяти едва ли
Ту, на которую молился и дышал,
Тот милый контур стрекозиной талии.
Признание

Собака! Милая собака!
Сидишь на стуле, на руках, у ног.
А утром будишь, начиная гавкать
Или толкая мокрым носом в бок.

Я помню: от ошейника страдая,
Пыталась снять противное кольцо.
Ты клянчила, чтоб снял его с тебя я,
Меня целуя в руки и лицо.

Я никогда с тобою не был грубым,
Когда ты что-то прятала тайком.
Бывало, что оскаливала зубы
Или лизала мокрым языком.

Как будто чувствуя, когда грущу, страдаю,
Ты прижималась, нежно и любя.
Так хочется, чтоб женщина иная
Ласкаться поучилась у тебя.

Не видя долго, по тебе скучаю.
И ты юлой при встрече вьёшься аж.
Меня ты любишь так, что твёрдо знаю –
Ни за какие кости не продашь.


Шахматное королевство

Я знаю королевство,
Где в клеточку поля.
Из маленького детства
В него приехал я.

Есть это королевство
В любом углу земли.
Живут в коробке тесно
Слоны и короли.

Без пошленьких усмешек,
Дуэлью не грозя,
Прижались плотно пешки
К ладьям или ферзям.

Но по команде встали
Плечом к плечу в ряды.
И дружбы не осталось
В преддверии беды.

Сраженья, как прибои:
Звон стали, копий хруст.
Следит за ходом боя
Король (герой и... трус).

В переплетеньях смелых
Жизнь на доске – борьба:
У чёрных и у белых
Всегда одна судьба,

Что неподвластна сраму,
Хоть робкий, хоть злодей...

Фигурам чужды драмы.
Они лишь у людей.



 
*  *  *

                "Извечна вера, что любовь есть Бог!"
                С.  Гриценко

"Извечна вера, что любовь есть Бог!"
И это – истина на самом деле.
И лишь любовью веру надо мерить.
И лишь в любви всей нашей жизни ток.

А без любви не одолеть дорогу,
Пусть коротка она, пусть – в сотни лет.
Но если без любви взываешь к Богу,
То значит: веры не было и нет.


*  *  *
Здесь, на Земле, удел таков,
Что сходен путь у очень многих…
Я шёл тропинкою стихов,
Что привела меня к дороге,
Пускай короткой.
Но она
Мне даль широкую открыла,
Где перспектива вся видна.
И это придавало силы,
Чтоб оставаться на плаву,
Допеть те песни, что не спеты…
Вновь встретиться с зимой и летом,
Чтоб солнце видеть и траву…
Я всюду повторять готов,
Что дни свои прожил недаром.
И этой жизни благодарен
За тропку узкую стихов.

Светлана Баранова

Светлана Иосифовна Баранова. Москвичка. Сорок лет проработала в Конструкторском Бюро "Салют", что в Филях. Первое стихотворение написано к 800-летию Москвы в десятилетнем возрасте. Всерьёз занялась стихами, уже будучи на пенсии.
С 1997 г. член ЛИТО им. А. Недогонова. Член Союза писателей России. Автор книг: "Поэзия – дочь рассвета", "Дыхание", "Прости меня за постоянство", "Счастье полёта – мгновенье".

*  *  *

"Что в имени тебе моём."
А.С. Пушкин

А что мне в имени твоём?
Твои рассветы и закаты…
Вновь на войну идут солдаты,
Которых ждёт родимый дом.

Всё это в имени твоём:
Победных залпов канонада…
С войны пришедшие солдаты…
И мы все вместе гимн поём…

Всё это в имени твоём:
В траве – росинка,  как слезинка,
В лесу – дрожащая осинка,
Весной – рассветы с соловьём…

Всё это в имени твоём:
Фигура сгорбленной старушки,
Пятак на дне помятой кружки…
Земля на выкуп и внаём…
Толпа, одетая в тряпьё…
Растущая лавина страха,
Что ожидает: крест иль плаха?..

Как много в имени твоём,
Россия!


Гимн Филей

Филей история – в веках.
Фили! Москвы-реки излучина!
И нет для нас здесь места лучшего,
Чем наш Филёвский старый парк!

Гордимся мы своей историей,
Заводу преданный народ.
И над родною территорией,
Я верю, новый "Мир" взойдёт!   

И в новом веке новой песнею
Напишется Филей глава.
Над нами, глядя в глубь небесную,
Сияет Церковь Покрова.


Звонница   

Эх, скорее бы старая звонница
Звонким голосом отозвалась!
Над Филями, как исстари водится,
Благодать перезвона лилась…
Собираются вновь православные…   
Колокольные звоны окрест.
 
В дни Пасхальные праздника главного
Засияет над куполом крест.
И засветится золотом маковка
Церкви старенькой Покрова.      
И любовью наполнятся братскою
Наши души и наши дела…

Не пора ли по чести и славе
Храму должное воздавать?
Пусть поёт над родными Филями
Колокольная благодать…    


*  *  *

Босоногое детство, голодное,
Бесприютное и холодное…   
Мы – заложники,  дети войны.
Мы судьбою своей не вольны…
Да и юность была к нам неласкова.
Воспитание? Больше всё таскою, –
Не до ласк было нашим родителям…
Поднимали страну из руин
"Воспитатели" страшных годин.
А когда не везло и с учителем,
Вот тогда доставалось вдвойне…
Мы по-прежнему жили в войне.
На ладонях детей – номера,      
Не подумай, что это игра:   
Мы – заложники очередей.
"Дети! Хлеб привезли! Побыстрей!"
Все бежали к далёкой палатке,
Чтобы – первыми в первой десятке.
 
*  *  *

Чем только детский день был не забит…
В игре скорее забывался голод,
И досаждал поменьше жуткий холод,
И не мешали слёзы от обид…

Домой придя, мгновенно засыпала…
А мамочка над головой вздыхала:
"Легла голодной, бедное дитя!"
И утром, на работу уходя,
Картофелину тёплой оставляла.


*  *  *

Беспризорники двадцатых…
Беспризорники опять…
Мы с тобою виноваты
В том, что их не сосчитать?..

Что растут они без ласки,
Без отцовских строгих глаз…
Неужели трёпку, встряску
Ждут от каждого из нас?
И дерутся, и воруют…
Среди хамства, хлама, вшей…
В норах, как зверьки, ночуют…
Всюду гонят их взашей!
Торопясь, проходим мимо,               
Мимо этих грустных глаз…   
Жизнь сирот невыносима…
Впрочем, так же, как у нас…
 
Дворец культуры Горбунова

Дворец культуры Горбунова,
Для нас, филёвских, ты – основа
Для становления, начал
Познанья жизни.

И было здесь кружков не счесть,
Спортивный зал огромный есть.
Бассейн для деток, стадион, –
Он рядом, близко…

А для развития талантов
Была и школа музыкантов,
А также чудный драмкружок,
И школа танцев…

Сюда экскурсии вели,
И приезжали на Фили
Со всех, со всех концов Земли
К нам иностранцы…

И выступать на сцене здесь
Считалось за большую честь.
А в зале близкие друзья,
И крики "Браво!"

Как много дал нам этот дом,
Понять сумели лишь потом, –
Он жизни преподал азы.
Он – ДОМ по праву.
 
Половинка моя

Об этом только мечтали…
Что дальше – не видно глазу.
Когда мы с тобой совпали?
Не сразу, родной, не сразу.

Но был этот миг откровенья,
Открытости нараспашку…
И счастье полёта – мгновенье! –
На будущее отмашка…

Запутывались в одежде,
Горели, – лишь чиркнуть спичку…
Что нас волновало прежде,
То скоро вошло в привычку.

Те страсти давно забыты
За буднями дней-отметин:
Казалось, не будем сыты…
Пресытились, не заметив.


Старики

Вы поднимали страну из разрухи,
Переносили и голод, и муки.
Ныне вы все – старики и старухи.
Путь ваш таков…

Снова в парламенте будут дебаты –
Лжепатриоты и лжедемократы.
– Льготы отнять – вновь твердят депутаты, –
У стариков!..
Чем перед Родиною провинились?
Тем, что в барачных халупах ютились?
Тем, что надеждою очи светились
У чудаков?

В нашей стране, и широкой, и вольной,
Самой красивой и самой раздольной,
Вас добивают, чтоб больше не вспомнить
Вас, дураков…


Эхо войны

Скособоченная избушка,
Завалившийся наземь плетень.
В этом доме живёт старушка,
Бродит по двору, словно тень.

Тётка Анна! Твоя ли хата
Под ветвями большой сосны
Звонким смехом была богата
В ожидании первой весны?

В ту весну эту хату срубили,
Но осталась ты в ней одна:
Через месяц мужа убили –      
В этот год началась война!

Как безрадостны были годы,
Те, что дальше ты прожила.
Через тяготы и заботы
Ты по жизни гордой прошла… 

Только труд… Ты трудом изнуряла –
Непосильным трудом – себя…
Дни трудом, как кнутом, погоняла, 
О любимом  всю жизнь скорбя.

Нелюдима. Для всех закрыта:
Смотришь в землю, когда идёшь.
Отдалилась от всех. Забыта
Даже смертью… Её зовёшь…

Скособоченная избушка,
Завалившийся наземь плетень.
Горе мыкает тут старушка,
Ходит по двору, словно тень…


Ветеранам Великой Отечественной

Всем  тем,
Ещё живым,
Кто вглядывался в дали
Из тех великих
Тоже майских дней,
Тем,
Кто спокойной жизни
Не видал,
Кого нуждой и горем
Распинали…
Тем, кто страну
Из праха поднимал,
Кого под старость
Просто обокрали, –
Поклон им низкий –
От живых людей…
 
Мамаев Курган

Над Сталинградом тучи нависают,
А над Курганом Славы дождь идёт.
И, кажется, Мать-Родина взлетает
И над погибшими здесь
                слёзы льёт.

Из каждой точки города большого,
Когда посмотришь на седой Курган,
Мать-Родина взлетает снова, снова…
И это не оптический обман.

Стоит она твердынею могучей,
Держа над головой огромный меч, –
Готова заслонить от чёрной тучи
Всех тех, кого она должна беречь.


Мысль изречённая – программа

Те мысли, что высказываю я,
Реализуясь, могут возвратиться.
И в новой книге, Книге бытия,
Ещё недавно чистые страницы
Украсить может клинопись моя…

И в новых днях, у новых берегов,
Падут с той книги тяжести веков,      
И, чей-то взгляд дразня, маня,
Она расскажет про меня…
О прошлой жизни… Всё в стихах…
Кто скажет: "Ну…"
Кто скажет: "Ах!"
И то, и то мне будет лестно.
Страшней остаться неизвестным…
 
Поэтам прошлых лет

Не знаю, что ищу
В стихах других поэтов…
Но я без них грущу,
Гляжу на их портреты…
С годами вновь и вновь
К их строкам возвращаюсь.
Их вечную любовь
И муку ощущаю…
И счастлива я тем,
Что много общих тем…
Всю жизнь у них учусь,
Ищу на всё ответа…

А знаешь ли ты, Русь, 
Непризнанных поэтов?


*  *  *

Исчезнуть…
Раствориться навсегда,
Не став хотя б пылинкой Мирозданья?
Исчезнуть, не оставив и следа?
Неужто это в наказанье?

Надеюсь, это чаша не моя.
Боясь её пригубить ненароком,
К ногам твоим я припаду, Земля,
Оставив поцелуй тебе…
И… с Богом!


Наталья Бирюкова

Пережив в юности этап стихотворчества, на долгие годы забросила это занятие и вернулась к нему – неожиданно для окружающих и себя – весной 2006 года. Вскоре переступила порог ЛИТО им. А. Недогонова. В итоге к настоящему времени опубликованы три сборника стихов ("Обыкновенные слова", "Вкус радости" и "Дребедень"); в 2010 году стала дипломантом ежегодных Каблуковских литературных встреч в  Тверской области.



Почему не я убит

И наяву я, и во сне
который год с тобой – молитвами.
Но до сих пор не ясно мне,
зачем я жив, а ты убитая.

Ты сына родила бы нам,
моё ему дала бы отчество.
Но отняла тебя война.
А мне досталось одиночество.

Нет ни сыночка, ни внучка.
Ни рядом никого, ни следом…
И даже холмик для венка
затерян на полях победы.

А май фанфарами гремит,
салютом небо разрывая…
Ну почему не я убит?..
Ну почему не ты – живая…
 
На растерзанье

Чистый лист лежит перед глазами...
Что-то в глубине моей души
просится на свет – на растерзанье
и чужой молвы, и глаз чужих.

Что за прихоть?! Распахнуть без спроса
сердце, душу настежь! Для чего?
Чтобы образумило морозом   
безразличье взгляда твоего? 

Чтобы кто-то, вовсе посторонний,
по'ходя, с усмешкой знатока,
то, что на листы душа обронит,
расчленил на звуки, на слога?..


Перезревшею рябиною

Ты давно в моих ладонных линиях.
Видно, путь извилист, долог был…
Нежность,
        как вино в кувшинах глиняных,
вызревала… Чёрточкам судьбы
   
я тогда поверила не очень-то.
Да, наверно, побоялась ждать...
У моих детей другое отчество…
За спиной года… года… года…

Нежность – перезревшею рябиною…
Нежность – передержанным вином…
Поздно называть меня любимою, –
встреча не ко времени, родной…
 
А когда за тобою

…А когда за тобою закроются двери
не на час, не до вечера, а навсегда,
я не стану оплакивать эту потерю:
слёзы, пусть и солёная, – только вода…

Не бывает чудес, и не мне наречён ты.
Что судьбой предначертано – не отменить.
Провожая тебя, я вздохну облегчённо,
наконец разорвав нас связавшую нить.

Эта нить – как верёвка на шее пирата,
но не выбит ещё табурет из-под ног.
Ожидание – мука. Уход твой – награда,
как по той табуретке последний пинок…

Опущусь обессилено на пол в прихожей,
сукой брошенной всхлипну на лампу-луну.
Вытру след на щеках от слезинок-горошин…
Завершив ритуал, непременно вздохну.

Поменяю бельё, перемою посуду,
а вторую подушку в чулан – как в музей.

И останется мне пережить пересуды
да дежурные речи подруг и друзей…


Доигралось лето

Доигралось лето, дострекозило.
В лес и дол дохнуло сентябрём.
 
Жёлтый лист скользит по глади озера
маленьким, но всё же кораблём.

Пусть плывёт, пока волшебной палицей
оземь Дед не стукнет: мол, замри!.. 
Лето, осень... Нравится – не нравится:
правы, как всегда, календари.

И придёт зима согласно описи.
Но порой подшутит календарь:
распахнёт не ту страничку осенью,
впустит лето, бабье лето – в дар.

Золото листвы в лучах засветится.
Небо удивит голубизной.
И желаний исполненья вестницей
радуга сквозь дождичек грибной!

…Бабье лето – словно предсказание:
всё вернётся, терпеливым будь!
Бабье, как "окошко" в расписании,
как привал, когда так долог путь...


Не виновать

Не виновать, – тут нет моей вины,
я не звала. Отозвалась – и только!
Как камертон на звук твоей струны.
Ты – музыкант, я – до-ре-ми-фа-солька.

Играй, не позволяя замолчать!
В руках искусных я могу такое!..
Сорвав с меня спокойствия печать,
теперь ты и себя лишил покоя…
Меж нами ни запретов, ни границ,
как будто мы не два – одно созданье!
По жесту, вздоху, шороху ресниц
почувствовать дано твои желанья.

Слова, что ты готовишься сказать,
угадываю до произнесенья!
С опаскою смотрю в твои глаза:
вдруг разгляжу остуду и сомненья,

те, что тебе неведомы ещё…
Быть прозорливой? Ну за что мне это?!
Самой поймать тот миг, когда отсчёт
уже пошёл...  И тыквою – карета…

Не виновать. И ты не виноват!
Надолго ли дуэт наш, музыкант?


Просто…

И мои часы прокуковали:
стрелки на двенадцати сошлись…
Только я не Золушка на бале.
Просто это годы… Просто – жизнь…

Просто стали явственней морщины,
и уже не так задорен взор.
Просто незнакомые мужчины
не несут мне в спину всякий вздор…

Просто чаще уступают место,
и уже сомнений нет, что мне…
Просто внук привёл свою невесту,
схожую со мной – в моей весне…
Стерпится

У привычных ласк твоих во власти
млею мухой, угодившей в мёд.
Знаю, страсти не синоним счастья,
но на  "нет" мне сил недостаёт…

"Шило… мыло… стерпится"… Рефреном
мудрость поговорок бьёт в висок.
Или ложь?.. Но гну через колено
бабьим страхом душу в колесо.

Чемодан с надеждами – в кладовку,
узелок с мечтой – на антресоль:
стала у самой себя воровкой
Грэя не нашедшая Ассоль…

Да и ты такой же – не сыскавший.
Парус в трюм, а сам – на якоря.
Может, встреча не напрасна наша?
"Слюбится" – недаром говорят…


Ноябрь обычно…

Ноябрь обычно видится иным:
дождливым, тусклым, почему-то нудным...
Но удивил на этих выходных,
плеснув в окошки ярким перламутром;

раздвинул облака голубизной,   
как будто возвращая бабье лето...
Но градусник, висящий за окном,
велит укутать ноги тёплым пледом.

Но ветки до того обнажены
у ясеней московского бульвара,
что сквозь их кроны стали мне видны
прилавки рынка здешнего с товаром.

В лотках лежат осенние дары:
оранжевые тыквы и капуста,
антоновка... По правилам игры
на рынке нужно с продавцом искусно

поторговаться. Сэкономишь рубль,
но заодно повеселишь торговку.
А если будешь отчего-то груб,
невкусною окажется морковка...

О чём я это?.. А, не тот ноябрь!
Сам на себя сегодня не похож он, –
добавил лишних свечек в канделябр
и сделался негаданно погожим.

А может, – коль уже прошёл Покров
и время лечь на тротуары снегу –
он преподнёс последний из даров:
осеннее смеющееся небо?!


В электричке

Небесами дареная встреча.
Миг, – и сердце бьётся горячей!
Иль поверить, или остеречься
нежности и взгляда, и речей?

То ль как в прорубь, ну а там – что будет?..
Или замереть и, не дыша,
 
долу очи опустить, чтоб спутник
не заметил: дрогнула душа!

И готова птахой-канарейкой
слёту опуститься на ладонь!..
"Бабушка, – спросил меня Андрейка, –
а когда была ты молодой?"

Вперив взгляд в вагонное окно,
пробурчала я внучку: "Давно…"


Вновь дождик так некстати

Вновь дождик так некстати
                завёл свою шарманку.
Сиротскими слезами омыл осенний сад.
Был в августе мой садик
                как скатерть-самобранка.
А в ноябре на ветках и листья не висят.

Ни говора, ни стука, ни огоньков из окон, –
на дачах в эту пору ни пташек, ни людей.
Пустынно. Неуютно. Уныло. Одиноко.
Ты будто отгорожен от всех мирских страстей.

Вот время, чтоб неспешно поворошить былое,
отыскивая с грустью ошибки и грехи;
чтоб с канувшего в Лету снимая слой за слоем,
очиститься душою от разной чепухи.

Найти свои ответы на вечные вопросы.
Не первая попытка, но вдруг хоть в этот раз!
И попытаться сделать стихами или прозой
осеннего ненастья достойный парафраз.
 
Венчанной не быть

Мне с тобою венчанной не быть.
И спешим не к алтарю – в постель.
Издевательская выходка судьбы.
Поздний перекрёсток двух путей.

Слишком поздний... Отцвела сирень.
Отметелил листопад в саду.
Декабри в моём календаре!
Но никак управу не найду

на себя, желания свои.
Ты же, словно август, сочен, спел!
Ах, зачем тревожат соловьи,
если волос беспощадно бел!..

Свет луны, вливаясь в зелень глаз,
позволяет загасить свечу.
Темень ночи на' руку сейчас, –
не увидишь то, что скрыть хочу...

Рук тепло и бархатистость губ,
стук сердец, дурманные слова...
Наконец-то позабыть смогу,
что сплела досужая молва.

Что за дело им до нас с тобой?
Две души – нена'долго – в одну...
Помолчим... не надо про любовь.
Всё равно судьбу не обману.


 
Время

...Всё выше ворох сорванных листов,
и меньше дней для планов и свершений...
О Время, не спеши! Я не готов
закончить счёт победам, прегрешеньям.

Победы... Были или мнились вы?
Что нагрешил немало, знаю точно...
Как трудно – невозможно! – быть живым,
при этом оставаясь непорочным...

Ещё не завершённых столько дел!
Не выполненных просьб и обещаний.
Не все обиды отмолить успел.
Не выпросил прощений на прощанье...

Не торопись на крышку кинуть ком!
Не слышит Время... Мчится рысаком...


Следы

Оставляю следы.
                Заметут их снега или листья;
смоет ливневый дождь
                или мутный весенний поток…
Но останутся строчки,
                вобравшие чувства и мысли, –
может быть, и не главный
                всей про'житой жизни итог…

Георгий Бойко

Бойко Георгий Ленмаркович. Стихи пишет с 1999 года, с 2009 года член Русского литературного клуба, с 2011 – член Союза писателей России. Награждён медалью им.  А.П. Чехова.
В "бумажных" изданиях печатается эпизодически, предпочитает размещать свои стихи в Интернете.
Известен как автор-исполнитель собственных стихов. В Интернете имеются многочисленные ролики его выступлений.




Моему читателю

Поэта не должно быть много...
Увы!
Брат краткости – талант
Спешить не хочет на подмогу
В стихов толстенный фолиант...
Поэта не должно быть много...
Сквозь неприятие стеной
Найди к читателю дорогу
Хотя бы строчкою одной!
И, записав себя в поэты,
Я уступаю пьедестал...
Кому?
Тому,
Кто строчку эту
Однажды взял и прочитал...


 
   Осип Мандельштам. Поэт и Власть

                "А вокруг него сброд тонкошеих вождей…"
                "Мне на плечи кидается век-волкодав... "
                Осип Мандельштам

   Имиджмейкерам Власти порою
   Предсказуемый нужен поэт,
   Чтоб в костюме казённого кроя
   Он вписался в массовки портрет.
   Есть у Власти в кармане конфета –
   Если надо, то также, как встарь,
   Можно орден навесить поэту
   И стихи его вставить в букварь.
   Куршавельским сияя загаром,
   Если где-то "тусит" высший свет,
   На десерт под коньяк и сигары
   Иногда подаётся поэт.
   Перед тем, как "до дома, до хаты",
   Иллюстрацией, что всё о'кей,
   Как рояльчик в кустах, на подхвате –
   Поэтический камер-лакей!
   На стихи не наложено вето,
   Только суть и начало начал
   В том, что Власть НЕ услышит Поэта,
   Даже если он НЕ промолчал!
   Было время – всё было иначе...
   Власти были поэты нужны,
   Чтоб работали с полной отдачей
   И всё, якобы, ради страны...
   От поэта Власть ждёт славословий...
   Ты лояльность свою покажи!
   Что в обмен на созданье условий,
   На Дом творчества, на тиражи...
 
   Не прощалось поэтам молчанье...
   Что иное сказать, – где уж там!
   И не то чтоб из самых отчаянных
   Был средь прочих Поэт Мандельштам.
   Может, от раздражения злого,
   Что Поэт – он не раб, не вассал,
   Он сказал своё веское слово,
   Он сподобился, он написал!
   Написав, он лишился покоя...
   Знать не мог разве что идиот:
   Про вождя если ляпнешь такое,
   Это с рук тебе так не сойдёт!
   Но отбросив сомнения к чёрту,
   Он шагнул за сумой и тюрьмой...
   Слава Богу, был тридцать четвёртый!
   Слава Богу, не тридцать седьмой!
   Оценил им уделанный Коба,
   Не поддавшись обиде-вражде,
   Как Поэт отмечает особо
   "Тонкошеесть" шутов при вожде.
   – Ты пока его, Генрих, не тронешь!
   Он пока что мне нужен живой!
   Ну, сошлёшь его, скажем, в Воронеж...
   Пусть проступок прочувствует свой! –
   От себя же добавил, однако,
   В ситуацию маленький штрих –
   Фарисейский звонок Пастернаку:
   Дескать, что ж вы сдаёте своих?
   Время шло, только Власть не воспета...
   Восхвалять он её не готов,
   Это значит, что можно Поэта
   Взять и просто списать со счетов!
   Палачей уже спущена свора,
   Шли процессы под крики "Виват!"
   И расстрельные сплошь приговоры,
   Виноват ты иль не виноват...
   Раз машина террора задела,
   Пролетарий ты иль генерал,
   Умирать всё же легче за дело...
   Мандельштам знал, за что умирал!
   Он убил в себе страха токсины...
   В том его преступленья состав!
   
   От Поэта – побитою псиной
   Отползает наш век-волкодав! 


Студентка и Мураками

В книжку пялится близоруко...
Что читает она, посмотрю –
Мураками! Но не Харуки,
А другой Мураками – Рю!
Не похожа на япониста...
Это ж надо вот так впросак!
Путь познания – каменист он...
Сколько их развелось, писак!
Сколько разных имён, фамилий...
Звон-где-он и Федот-да-не-тот...
Ты, девчонка, не обессилей!
В голове от имён компот...
Как, размахивая руками,
Ей один знакомый студент
Пересказывал Мураками!
Он потомственный интеллигент...
Озабочен он не постелью,
Он начитан и головаст,
Прочитал он всего Коэльо...
А Коэльо, – он тоже "must"!
В городишке её на Каме
(Средних школ там всего лишь две)
Не слыхали про Мураками.
То ли дело оно в Москве...
Город твой не велик на Каме...
Не хихикаю на твой счёт!
Ты читай НЕ ТОГО Мураками!
Ты уже заслужила зачёт!


Мысль и слово

                "Мысль изреченная есть ложь. "
                Ф.И. Тютчев

Мысль изреченная есть ложь!
Вот так! Хоть брось, а хоть положь!
Глаза – души твоей зерцало...
И если мысль в них замерцала,
Глаза не врут! Так, значит, что ж,
Пропишем немоту поэту?
Весьма горька пилюля эта!
Но лучше немота, чем ложь!
А ведь в начале было слово!
Неужто это слово лжи?
И наших книжек тиражи
Ждут браконьерского улова?
Читатель мнётся у лотка...
Приманка быть должна сладка!
 
И это слов соцветье...
И души ловим...сетью!
Сеть, как паук, им сплёл поэт,
Ячейки слов он свёл в узоры...
В словах лишь только правды нет...
И нет на прорву рыбнадзора!
Спешим сердца глаголом жечь!
Но мысль (а мысль всегда правдива!)
Вдруг искажается на диво,
Лишь стоит мысль в слова облечь...
И дело в том, что, чем изящней
Фальшивых слов поток скользящий,
Тем изощрённей наша ложь,
И правды не блеснёт крупица!
Тогда поэту впору спиться,
Когда в стихах неправда сплошь...
А мысль – проста, пряма, груба,
Как крематория труба!
Вот слов, увы, куда как много
Изобретает голова,
Но если рельс упал на ногу,
Приходят верные слова!
Так пусть выплёвывают губы
Слова те, что звучат так грубо,
Раз грубость убивает ложь...
Не приведи, Господь, – солжёшь!


Содержимое кармана

Я почувствовал обман
И скорей рукой – в карман!
Хоть и против этикета...
Но карман в костюме – это
 
Непременный атрибут!
Предположим, вас зовут
Уважаемые лица,
Мэр и модная певица
Всех на выборы явиться,
Чтобы всем нам не пропасть...
Я в карман рукою – шасть!
Что там у меня в кармане?
Ну, конечно, money-money,
Зажигалка и ключи...
А ещё что? Не молчи!
Думаешь, я столь ретив,
Что при мне контрацептив?
Ладно, помогу советом...
Речь, конечно, не об этом,
Хоть подобная фигня
Есть в кармане у меня!
Вещь я там храню иную,
Словно карту козырную
Прячет шулер в рукаве...
Жаль, что рук всего лишь две!
Что, орешек не разгрызли?
Возникают только мысли
О заветном талисмане,
Неразменном пятаке...
Что ж там у меня в кармане?
ДУЛЯ! Вот що цэ такэ!

Дуля, фига или кукиш...
С ним меня уже не купишь!


 
Православные, ратуйте!
               
                О событиях, которые произошли
                15 августа 1327 года в городе Твери

Будь ты хозяин дворца или хижины, –
Все перед ханом ордынским унижены!
Смерд, горожанин, боярин и князь,
Все вы у ног чингизидовых – грязь!
Грабь всех подряд, невзирая на лица,
Только с начальством изволь поделиться!
В праве ордынцам таком не отказано,
Грабь, сколько хочешь, притом безнаказанно!
Все богатеи – в холодной испарине!
Вот, сундуки сволокли у боярина.
Этот – княгинину шубу надел!
Мы бы сказали теперь – беспредел!
"Шут с ними, с этими бабьими визгами! –
Князь думал в церкви, из терема изгнанный,
Перед иконой твердя божье имя, –
Всё заберите, оставьте живыми!"
Злую сыграла с ордынцами шутку
С дьяконом встреча по прозвищу Дудко...
В августа то роковое число
В Тверь на телеге его принесло.
Да приглянулась ордынцам кобылка...
Собственность дьякон отстаивал пылко!
Если так нагло уводят коня,
Как тут не крикнуть, судьбину кляня!
Даром что в рясе!
Ни мясо,
Ни рыба!
Сдуру не смог примириться с утратою...
Как получилось что дьякон
Задрипанный,
Крикнуть успел: "Православные, ратуйте!"
Лошадь как лошадь, простая кобыла!
Али у ней золотые подковы?!
Бучу зачем начинать надо было?
Что в этой лошади было такого?!
Как получилось, что участь конякина
Тронула
Прежде боявшихся пискнуть?
Нешто духовное звание дьякона?
Так не игумен он, чай, не епископ!
С детства ордынцами было усвоено,
Что сиволапый никто против воина
Непобедимой, отборнейшей конницы!
Только в набат кто-то вдарил на звоннице...
Смолкли ордынцев протяжные вопли,
До одного полегли все, мертвы...
Смолкнешь, когда от удара оглобли
Хрустнет и треснет кавун головы!
Долго ещё тверичам будет помниться
Этот набат, что разнёсся со звонницы,
Княжеский терем, объятый огнём,
Ханский племянник
С охраною
В нём!
Вспомним кувшин, что повадился по воду,
Только причину не путайте с поводом!
Чтобы вовек тот урок не забыли
Все, кто на Русь заявились с мечом!
Дело-то было совсем не в кобыле...
Как и религия здесь ни при чём...
Так что скажу всей крестящейся братии:
В церкви мы с вами псалмы не споём!
Вот только клич "Православные, ратуйте!"
Отклик находит в сердце моём...
 

Крылья художников

                "Бывают крылья у художников,
                Портных и железнодорожников. "
                Геннадий Шпаликов

              К примеру, если вдруг открыл я,
              Что сзади прорастают крылья,
              То их не срежешь и ножом!
              Сапожник я или пирожник,
              Но я за крылья те задолжник,
              А долг, он красен платежом!
              Швец, жнец иль на дуде игрец –
              Коль крылья есть, то ты – Творец!
              И пусть ты крыльев не просил,
              Твори, покуда хватит сил!
              Коль крылья есть, то ты – Художник!
              Пусть даже атеист-безбожник,
              Претензии все вы ж к Нему!
              – К кому-кому?
– К Всевышнему!
Всё расскажи Ему, не лги!
       Простятся, может быть, долги...

А всё ж страшней, когда открылась
       Художнику его бескрылость...

Владимир Бычков

Владимир Петрович Бычков – балагур и озорник, такова уж его природа. Помимо того, что он является членом ЛИТО им. А. Недогонова, он – и по праву – входит в состав  Московского литературного объединения "Чёртова дюжина". Его стихи необычно своеобразны! В них всегда найдётся какое-нибудь слово, правообладателем и создателем которого является только он один! А уж как любопытны его "топонимические шутки"!
Можно только поражаться неуёмной фантазии автора, манипулирующего названиями и обычными словами, как фокусник или жонглёр.



Про себя (акростих)

Великолепнейший поэт,
Любя, войду в экстаз
Активный дамский сердцеед –
Двусмысленностью фраз.
Источник нежных слов в эфир,
Мужчина-кулинар,
И пусть в ЛИТО я не кумир,
Россия видит дар!
Большой любитель всяких букв,
Ы – тоже в той чести.
Читая стих, я, баламут, –
Конструктор радости.
Очкарик, гений, эрудит,
Вдовцовый ласковый бандит.

Карадаг

Перед нами Карадаг –
гор скалистых кавардак,
а одна скала как трон,
видимый со всех сторон.
К креслу царь ведёт супругу.
Свита следом друг за другом.
Длится этот менуэт
много миллионов лет.
Далеко остался двор…
Он предложит ей присесть,
слуги принесут поесть.
И, смакуя вкусный сбор,
на уступе Крымских гор
вместе оглядят владенья.
И на море, без сомненья,
бросят с наслажденьем взор.


Дома базы отдыха "Прибой"

Дома, снаружи лесенки
изгибом озорниц,
прозрачные, как песенки,
взлетят!.. И снова ниц.
По их пролётам "лапочки"
то громко, то слегка
шуршат, кто в пляжных тапочках,
а кто на каблучках.
Мужчинам интересно здесь
отправить взгляды вслед,
где женщины на лестницах
не скроют свой секрет.
Конец грозы

Из тучного брюха
летят с ливнем бухи
к земле, ставшей липкой
в дождливой подливке.
Гарниры из громов
в небесных разломах
с приправой от молний
озоново-смольных.
Смесь радостей, страхов
шинкованно множит
зигзагнутый ножик.
Дождь музыкой пахнет!
Уходит помеха
под грохоты эха.
Шум ливневый тише, –
Мне слышится Шишкин!
Врезается в глазки
известная сказка
с потрёпанной книжки,
где сердится мишка.
Отсеялись глюки…
Вливаются звуки
пернатого пенья,
шмелиного бденья!
Живу искушеньем, –
в счастливом круженьи
не терпится ласки,
любви или… вязки!
 
В турецкой бане

Сначала нас минут пять-шесть
варили диетически,
затем заставили потеть
в духовке электрической.
Перевели в помывный зал,
где турок место показал,
куда на стол я должен лечь
(стол – это мраморная печь).
Он поливал меня водой,
не знаю: мёртвой ли, живой...
Крутя над членами мешок,
вверг в мыльно-облачный пушок.
Перчаткой стёр слой кожицы
от пяток и до рожицы.
Тот турок, шкрябая по мне,   
соскобы снял немалые…
Потом в отдельном терему
присела жир мять по холму
загривка, спину и бока
ас-девушка!
                Издалека, –
то ль из Вьетнама, иль Бали,
(по-русски скверно говорит).
Зато был бесподобный кайф,
минуток, эдак, твенти файф.
Затем две девы спелые,
взяв в рученьки небелые,
свели – услуги допахать –
в другую залу отдыхать.
А там лежат в глубоком сне,
почти однобаньчане все!
 
Небось, обет молчания, –
Не слышу их дыхания!
На всех – простынки белые.
Их лица – почернелые!
И музыка не бальная, –
как будто погребальная.
А руки, как положено,
крестом на грудь уложены!
И глазоньки закрытые!
Вот так конец помытию!!!
И мне покрыли глиною
лицо. Со всеми сгинул я!
И на меня уставятся,
подумают: преставился.
Скорей парю я, чем лежу!
Смиренно внутрь себя гляжу –
дивясь, что всё поправилось.
Рад: баня-то понравилось!


Лечебная процедура:
минеральные ванны

Купать прекрасного меня
Средь минеральных вод,
Почти как красного коня,
Направили. И вот:
Сестра, налив рассол из вод,
Окликнула: "Эй, дед!
Готова ванна!"
                Я – вперёд,
Как грецкий Архимед.
 
Пока мной оголялся
Весь торс, чтоб видел свет,
Из ванны испарялся
Химический букет.
Ложусь, как полагается,
Копытами вперёд,
И внутрь меня впиваются
То фтор, то бром, то йод.
Заботливая девушка,
Как мама для дитя,
Заметила мне, дедушке,
На члены поглядя:
 "Когда песок просыпется,
Вынай свои мослы", –
Но из меня не сыпались
Песок и прочья сыпь.
Однако слово "Эврика!"
Я всё же прокричал,
И голым прыгнул к двери я,
Отмытым без мочал.
Дошло, пока спешил в трусы –
Упрятать наготу:
Сестрой песочные часы
Имелись здесь в виду.


Дом Светланы Тестовой
в дер. Каблуково

Забор. За ним кусты и пле'тни.
В зевке незапертой калитки
дом стопятидесятилетний,
присевший и доской подбитый.
В сенцах, гостям терзая нервы,
скрипят уставшие ступени;
кряхтят простуженные двери;
от голой лампы жмутся тени.
Вино подчёркнуто краями,
редиска, колбаса кругами –
пошло зажатое боками
застолье! Чешем языками.
В столовой-кухоньке лихие
Светлана нам травила басни
про их тверские выкрутасы,
про театральные стихии.
Ворона со столба рыгает,
петух работает с курями,
соседская собака лает,
а хата полнится стихами!



ТОПОНИМИЧЕСКИЕ  КУРЬЁЗЫ

Шуры-муры

Обращенье "Александра"
слышится, как "саламандра".
Но "дра" к имени чего-то
прикреплять всем неохота.

Мамой нанятая няня
кличет дочку: "Алексаня",
а закармливая кашей,
понежнее: "Алексаша".

Сократили до "Ляксани"
тётки и дядья брэнд нянин.
Суффиксы меняя, также
породили и "Ляксашу".

А друзья подругу "Саней"
звали покатать на санях.
Та, давно забыв про каши,
отзывалась и на "Саша".

Встретив милых Саш, "Ура!" 
женихи орут с утра.
И навстречу к ним, не хмуры,
не спеша плывут Сашуры.

Превратятся киски Шуры
в их объятьях в Шуры-муры.
Разогреет парням кровь
шурымурная любовь!



Пчела

"Букашкой", "букалкой" века
мушищу называли
народы до поры, пока
ей улей не создали.
Летала родственница ос,
набитая нектаром,
и, перегружена от доз,
ревела самосвалом.
 
Быком бычала, обделя
цвет сладким капиталом,
за что прозвали "бычела"
сей аэробус малый.
Меды из пасек выносить –
рискованно лужайкой:
товар пытаясь свой спасти,
кусалась зло хозяйка.
Кричать в опасность: "Бычела! ", –
Понятно, слишком долго.
Быстрей спасёшь от жал тела
коротким выкриком: "ПЧЕЛА!" –
помчась от твари колкой.


Сирень

Чтоб с дерева или с куста
воспеть лиловые цвета,
дающие чудесный дух
на расстояние до ста
косых сажень вокруг,
соловушка раскрыл уста.

И начиная каждый день,
выделывает лихо звень,
а не какую-нибудь хрень!
Он "СИ" свистит и "РЕ" берёт!
Как не назвать теперь "СИРЕНЬ"
кусты, где соловей орёт?!


 
Ель

Когда в седые времена
являлась с голодом война,
да даже пусть неурожай, –
ступай лесных плодов вкушай.
Но в зимние недели,
раз нет листвы, кора горька
и прочей снеди ни фига –
иголки хвои ели,
чтоб выжить еле-еле.
Там, в иглах – витамины,
от них и руки – си'льны.
Само собой, что ели – "ЕЛЬ"
с таким названием теперь.


Сосна

Наполз на ельники ледник,
всё выломав сполна.
Он, как могучий грузовик,
давил и семена.
И гены их, видать, не зря,
от тяжести такой
не в прежний выстроились ряд,
создав мутант другой.
Не елью плод пророс со сна,
декавека проспав.
Из семени взялась "СОСНА",
морозы переждав.

Виктория Зименкова

Виктория Зименкова – в ЛИТО недавно. Актриса, сценаристка, продюсер.
Стихи В. Зименковой отличаются своеобразием поэтической манеры, творческой зрелостью, разно-образием тематики. Интересны её поиски новых слов, – этакая словесная эквилибристика, позволяющая сделать образы более ёмкими, оригинальными.


В глазах моих поселилась грусть

В глазах моих поселилась грусть,
Меня зовут Осень. Странно…
Я поверну эту ось, и – вернусь?
Наверное, слишком рано.
Нет, поздно. Из круга! О, сколько лет
Длилась агония эта?
Зима… Я оттаяла… Вспыхнул свет…
Весна превратилась в лето…
Но вот однажды, кривой рукой
Вонзив остриё кинжала,
Кто-то смотрел на меня с тоской –
Осень в лицо дышала.
Осень, мне – сорок осенних лет!
Жить на кресте распятой…
Осень, смотри, мой внутренний свет
Увял, как цветок помятый.
Скажу по секрету тебе, одной:
Мне бы хомут, как прежде.
Знаешь, когда я была Весной,
Полная сил, надежды,
Мне не хотелось ничьих оков.
Осенью всё иначе…
Нам ли делить с тобой мужиков?
Осень, мы обе плачем.
 

Звездопадшая женщина

Звездопадшая женщина тихо стоит у дороги.
С обнадеждой глядит на тьмужчин, проходящих вблизи.
Но козлобно смеются они и плюют ей под ноги.
И страшночью одной ей, психолодно в липкой грязи.
Осуждающе смотрят и грубо ворчат властарухи.
Чертыхмурясь, прохо'жители ковыляют домой.
Их лысытые морды к блаженским стенаниям глухи.
И кидают в неё башмакамнями дети зимой.
Одинокосясь в сторону, женщина стонет от муки.
Воздуховности ждёт хоть немного от людикарей.
Задыхаясь, стоит, протянув грешнатёртые руки,
Сотни-тысячи лет у клещастья закрытых дверей.


Огонь агонии

Мне нужен нож, что жаждет плоть.
Мне нужен йод. Мне нужен пластырь.
Мне нужен бинт, коньяк и пастырь,
Чтоб вену бледную вспороть.
Скрестим запястья на крови.
Друг в друга впившись, вены наши
Алкают жадно, как из чаши,
Огонь агонии любви.
            
Черничный языкосмос

Черничный языкосмос ночи
Лениво слизывает день.
И голову мне геморрочит
Моя измученная тень.
Она, зажав клюку большую,
У зерколлайдера стоит,
И наблюдает, как бушует
Взрывных частиц в грудинамит.
Мы с ней, как близнецы, похожи,
Но клониревностно она
Пытает, кто из нас моложе,
И вся слезависти полна.

Но мой фантом финальным фантом
Растает в хрустальдинках луж.
Я освещу рассветалантом
Черничный языкосмос душ.


Бога – нет! Чёрная дыра

Я догадалась:
Бога – нет!
Есть – бездна надо мной.
У смерти – тысячи примет,
У жизни – ни одной!
Есть чёрный свет.
Тупая боль
От сердца до бедра.
Есть чёрная дыра, как смоль.
Нет – завтра,
Нет – вчера.
Нет – солнца.
Нет – любви. Одна 
Зияет пустота.
На небе – чёрная луна,
С усмешкой злого рта.
Нет больше твоего тепла, –
Расколото кольцо.
Есть – хлёсткие, как жесть, слова,
Что брошены в лицо.
Есть – страх и жуть.
Надежды – нет!
Египетская тьма...
Есть карта, битая в ответ,
И время, как тюрьма.

Раскрыв корягу-пятерню,
Лежит сухая плеть.
И пальцы я тяну к огню,
Не в силах их согреть.
Нагая, чёрная, стою
Средь пустоты...
Всё так...
Безумную любовь мою
Ты продал за пятак.


За нарисованной стеною

За нарисованной стеною
Нет ничего, нет ничего...
Но ты идёшь, как тень, за мною,
Влекомый жизнью кочевой.
И за метелями недели
Несутся, ослабляя хвать.
И даже свет в конце туннеля
Я не могу пообещать...
Я, как в бреду, бреду по свету,
Не зная времени и дат,
Храню мечту, которой нету,
Не в силах повернуть назад.
Лелею сон полузабытый,
Где смысла нет и нет вины.
Подковы сбили на копытах
Мои хмельные скакуны.
Не зная цели, как и прежде,
Качаюсь веткой на ветру.
А ты идёшь за мной, в надежде,
Что я пущу тебя к костру.
Твой мир под призрачной луною, –
Его иллюзия чиста…
Но за раскрашенной стеною
Лишь пустота, лишь пустота.


                Всё

  «...Всё померкло на грани забвенья-смиренья и в просветах сознанья мелькают, как тени: иероглифы стёртых имён на граните; и обрывочных фраз обветшалые нити; и какие-то странные образы, люди в темноте провонявших селёдочных буден; перешёпот глухих голосов подземельных; первозданная нежность детей карамельных; чьих-то мыслей лохмотья, огрызки мечтаний – эклектических стилей в душе сочетанья; и притворно-сусальные, глупые стансы; бледных лиц отпечатки, времен Ренессанса; знаменитого тенора жалкая старость – в дряблых складках страдальца порок и усталость.
   Эта липкая слизь "прошлых жизней" видений, будто тяжесть больных, чумовых сновидений: шоколадные зайцы и яблоки в тесте; сигаретная вязкость в кошачьем подъезде; суета мелочей и обман отношений, вечно в замкнутом круге дурацких решений; и верхушки деревьев, подёрнутых солнцем; и морщинки у глаз самурая-японца; натюрморт из тарелки и банки минтая; воробьев ошалевших замёрзшие стаи; и вино в погребке у какого-то мачо; и банальное танго в колье от Версаче.

   Тех видений зеркальных в реке отраженье лишь игра светотени иль воображенья? Мириады огней в городском универе; звон трамвая, пугающий бабушек в сквере; пустоцветов, умерших ещё до рожденья; в лунном свете звезды очарованной пенье; паутинки-узоры в морозное утро; твой учебник "бессовестных" поз камасутры; книги; краски; халтура; отсутствие денег; и замученный в бане берёзовый веник.

   В переулках тех памятных мест и событий всё смешалось, как в калейдоскопе соитий, неразборчивых встреч, и
общений, и пьянок; марш накрашенных геев и блеск лесбиянок; и в бессмысленной гонке, в каком-то азарте путешествий… по географической карте.

   Но желаний капризных, лихих, откровенных не таит больше пульс, угасающий в венах. Всё потухло, всё стало привычным и серым, нет страстей, нет неведомой тайны, нет веры ни в любовь и ни в Бога. Живу, сознавая этот вакуум чувств и эмоций, не зная, как бороться с идеей той маниакальной... Способ есть, вероятно, один – гениальный: в этой грешной юдоли, земной круговерти смерть любить после жизни, и жизнь после смерти...»

Лишение девственности

В заводи сон за седьмою печатью.
Жмурятся жёлтые змеи жеманно.
Жертву земную готовя к зачатью,
Женятся жабы на змеях-мутантах.

В изнеможенье ужаленный ящер
Жребий желанный жует пристыжённо,
В заводи животворящей, бурлящей
Солнце зажав в жерновах обожжённых.

Кратер журчит извержённою лавой,
Острым шипом растерзав паутину.
Жидкие розы пурпурной и ржавой
Лужей стекают в дрожащую тину.

Жадными жабрами воздух глотая,
Ждущий животной энергии женской
Жирный удав, в западню попадая,
Болью униженный, жаждет блаженства.

Сентябрь

Сентябрь – мокрым собачьим носом
Тычется мне в ладонь. Проник
Стертый язык – корявым кокосом,
Колкостью ветра – за воротник.

Жадно срывает одежду ветхую,
В голые плечи мои – дожди!
Ах ты, развратник, игривой веткою
В белую гриву – ночь впряди.
 
Долго ли, мягко ли, тихо стелется
Странный туман – или… стекло?
Мир в затворённом окошке делится
На то, что... не было... и – утекло.

Князь мой призрачный, верно выбранный,
Мною выигранный – не во сне ль?
Лжи красивость не смею выбранить.
Ах, сентябрь, что проку в ней?


Матово-тусклые

Матово-тусклые отблески бронзы
Двух канделябров на плоскости стен...
Рядом с поэзией грубая проза
Жизни в кипучей пульсации вен.

Сад засыпает, и белые вишни
Снегом цветов засыпают траву...
Сами собою слагаются вирши.
Грешная, грежу тобой наяву.

Мне приведеньем привидится сонным
В тёмном углу подвенечный наряд.
Соло для скрипки звучит монотонно,
Сотни безумных созвучий подряд...

Ветер шепнёт на прощанье прохладой.
Где ты? Видны очертанья чертог
Где-то… Не выдохнет уст твоих ладан   
Рома горячего терпкий глоток.

 
Капли капели

Капли капели на солнце кипели.
Кипельно-белый безумствовал март.
Мы искупались в любви, как в купели,
Свежести марта впитав аромат.
Лёгкие крылья расправили окна,
Лёгкие
            ветер весенний пронзил.
Нас оплели сладкой ваты волокна,
Нам не хватало дыханья и сил.
Трели капели звенели…
                Но что же
Смутно тревожит в усталости уст?
Ложью стреножит Прокрустово ложе
В пасмурном море обманутых чувств.


Как трудно озарять...

Как трудно озарять ненастье,
Когда нет дров в камине,
Да и камина нет,
И согревать по очереди части
Тела,
Оледеневшие за сотню лет.
Лишь тлеет, тлеет уголёк
В душе...
И голос твой родной далёк
Уже...
Гул телефона искажает
Привычный тембр твой.
И что-то примитивное рожает
Мой мозг под черепной корой...
И тени, тени на стене играют.
И во дворе голодные собаки лают.
О, эти звуки…
Где мой пулемёт?
Такие муки...
Невыносимо...
Каюсь...
Я о любви не заикаюсь...
Усталый путник, он меня поймёт...


Очароветренный мой Ангелебедь

Я летела в туманном снебе
На крылазерной колеснице.
Мой таинственный Ангелебедь
Спал, в лесахарной плащанице.
И люблюзы мелодий сонных
Раздавалились в поднебесье,
Я приснилась ему в бантонах,
Он трижаждал меня в залесье.
Осеннежно стучали капли,
В непогодомах свечи тлели.
Зимечтатели дирижабли
Парусами вдалиры пели.
Ангелебедь мой, златоустый!
Поцелучших твоих объятий
Я ждала тристолетий грустных,
Шепчитая слова заклятий.
Мои кони копытомились
Огнедышащим дыхасаньем,
Там, где вечерассветы слились,
Приближая наш часвиданья.

Татьяна Копейкина

Татьяна Андреевна Копейкина. Серьёзно стала писать стихи с 1996 г. Член ЛИТО им. А. Недогонова с 2005 г. Автор сборника стихов "Млечный путь" (совместно с О. Копейкиным).  Печаталась в ряде альманахов. Дважды, совместно с композитором Н. Тимофеевой, – лауреат конкурса песен о Москве "Дорогая моя столица" как автор слов (2008, 2009 годы).

Это пройдёт

Я опять по ночам не сплю.
Дождь за окнами льёт и льёт.
Я тебя всё ещё люблю.
Только это пройдёт.

Как же сердце моё болит.
Словно ранили птицу влёт.
Одиноко птенец кричит.
Только это пройдёт.

Птичий клин, как немой вопрос.
Горько-сладок гречишный мёд.
На тетради следы от слёз.
Только это пройдёт.

Я сумею тебя простить, –
Солнце греет и точит лёд.
Мне не просто тебя забыть.
Только это пройдёт.

Луч последней звезды угас.
Над лугами рассвет вразлёт.
Наступает Медовый Спас…
Жаль, что это пройдёт.
 
Только друг

Свинцом наливается голова,
И в горле взрывается сердца стук,
Во мне продолжают звучать слова:
"Ты только друг".

Отравлена ядом моя душа,
И нервы – словно натянутый лук,
А стрелки часов в пустоту спешат –
"Ты только друг".

Мне не хватает тепла твоих глаз,
Мне не хватает тепла твоих рук.
И так тяжело сознавать – сейчас
Ты только друг.

У нас ещё будет немало встреч
И много тягостных долгих разлук,
А по ночам меня будет стеречь –
"Ты только друг".

Жизнь оказалась на редкость проста,
Мы завершили ещё один круг,
Расставили всё по своим местам –
Ты только друг.


Маска

Сердце сожму в кулак,
Губы сомкну в струну.
Сделаю вид, что так
Просто достать луну.
 
Сделаю вид, что груз
Мне по плечу одной.
И что в кармане туз
прячу я козырной.

Сделаю вид, что жить
Можно легко, без бед.
И на вопрос: "Как быть?" –
Есть у меня ответ.

И надевает мим
Свой шутовской наряд.
Так маскирует грим
Клоуна грустный взгляд…

Весело пошучу:
"Всё нипочём теперь!"
Лишь про себя шепчу:
"Маске моей не верь…"


* * *
Когда ты входишь в дом, становится светлее,
И клёны за окном улыбками звенят.
Так почему тоска в осенних красках тлеет
И, словно сердца плач, писк брошенных котят?

Подует ветерок, и лист, сорвавшись с ветки,
Негаданно к окну прижмётся, одинок.
А я в твоих глазах ищу тепла и света,
И осень не хочу впускать на свой порог.

Когда ты входишь в дом, всё снова оживает,
И радужным огнём глазам моим сиять.
Я сдержанность твою, прости, не замечаю,
Последний солнца луч пытаясь удержать.

Я – одинокий лист, поникший цвет мимозы,
Бездомный и больной котёнок во дворе.
Теплом своей души лишь ты осушишь слёзы,
Но к сердцу твоему мне не открыть дверей.

Последний ляжет лист. Котёнок станет кошкой.
Укроет землю снег. Растопит солнце лёд.
Но так же будет клён смотреть в моё окошко,
И верить буду я, и ждать весны черёд.


У порога

Я стою у порога
Новых дел и событий.
И не знаю, как много
Предстоит мне открытий.

Я не знаю, как много
Мне отпущено счастья.
И какая дорога
Уведёт от напасти.

И какая тропинка
Обойдёт все ухабы.
И где та половинка,
Что к моей подошла бы.

Жалко с прошлым расстаться,
Но приходится всё же.
Трудно не растеряться
В час, который так сложен.
 
Как рассеять сомненья
В том, что выбор мой верен,
И что к славным свершеньям
Открываю я двери.

Что ошибок не будет,
И что счастлива стану…

Впрочем, Бог всё рассудит.
Ну, не трусить, Татьяна!


Первое восхождение

Давит плечи рюкзак, головы не поднять.
– Эй, Катюха, вершины не видно? –
Но Катюха молчит, ей меня не понять.
И мне это до смерти обидно.

Страх за горло схватил, руки-ноги дрожат,
И совсем не осталось силёнок.
Но уже не свернуть, не вернуться назад, –
Понимаю: ведь я не ребёнок.

Знала всё наперёд, но понёс меня чёрт, –
Поиграть захотелось с судьбою.
Врёшь, меня не возьмёшь! Что мне камни и лёд?
Я ещё повоюю с собою.

Вот последний подъём, и победа за мной!
А вокруг красота неземная!
И понятно: отныне душевный покой
Потеряла в горах навсегда я.
 
Пусть колени дрожат, замирает душа.
Пусть порою сгибает усталость,
Но я снова пойду, чтоб вот так, не дыша,
Замереть! Ну, а страх – эка малость!


Вечер в горах

Здесь облака лежат внизу, под нами,
А мы как будто по небу плывём.
За снежными суровыми горами
Садится солнце в пламенный проём.

Через минуту ночь, как чёрный ворон,
Накроет всё размашистым крылом.
И звёздный свет, загадочности полон,
Начнёт мерцать расплавленным стеклом.

Палатка наша серебристой птицей
Прижалась днищем к каменной плите.
Сегодня нам с тобой опять приснится,
Как мы ползём к заветной высоте.

А у подножья гор бурлит, сверкает,
Ревёт, клокочет, пенится река!..   
Кто был в горах, тот видел, как стекают
К ногам мохнатой пеной облака.

Как корабли по вздыбившимся волнам,
Вершины горные уходят гордо вдаль.
А в склоны их стучится ветер вольный,
Как в паруса задиристый мистраль!

* * *
                Родителям посвящается

Ночь настигнет в пути, словно конь вороной,
И накроет холодным плащом.
Кто сказал: "Темнота – сладкий сон и покой"? –
Это в горле отчаянья ком.

Это слёзы страданья, безудержный страх.
Это время прощанья с былым.
И сжимается сердце в железных тисках,
А минуты, как вечность, длинны.

В темноте обострённее боль и тоска.
Трудно верить, что будет рассвет.
Не дождаться утра, и стучит у виска
Чёрный дятел – свидетелем бед.

Разорвать бы кольцо этих чёрных оков,
Сбросить тяжесть болезней и лет.
Прямо в чёрную ночь распахнуть бы окно,
В небо взмыть, чтоб приблизить рассвет.

Жадно грудью вдохнуть утра воздух хмельной,
И за дальней незримой чертой
Увидать, как спасеньем от пытки ночной,
Появляется конь золотой.

Ощутить, как слепящий живительный свет
Вытекает слезою из глаз.
И поверить опять, что пьянящий рассвет
Ты ещё будешь видеть не раз.


Совиный пир

Растёкся золотом летний закат,
Раскрасив пики могучих елей.
В лучах закатных они сомлели…
Казалось даже, что ели спят.

Но выпив солнца последний глоток,
Очнулся лес для ночных пирушек.
Захлопал крыльями сов-слепушек,
Слетевших с елей делить пирог.

Глаза совиные ночью следят
За всем, что движется, очень зорко.
Дрожите, прячьтесь, зверюшки, в норки,
Заметив жадный совиный взгляд.

То здесь, то там раздаётся их "пи-и-и",
Когда, услышав добычи шёпот,
Слетают совы под чей-то хохот
С ветвей мохнатых на славный пир.

Закройте двери на прочный засов
И прячьтесь, люди, в свои жилища.
В лесу, за окнами, страхи рыщут
На крыльях серых пушистых сов,

И мнится, будто хотят ухватить
Когтистой лапой за ворот платья.
Скрипят, смеются деревья-братья
И просят крови живой испить.

Но утром страх улетучится прочь,   
Зальётся лес серебристым светом.
Ослепнут совы опять с рассветом
И будут ждать терпеливо ночь.      


* * *
                Станиславу Корневу

Белеют берёзки на фоне февральского неба,
Платки кружевные накинув на голые плечи.
И жизнь продолжается, будто он вовсе и не был –
Тот горестный день, когда жгли поминальные свечи.

И будет снежок так же хрустко скрипеть под ногою,
Но не под твоей, – ты теперь невесомей эфира.
И будет отныне нас связывать вечность с тобою,
И греть, как костёр, твоя светлая чистая лира.

Мне грустно, что голос твой больше уже не услышу,
Хотя он звучит, как живой, и поверить нет силы,
Что нам не встречаться под библиотечною крышей.
А я и не верю, ведь я не была у могилы.

Не видела глаз твоих, сомкнутых в вечном покое.
И мне они светят, до самых глубин проникая.
Судьбой не дано было мне попрощаться с тобою,
Мне ею была предназначена участь другая:

Живым в своём сердце тебя пронести через годы,
К тебе обращаясь, как прежде, за мудрым советом.
Душой не приемлю, что входим мы в разные воды, –
Ты просто уехал на дачу – на долгое лето…
 
Воспоминания о войне

   Маме

Пароходы с детьми отходили от пристани,
Оставляя Москву в окруженье траншей.
Мамы вслед им смотрели сурово и пристально,
Чтоб запомнить черты дорогих малышей.

И глаза поднимали к холодному небу,
Умоляя укрыть облаками его.
Но о помощи просьбы услышаны не были.
И сверкнуло крестом "Мессершмитта" крыло.

И на детских глазах, как в замедленной съёмке,
Развалился корабль, тот, что шёл впереди,
Прямо к небу взметнув из горящих обломков
Души сотен детишек единой судьбы.

А второй пароход отклонился от курса,
Увеличив узлы, чтоб спасти остальных.
Капитан почернел, губы в кровь им искусаны.
Не хватило б на это и нервов стальных…

Но приказ есть приказ – при любой обстановке
Продолжать путь вперёд и не стопорить ход.
Проплывали вдоль борта ребячьи головки,
И от страшного крика дрожал небосвод.

"Мессершмитт" продолжал добивать уцелевших.
Пароход уплывал средь разрывов и тьмы,
Унося на борту, в миг один повзрослевших,
Тех, кого только что называли детьми.

Геннадий Кудрявцев

Геннадий Фёдорович Кудрявцев. Впервые пришёл в литературное объединение им. А. Недогонова в 1999 году со  сборником стихов "Высота".
Военный  пенсионер, авиатор, автор  ещё  двух  книг  стихов: "Постамент" и "Мой Байконур".
Член Союза писателей  РФ.




* * *         
 
Пускай опишет кто-нибудь другой
Улыбку глаз, сияющих влюблённо,
Безумства чувств, бурлящие бездонно,
И сердца крик, объятого тоской.
 
Не учиню насилья над собой.
Не стану истязать себя притворно
И рифмовать любовь и кровь проворно,
Не нарушая личный свой покой.
 
Я, как от авиации поэт,
Полёт восторженный хочу воспеть.
Он дал мне лиру, чей напев могучий
Моё перо и путь мой направлял
И возносить в сонетах вдохновлял
Маршруты нашей юности кипучей.
 
* * *
 
Благословенны три мои деревни,
Благословен с живой водой Хирлеп. *)
Готов пред вами преклонить колени,
Упасть на поле, там, где зреет хлеб.
 
В  глазах моих всегда одно виденье –
Холмов зелёных праздничная цепь,
Короны ив – над крышами селений,
Вдали – ажурные опоры ЛЭП.
 
Я вырос здесь в прибрежном доме скромном,
Но в мире переменчивом, огромном
Мне ваши помыслы касались лба;
В минуты радости, в часы сомнений
Всегда со мною вы, мои деревни,
Кивъялы, Хумуши и Ослаба. *)
 
 
* * *               
 
Не врут календари. Леса кричат
Широкими мазками ярких красок.
Во всем царит осенний распорядок,
На всем лежит спокойствия печать.
 
Землей и небом движет благодать,
Все страсти лета выпали в осадок,
И мысли собираются в порядок
Цыплят, как говорится, посчитать.


*) – река и деревни в Чувашии
 
Кому-то бури потрепали снасти,
Другого ждёт награда за труды,
А третий занял в коридорах власти
Уютный угол. Только лишь поэты
В садах своих, не щедрых на плоды,
Возделывают нежные сонеты…
 
 

Завершается зимняя сказка
 
До свидания, Радость моя.
Завершается зимняя сказка.
Подкатила к подъезду коляска
Первой вестью весеннего дня.
 
В белоснежных просторах Зимы
Отбуянили наши метели.
Хоть немного, но всё же сумели
Быть под ними счастливыми мы.
 
Лучик солнечный ранней Весны
Упадёт вместо снега на плечи,
Будем помнить филёвские встречи,
Как прекрасные давние сны.
 
В отдалённые наши края
Развезёт нас лихая коляска.
Завершается зимняя сказка.
До свидания, Радость моя.


 
* * *               
 
Над воспалённым Подмосковьем
Весенний властвует подряд.
Мы из себя уже не строим
Побитых стужею цыплят.

Да мы уже давно без шапки,
Долой перчатки, шубы – в шкаф.
Вон ели щурятся сквозь лапки,
На солнце головы задрав.
 
В саду – синички стаей дружной.
На крыше – голуби в любви,
За крошку хлеба под кормушкой
В снегу дерутся воробьи.
 
А в недрах тихого проулка
У домика с резным крыльцом,
Как музыкальная шкатулка,
Скворечник старый со скворцом.


Стою красиво в "пробке" я
 
Стою красиво в "пробке" я
На Дмитровском шоссе.
По борту слева сдобная
Блондиночка в "Порше".
 
Мне справа улыбается
В открытое окно
Брюнетка в легком платьице
Из жёлтого "Рено".
 
А сзади упирается
Мне в бампер "Мерседес",
В нём рыжая красавица
Листает "Спорт-экспресс".

По курсу дама нервная
В "Ниссане" голубом…
Торопится, наверное,
В свой загородный дом.
 
Я улыбаюсь в бороду.
Я – старый человек,
Спокойно в "пробках" города
Я доживу свой век.
 

Есть, что вспомнить               
 
С неба опускается незримо
Мелкий дождик с крупною тоской.
"Нам пора расстаться, мой любимый", –
Слышу чуть охрипший голос твой.
 
Ухожу в простуженную осень,
Закрывая боль свою зонтом,
Пусть сегодня больно, больно очень!
Но что вспомнить, будет мне потом.
 
Уроню под ноги "До свиданья",
Распахну калитку за кольцо…
А сентябрь холодный на прощанье
Свежей влагой брызнет мне в лицо.


* * *         
 
Ходит солнце зимнее по краю
Светло-серебристых облаков.
Я по снегу первому шагаю,
Оставляю строчки от шагов.
 
В них ни букв, ни знаков препинанья,
Лишь хранятся вдавленные мной
Отпечатки жгучего желанья
Поскорее встретиться с тобой.
 
Только лишь влюблённый прочитает
По рисунку чёткому следов,
Что мой путь сегодня направляет
Наша неостывшая любовь.


Родина               
 
Былая гордость испарилась.
Исчезла вера без следа…    
За башни Сити закатилась
Надежды тусклая звезда.
 
Незаживающая рана
Во мне – тревога, мерзость, страх…
Сквозит ухмылкою с экрана
Всем ненавистный олигарх.

Без вдохновенья исчеркаю
Стихами душу, как тетрадь,
Свои обиды посвящаю
Той, что умом нам не понять.

Зима у нас стоит такая!

Зима у нас стоит такая!
Снежинки в воздухе поют,
Снега от края и до края,
Уходит в сказку санный путь

Туда, где в праздничном убранстве
Деревья водят хоровод,
Где в тридевятом государстве
В дворце Снегурочка живёт.
 
В сапожки белые обута,
В одежде – россыпь жемчугов…
Лицом и статью почему-то
Похожа на мою Любовь.
 
Любовь, которая всё время
Служила Музой для меня.
И я в порыве Вдохновенья
Пришпорю старого коня.
 
Летит Пегас мой, разметая
Сугробы золотом подков!
У  нас  зима стоит такая –
Полёт,
          Снегурочка,
                Любовь!
 
 
 

 
* * *
 
С вершин достигнутых сползаю вниз –
Меняются привычки, притязанья.
Когда-то здесь на праздники был зван я,
А нынче и они перевелись.
 
Как быстро наши годы пронеслись!
Остались лишь одни воспоминанья.
Под неуютной кровлей мирозданья –
Давно другой народ, другая жизнь.
 
Река моих желаний обмелела,
И роща вдохновенья облетела,
Рассеянный нисходит с неба свет,
На голой ветке притулилась птичка…
Но есть одна прекрасная москвичка.
Я смог бы для неё создать сонет.



* * *
 
Жизнь прожита бесславно, но на славу.
Ещё в ушах звучит походный марш,
Ещё в крови присутствует кураж,
Ещё поступки дерзкие по нраву,
 
Ещё в вине не вижу я отраву,
Ещё желанья для меня не блажь,
Но впереди последний мой вираж,
Что неподвластен летному составу.
 
Я путь свой долгий пробежал, как кросс.
Всё-всё со мною, что я перенёс
В мятежных водах и за облаками.
И за Судьбу обиды к Небу нет.
Вот что могу сказать я как поэт
О жизни ветреной своей стихами.
 

Опрокинутый сонет
 
Дни перемен на непогоду щедры –
Тоску нагнали северные ветры,
И сеют скуку нудные дожди.
Душой владеет призрачное счастье,
Надежда паутинкою дрожит,
Готова оборваться в одночасье.
 
О зыбкие надежды! Как их много,
Оборванных, исчезло без следа!
Настанет день – и я надеюсь снова,
И кажется, сильней, чем никогда,
 
Да так, что все печали и тревоги
Исчезнут с горизонта навсегда.
Вновь розами усыпана дорога,
И дарит свет счастливая звезда.


* * *
 
Выискивая собственный Глагол
В поэзии своей, отдельно взятой,
Могучий грохот мощности крылатой
Я на язык поэтов перевёл.
Полёт давно взведён мной на престол.
Ему в стихах служил я многократно.
Размахивая гривою лохматой,
Пегас мой скорость звука перешёл.
 
Огнём турбины дух мой опалён,
На новые высоты устремлён.
Сатурн суровый путь мой направляет,
А подо мной шумит Река времён,
Где между волн седых мой утлый чёлн
Свой одинокий парус напрягает.

 
* * *
 
Надеюсь, Бог простит великодушно
Меня за грех тетрадочки марать,
Всё без разбора в жизни рифмовать:
Любовь и ненависть, вражду и дружбу.
 
А, может быть, кому-то станет нужно
Мои сонеты вскользь перелистать,
Как дневниковых записей тетрадь,
На слог и стиль взирая равнодушно.
 
Я на земле писал о небесах,
В полёте – о чарующих глазах
Любимых женщин, не предполагая,
Что грех мой отягчается виной –
Я не составил строчки ни одной
на языке поэта Хузангая*).


*) Чувашский поэт

Наталья Панова

Наталья Иосифовна Панова. Москвичка. Окончила МВТУ им. Баумана, преподавала начертательную геометрию.
Недавний член литобъединения, автор-исполнитель своих песен. Издано четыре сборника стихов: "Мелодии моей души", "Где же ты, моя любовь", "Потоки солнечного света", "Берега жизни" и выпущено пять дисков своих песен.


Капитаны "Святой Марии"

             Жертвам теракта на Дубровке
             в октябре 2002 года

Где от ягод во рту кислота,
Где торосов и льдов тирания,
Там, где спит вечным сном мерзлота,
Вышла в море "Святая Мария".

Мы надежды на счастье полны.
Как ещё далеко до финала!
И, казалось, во всём мы вольны,
Но свободы осталось так мало!

Нам осталось стоять у руля
Только страшных три дня и три ночи,
А потом мы начнём жить с нуля,
Если жизнь не порвут нашу в клочья!

…Между жизнью и смертью черта
Пролегла прямо в зрительном зале.
В прежний мир дверь уже заперта,
Но об этом так поздно сказали.
Мы плывём на большом корабле,
Развернулись навстречу норд-осту.
Маяки исчезают во мгле,
Стонут мачты под снежной коростой. 

– Прогневили мы чем небеса? –
Возникает вопрос непрестанно!
С горьким привкусом здесь чудеса!
В этой пьесе мы все капитаны!

Это вымысел злого пера,
Неудавшийся ход режиссёра.
В шутку всё обратить бы пора,
Но печальны глаза у актёров.

Нас не встретят родные в порту,
Никогда не крепить нам швартовы,
Но не плачет никто на борту, –
Мы ко встрече со штормом готовы.

Нас сковала кромешная мгла,
Но об этом не знают на суше…
Только буря сломить не смогла
Наши чистые, светлые души.

Помолись и печаль утоли.
Пусть в свечах бьётся памяти пламя!
Нас помянут гудком корабли,
Самолёты махнут нам крылами.

Пусть в руках наших вспыхнет свеча…
Пусть в руках наших вспыхнет свеча,
А в свечах бьётся памяти пламя.
 
Грамматика жизни

Зима слишком долго тянулась,
В свой плен даже март захватив,
Весна от капели проснулась,
Запев долгожданный мотив.
Грамматика жизни простая –
Воинственный дух испустив,
Снег мартовский быстро растаял,
Ручьями апрель закрутив.
Май чуть прикоснулся устами,   
Спеша поскорее уйти,
Он лишь запятую поставил   
На жизненном нашем пути.
На осень тепло поменяли,
Сама не заметила, как.
И кружится лист полинялый,
Похожий на старый пятак.
И снова в февральские вьюги
Мне снятся тяжёлые сны,
И кажется, лета не будет,
И не доживу до весны.


Друзья мои!

Друзья мои! Как мало вас осталось!
Сожму вас всех в один большой кулак.
Меня, как сумерки, окутала усталость
И сбросить с плеч нельзя её никак!
Теперь, когда я знаю цену дружбе,
Зачем вы так торопитесь уйти?
 
Ведь кроме вас мне никого не нужно,
Таких друзей мне больше не найти!
Но изменить я что-либо не вправе,
Перекрещусь дрожащею рукой.
Всё меньше свечек ставлю я за здравие…
Всё больше ряд свечей за упокой!


Сцена жизни

Всё, чем жила и чем дышала,
Уйдёт из жизни постепенно.
Ушли Высоцкий, Окуджава…
Пустеет моей жизни сцена.

Жизнь всё быстрее нами вертит,
И не даёт вперёд аванс... 
Всё чаще думаем о смерти,
А смерть не забывает нас.


Деревья умирают стоя
   
Деревья умирают стоя!
За веткой отмирает ветка.
Пусть ничего их жизнь не стоит,
Но корни держат всё же крепко.

Сок не течёт уже по жилам,
Листву не подметает дворник,
Им старость ветви обнажила,
И не сдаются только корни.
 
Давно им надо на покой,
Но долго им стоять, наверно.
Пришла пора и нам с тобой
Стоять, подобно тем деревьям!

Померк когда-то острый взгляд…
Мы ничему уже не рады,
И только корни говорят,
Что всё равно стоять нам надо!


Возврата нет

А прошлое наше уходит куда-то.
К тому, что прошло, не бывает возврата!
Я думала – это лишь фраза!

И долго подделку хранила я свято,
Хоть в сплаве любви ты был меньше карата,
Но я догадалась не сразу!

Похитили сплав тот лихие пираты,
Но я, как ни странно, осталась богата,
Хоть мне не дарили алмазы!

Всё было: и радость, и боль, и утраты,
Но я возвращалась в родные пенаты.
Хранил меня ангел от сглаза!

Обиды утихли, как грома раскаты,
О том, что любила так сильно когда-то,
Я не пожалела ни разу!

Колыбельная песня

Ночь крадётся на крылечко, –
Пусть поспит твоё сердечко.
Видишь, – все давно уснули:
Крепко спит пчелиный улей.
На одной ноге спит цапля,
На сосульке дремлет капля…
Кот крадётся тихо ночью,
Крот под нос себе бормочет.
Что-то мышка шепчет в норке
И грызёт тихонько корку.
В зоопарке спит слониха.
Ночью всё должно быть тихо.
Слушай, как мерцают звёзды,
Как роса роняет слёзы,
Как в печи трещат дрова.
Слушай, как растёт трава.

Засыпай скорее, детка!
Спит паук, качаясь в сетке.
Цокнул конь во сне подковкой,
Дремлет божия коровка.
Сны хранятся под подушкой.
Спят в коробочке игрушки.
За окном пропел комарик,
Светлячок зажёг фонарик.
Спит вода на кухне в кране,
Лунный свет в оконной раме.
Спят иголки у портнихи.
Ночью всё должно быть тихо!
Слушай, как дрожит овечка,
Как тепло идёт от печки.
 
Слушай, как плывёт луна,
Как в песок ушла волна.

Где-то догорает свечка.
Видит сны туман над речкой.
Рыбки спрятались, тихони,
Погрузился в дрёму пони.
Воробьишки спят на ветке,
Все давно уснули детки.
Закрывай скорее глазки,
Пусть тебе приснится сказка!
Пусть тебе приснится фея,
Добрый маг и чародеи,
Принц приснится и принцесса,
Тайны сказочного леса,
Золотая колесница,
Обязательно жар-птица,
Как летишь с ней в небеса…
И другие чудеса.


Старая лошадка

Да, я старая лошадка.
Мне бывает грустно очень,
Хоть порою жить не сладко,
Борозды я не испорчу.
Да, я старая лошадка.
Жизнь проходит без затей:
Тихо, мирно, шумно, шатко…
В общем, всё, как у людей.

Что-то левый глаз слезится,
Я иду и будто плачу,
 
Стоптаны мои копытца,
И зовут меня все клячей.
Только я в душе девчонка
И скачу легко-легко,
И смеюсь в душе я звонко:
Иго-го-о-о да иго-го!

Я свои обиды спрячу,
Пожую немного сенца.
Не зовите только клячей!
Хоть порой подводит сердце,
Шерсть моя не так искрится,
Бубенцы уж не звенят,
Хоть лечу я, словно птица,
Обгоняют все меня!

Я прочла про Холстомера,
Все проплакала страницы,
Жалко мне его без меры.
Нет! Со мной так не случится!
Расчешу свою я гриву
И отправлюсь далеко!
Буду петь в пути игриво:
Иго-го-о-о да иго-го!

Выйти в яркой бы попоне
На манеж, где много света,
Вся "гражданка" и "погоны"
Мне бросали бы букеты!
Отдохнуть бы день на даче,
Где парное молоко…
Ну какая ж я вам кляча!
Я ещё ведь –  ого-го!   
 
Смеялся голос

Смеялся голос трелью чистой
И в воздухе звенел хитро,
Как у бывалого артиста
Иль зазывалы у метро.

Смеялся голос так задорно, –
Как с гор сбегающий ручей!
И шутки сыпались, как зёрна,
Как блики солнечных лучей.

Смеялся голос живо, звонко,
Сверкал, как новая парча.
А рядом грусть жила в сторонке,
Чуть слышным ручейком журча.

Смеялся голос беззаботно,
Как ночью искры от костра.
А грусть дождём стучала в окна
И моросила до утра.

Смеялся голос так открыто,
Светло, как майская гроза…
И верилось, что грусть забыта,
но были грустными глаза.

Смеялся голос смело, лихо,
И шутки вились, как лоза.
Ну, а в глазах застыла тихо –
От смеха будто бы – слеза…
 
Правдивое жизнеописание
старой табуретки,
запертой в кладовке, и
написанное ею собственноручно

Я – простая табуретка!
На меня садятся редко.
Не хотят доверить зад!
Всё унизить норовят.

Способ выбирают разный:
могут таз поставить грязный,
могут краскою залить,
гвоздь куда угодно вбить.

Могут повредить ножовкой,
могут наказать кладовкой
и, не подстелив газетку,
могут встать на табуретку!

Я качаюсь и скриплю,
унижения терплю.
Кто-то пнул меня ногой!
– Нужно этот хлам в огонь! –

Обывательские речи!
Но молчу и не перечу!
Видишь ли – не тот дизайн!
Я припомню! Так и знай!

У меня смекалка есть!
Встанешь как-нибудь и... хресь!
Сергей Попов

Попов Сергей Пантелеймонович, родился в 1953 г.,  по профессии плотник. Печатался в газетах: "Баргузинская правда", "Огни Курумкана" (Республика Бурятия), "Ленинец", "Видновские вести", "Губерния" (Московская область), а также в альманахах: "На солнечной стороне", "Поэзия", "Созвучие" и журнале "Российский колокол". Лауреат поэтического конкурса в городе Видное, победитель поэтического фестиваля "Вдохновение" в 2005 г. в городе Зеленограде. Автор двух поэтических сборников " Человек с улицы" и "Часовщик".


 В овраге

 В овраге за бараком
 Ворочался ручей.
 Зачем я горько плакал
 На выходе ночей?
 Какой нелепый случай
 И разнобой времён
 Меня нещадно мучил,
 Входя в мой детский сон?
 Откуда чёртик вылез,
 Уродлив и горбат,
 Что числа позабылись
 И краски красных дат?
 Но помню, помню, помню
 Истошный мамин крик...

 Отец под утро помер.
 Не стало детства вмиг…
 Редкость

 За спорами, укорами
 Наступит гладь и тишь.
 Но я не тот, которому
 Ты первая звонишь.
 Совсем не тот, кто нужен был
 Хотя бы на часок.
 Неровно отутюженный,
 Иду наискосок.
 Лихие, коренастые,
 Что наковальня – грудь,
 Вытанцывая, застят мне
 К тебе наивный путь.
 Расшатан я непразднично,
 Досадою набряк.
 Для женщины порядочной
 Пустяк-перепустяк.
 Но, за словесной едкостью,
 Уйдя во мрак, скорбя,
 Ненаходимой редкостью
 Я стану для тебя!


 Он и Она

 Ни общих адресов, ни общих дат,
 Разбитых чашек, поздних юбилеев.
 Всего того, чем люди дорожат,
 Оберегают, холя и лелея.
 И не подстроят им случайных встреч
 (Охотой ли, а, может, неохотой)
 Друзей необстоятельная речь
 И злое любопытство доброхотов.
 Ей выпала на картах тишь да гладь,
 Легко живёт, не вызнав сути важной:
 Быть Музою не Божья благодать, –
 Тяжёлый дар, вручаемый не каждой.
 И у него, казалось бы, в тылах
 Постель, питьё и мякиш за щекою.
 Куда заторопился он впотьмах,
 Зачем никак не обретёт покоя?
 Понять бы, что связало этих двух?..

 Откуда у стихов моих причина?
 Мечтающий о Музе кроткий дух?
 Споткнувшийся о женщину мужчина?


 Женщина-свеча

 Ах, женщина-свеча! Горчит, пылая, осень.
 Поникли небеса – виновники разлук.
 К началу всех начал ночами сны уносят,
 Где верить в чудеса мы начинаем вдруг.
 За обмиранье дня и придыханье ночи
 Готовы ли платить безбожную цену?
 Не сторожась огня и телеграммой срочной
 Надежду подарить идущему ко дну.
 Но отчего глаза полным-полны тревоги?
 Угрозой налились края чужих небес?
 Не повернув назад, полынные дороги
 Шагаем, корча жизнь, с мечтой наперевес.
 Ни продыха, ни сна: разграблены курганы,
 Строй горестных обид у левого плеча.
 Горчей всего – одна. Парит открытой раной,
 Что осень догорит, как женщина-свеча!
 Вечера...

 – 1 –

 Срывались покрова и рвы,
 Сдавались крепости и карты,
 Но не ушла из головы
 Тревога дней ненастных: "Как ты?"
 Шагаю, новый стих бубня,
 Не веря снам прошедшей ночи,
 Что быль предпраздничного дня
 Их разметает в пыль и клочья.
 Что мне торопкая Москва,
 Где делу – время, час – потехе?
 Нашепчет ложные слова,
 Калеча душу без помехи.
 Печально гаснут вечера,
 В крови – вода, на сердце – иней.

 Уходит Муза, а вчера
 Ещё казалось – не покинет.

 – 2 –

 Не лень вставать, а ни к чему.
 Затем, не зажигая света,
 Под чай и карамель "Му-му"
 И треск нагретого паркета
 Сидим в сутёмках у окна
 И забавляемся беседой:
 "Быть может, в сквере не сосна, –
 Там ели благородно седы?"
 В аллеях тёмных пацанва
 Девчонок пробует "на смелость".
 Я говорю тебе слова
 Совсем не те, что мне хотелось.
 Что на дорогах – маята,
 Соседу пьянка выйдет боком,
 А на работе – смехота:
 Меня слегка тряхнуло током.
 Но почему-то не смешно.
 Конец свиданья глух и темен...

 ...Когда уйду, кому в окно
 Махнёшь призывно в то же время?
.
 – 3 –

 Настала горькая пора
 И опалила желчью строки.
 Как нездоровы вечера,
 Когда в молчанье, одинокий,
 Сидишь и сердцем горячо
 Коришь услужливую память,
 Что помнит: родинка, плечо
 И невозможность между нами...


Любовь и дружба

 –  1 –

 Была прекрасная пора:
 Отбросив вредные  привычки,
 Летел я гордый, как "ура!",
 На дребезжащей электричке.
 Меня задорил стук колёс
 Успеть до скорого восхода
 Зарю – охапкой алых роз –
 Добычей взять у небосвода.
 И подарить её тебе,
 В окно ворвавшись ранним ветром.

 Хотелось быть в твоей судьбе
 Единственным!
 Да только, где там...


 –  2 –

 От меня уходит друг.
 По причине, а не вдруг.
 Без причины не уходят,
 Счёты с дружбою не сводят…
 Сводят в Питере мосты,
 Пятна ради чистоты.
 Друг! Скажи мне, что не так?
 Может, в дружбе я слабак?
 Я ль не первым, по закону,
 Брался за тяжёлый комель?
 Забывая, что почём,
 Подставлял своё плечо?
 Неестественно сутул,
 Друг отчаянно махнул.
 Словно вынул нож из раны,
 Вышел и куда-то канул...

 ...Виснет скорбно тишина.
 Ты зачем в слезах, жена?


 
Ты помнишь...

Ты помнишь, было как?
Тогда завечерело.
И дверца на чердак
Загадочно чернела.
Хоть лесенка была
Давным-давно не нова,
Но всё ещё цела
И услужить готова.
Пусть говорят: мол, грех.
Должно быть по-другому…
Ступенями – наверх,
А, как с обрыва, – в омут!
Не звёздочки считать
И распевать куплеты
Манила благодать
Стареющего лета…
Понять, а не для всех
Пронзительно и ясно,
Что говорящий "Грех"
Рождён на свет напрасно.


Жизнь

Пусть ты уходишь от меня,
Не торопясь, но безвозвратно,
Я всё ещё беру огня
У пламенеющих закатов.
Я намотаю всё на ус
И попрошу у влажной сини:
"Когда страна меняет курс,
Не оставляй меня без силы!
 
Стихи чирикать мне позволь,
Ходить в набеги на соседей
И сеять смерть, и сеять боль,
Брать полонянок и медведей."
Усну, приснится: свод небес
И Пётр, с ключиком от рая;
Как с другом, в поисках чудес,
Отплыли на дверях сарая.
Чудес не удалось сыскать,
Друзья забились по погостам,
Что им не дать и с них не взять,
Не припереться на ночь в гости.
Досталось в одиночку пить
И вместо междометий блякать.

Мне на Руси не стыдно плакать,
Хотя бывает стыдно жить!


То ли были...

То ли были молодые,
По причине ли иной,
Стыд – не дым, глаза не выев,
Поселил в душе покой.
Кто за власть, кто против власти –
Лошадёнки сивой бред.
Мне бы маленькое счастье,
Мне заботы большей нет.
Вот соседка, годом младше,
У крыльца веретеном:
"Отвези туда, где в чаще
Рыжиков полным-полно".
Заведу я древний "мотик"
Нас умчит за речку он...
Баня топится к субботе,
Батя гонит самогон.
Выпьет, крякнет: "Ну, картина!" –
Понимая всё сполна.
Нам, на вечер, в магазине
Купит сладкого вина.


7-ая ГКБ

Не звонишь и в гости не зайдёшь,
От порога не блеснёшь улыбкой.
Правят миром бытовая ложь
И непоправимые ошибки.
И напрасно реет скорбно лик
Со стены Пречистенского храма.
Видимо, безропотно привык:
Люди ни на грош "не имут срама".
За окном века и облака,
Словно букли дремлющей старушки.
Что-то не примирится никак
Голова с казённою подушкой.
Оттого ль, что встреч не суждено
С охранилицей на свете белом,
Взгляд выискивающий в окно
Не хочу бросать я то и дело.
Я смотрю на тех, кто близок мне –
Взгляд, промытый радостной слезою.
Милые! Подольше бы со мною
Были наяву вы и во сне!

 Знакомец...

 Знакомец по седьмому киселю,
 Лепечущий потерянно "Люблю",
 Шагаю, оступаясь и скользя.
 И ранг мой, ныне низкий социальный,
 Холодным равнодушием банальным
 Забыть заставил, что бывал и я
 В счислениях иных координат:
 Ходок, удатный молодец и хват.


Осенний лес

Осенний лес осунулся лицом,
Покрылся морщью почернелых веток.
Пичужий писк нерадостен и редок,
Отчаян перед гибельным концом.
Стою, смотрю: сиреневый ольховник
Теряет лист, как быль былых времён.
Залётных соек северных сторон
За баней дарит ягодой терновник.
Вдали прохожий, словно знак судьбе, –
Кому подарит он любовь и счастье?
Какого жаждет он к себе участья,
Какой молвы желает о себе?
Я крикну: "Кто ты?" – И себя узнаю:
Моя походка и отмашка рук,
Знакомые заплаты грубых брюк
И вера, что своё я наверстаю.
Не страшен мрак. В душе полно огня.
У трёх дорог бормочет ветер глухо.
Стоит ветла, как древняя старуха,
И молит Бога доли для меня.

Владимир Ромм

 Ромм Владимир Семенович. В прошлом инженер-экономист, теперь – пенсионер.
Печатался в журналах и альманахах. Опубликовал пять поэтических сборников: "Через океан. СТИХИйный альянс" (совместно с М. Роммом), "Листая времени страницы",  "Под развесистой клюквой", "Туча мчалась с Разгуляя", "Параллели и перпендикуляры". Лауреат Международного конкурса сатиры и юмора "Чем черт не шутит" (2006) и конкурса "Каблуковская радуга" (2011). Член СП Москвы.



* * * 
Век двадцатый, израненный в битвах, сгорел и пропал,
Двадцать первый скрипит, я его ненароком застал…

Так угодно Судьбе, что стихов моих путь недалёк,
Их тираж – это то, что смог выдержать мой кошелёк,
Их не очень-то много, они уместятся в горсти…
Не пытайтесь, со мною в Историю вам не войти.

Я негромкий поэт – для немногих друзей и родных.
Но, когда я уйду за пределы пределов земных,
Всё ж останется стайка душою подсказанных строк,
Не скажу, что уж очень корявых, – старался, как мог.

И, быть может, когда-то какой-то потомок, Бог весть,
Сможет где-то случайно негромкую книжку прочесть,
И душе моей вечной в каком-нибудь царстве теней –
Бесприютной душе – станет легче чуть-чуть и теплей.
 
* * *

 "И всё идет душа, горда своим уделом,
  К несуществующим, но золотым полям,
  И всё спешит за ней, изнемогая, тело..."
                Н.Гумилев. "Разговор"

В моей стране – избы дымок,
И стынут на ветру берёзы,
И грусть, и боль, и слёзы, слёзы
В извечно скомканный платок.

Здесь впереди идёт душа,
А где-то сзади бродит тело.
В моей стране живут, греша,
Творя молитвы то и дело.

Страна "авось", где всем рискуют,
Где так привычно спину гнуть,
Одна беда сменить другую         
Спешит, не дав передохнуть:

То вечный бой, как на войне,
То вдруг – от тишины оглохнуть.
О, дайте нам в своей стране
Передохну'ть – не передо'хнуть.

И вот: как будто голос тризны
Звучит архангельской трубой…
И всё-таки другой отчизны
Мне не даровано судьбой.

Порой бывает страшно мне
И стыдно – глаз поднять не смею...
И всё-таки в другой стране
Ни петь, ни жить я не сумею.
Две берёзы
                Памяти брата

Солнце п; небу медленно катится,
Раскрасневшееся, раскалённое.
Две берёзки в изысканных платьицах
Обнимаются, будто влюблённые…

Молодыми корнями, как косами,
Заплелись – и стоят, неразлучные.
Только травы с искристыми росами
Между ними, да время текучее.

Время, время... То беды, то радости...
Ах, берёзоньки, молодо-зелено!
Вам неведомо то, что до старости
Дорастает не всё, что посеяно.


Оксиморон 

Я скажу по секрету тебе, между нами:
И в шикарных одеждах, и в стареньких платьях
Или вовсе без них – в моих цепких объятьях
Ты как холст драгоценный в обшарпанной раме,
Как пушистая белка в железном капкане,
Как прекрасная роза в гранёном стакане.
Но спешат подтвердить мои робкие строчки:
Красота не тускнеет в любой оболочке,
И твоей красоте не наносит урон
Наше странное "мы" – этот оксимор;н*).

*) оксиморон - греческое oxymoron, буквально - остроумно-глупо; стилистический приём, сочетание слов с противоположным значением.
В Липовой аллее

Это прекрасное летнее утро!
Будто тебе подарил его кто-то.
Солнечным светом обласканы кудри
Пышных деревьев, объятых дремотой.

Словно мильон мотыльков легкокрылых
Так и порхает под ветром душистым –
Липа цветёт! Ты ладошку раскрыла
И улыбнулась тепло и лучисто.

Знак ли небесный, от друга привет ли
В этой блистающей солнечной кроне…
Остановись на минутку, помедли,
Тёплый цветок подержи на ладони.

Кариатидой стоишь, подпирая
Жаркое небо худыми плечами.
Ангел тебе из нездешнего рая
Липовой веткой приветно качает.


Бирюлёвское танго

Вечерняя аллея от зноя отдыхает,
Желанною прохладой лаская и маня.
А мы бредём, хмелея, и говорим стихами,
И ночь, моя отрада, приветствует меня.

Загадочно-медовый, какой-то южный вечер
Раскинул звёзд над нами мерцающую шаль.
Разноязыкий говор нам движется навстречу
Из жёлтого тумана в темнеющую даль.
И плеск волны в эфире нам чудится порою,
Как будто море сонно волнуется вдали,
Как будто в целом мире есть только мы и море,
И небо так бездонно, и в море – корабли.

И силуэт нечёткий из мрака выплывает,
И крон душистых арка волнует неспроста,
А где-то смех девчонки дрожит и замирает,
И в поцелуе жарком сливаются уста.



* * * 


Распушила листву, разбросала созвездья бегония
В бесприютной квартире, где что-то наяривал джаз…
"Поезд следует до…" –
                и уехал в гремучем вагоне я.
А со мной был блокнот и капризный бродяга-Пегас.

Танцевали брейк-данс
                на вечерней поляне огонь и я.
Вдруг лукавая Муза мелькнула и скрылась вдали,
И, вскочив на Пегаса,
                помчался за Музой в погоню я,
И хрустальные звёзды мне стали роднее Земли.

И летели, летели
                в безмолвном пространстве мой конь и я,
А на тихой поляне, где не было больше меня,
Всё меня провожали последние вспышки – агония
В догоравшем костре умирающего огня.
 
Букет 

                " …И крапива запахла, как розы, но только сильней."
                А.Ахматова
Мне всю ночь не спалось, – меня мучила злая изжога,
Ты тихонько сопела и чуть улыбалась во сне.
Знаешь: осень, осклизлая осень стоит у порога,
Чёрным цветом рисуя узоры по жухлой стерне.

В нашем старом саду царедворцем бушует крапива –
Ни задира-репейник, ни хрен, ни сирени кусты
Не помеха ей. Так же изящна, стройна и красива,
Как осенние поздние пышные розы… и ты.

Не смотри на меня, не смотри на меня слишком строго.
Видишь, солнечный зайчик танцует в балконном стекле.
Это просто посланник влетел милосердного Бога,
И крапива запахла, как розы, но только сильней.

Это осень бредёт. Окунает усталая ива
В воды озера гибкие ветви свои и листы.
Вот букет для тебя из пахучей, как розы, крапивы,
И такой же колючей, как свежие розы… и ты.


* * * 
Беспечно легкокрылые дожди
Играли в прятки с солнцем и грозою…
Ну, подожди ещё, не уходи,
Мы так давно не виделись с тобою.

Смешливый дождь вприпрыжку проскакал
И спрятался за ближним косогором.
Смотри: дождинка капнула в бокал,
Твоей помады тронутый узором.
Любимая, меня не осуди
За годы нашего несовпаденья...
Но подожди чуть-чуть, не уходи
Ещё хоть миг, ещё одно мгновенье.

За этот миг сумею я сказать
Всё, что скопил в душе за эти годы,
И что укрыл в заветную тетрадь
Твоих волос пленительную прядь
На счастье, от житейской непогоды.


Перед грозой 

Весь день стояла душная жара,
И липкой влагой покрывалось тело.
Бельё отсыревало на постели,
Дышалось тяжко с самого утра.

А к ночи вдруг сгустился жуткий мрак,
И облака стадами налетели,
И ветры песню ярости запели,
И всё живое обратилось в страх.

С могучих, старых лип летели сучья.
Гром прогремел отрывистый, трескучий.
Казалось, всем и вся грозит беда.

Но над грозой, грозящей, неминучей,
Одна звезда, последняя звезда
Сияла в небе, презирая тучи.
 
Поздняя осень

Осень усталая ёжится, ёжится,
Стонет и плачет слезами горючими,
Вздрагивает под ветрами колючими.
Как ей тоскливо, и как ей неможется!
Осени зябко под мокрыми тучами.

Ей бы закутаться в шаль белоснежную –
Мягкую, тёплую, добрую, нежную,
И отдохнуть, и уснуть безмятежно ей.

Только сестричка-зима не торопится.
Ей поспешить бы на помощь, как водится,
Да загостилась в краях целомудренных.
Нравится ей, как на зорях предутренних
Мёрзлые избы так весело топятся.


* * *   
Костерок. Вода колышется.
Тень развесистой ольхи.
Ну, совсем стихи не пишутся,
Ну, не пишутся стихи.

Где кувшинки погрустневшие,
Водяной урчит в реке.
Разбрелись по лесу лешие.
Муза дремлет на пеньке.

Ах ты, Муза, Муза глупая!
Подойди и чмокни в темечко!
Но гляжу в пространство тупо я...
Были б – стал бы лузгать семечки.

Грустно. Ничего не делаю.
Сердце чую как-то ноюще.
И душа окостенелая
Просит помощи.


Берёза 

Жаркое лето,
Жухлую осень
Гордо и прямо стояла берёза.
В сполохах света,
В искристых росах
Мимо ходили печальные лоси.
Тёрлись боками,
Кору полируя –
Гордо и прямо берёза стояла.
И, оригами
Украсив нагую,
Первый снежок распростёр одеяло.

Вдруг потеплело. И, льда леденей,
Дождь ледяной разгулялся над ней.

Лёд ледяной леденил её члены –
Гибкие руки и тонкие пальцы,
Стан её стройный согнул до согбенной
Позы старушечьей. Жилы, пружиня,
Всё напрягались в последнем усилье
Выдержать тяжесть безмерную эту.
Но с безнадёжным отчаянным вздохом
Лопались жилы, скрипя и стеная,
 
От поясницы, согнутой в поклоне,
До лебединой измученной болью
Шеи. И вот головой непокорной,
Вскрикнув последним слабеющим криком,
Ткнулась она в материнскую землю,
Ту, что вскормила её и вспоила...

            Солнце пригреет, наступит весна.
Только проснёшься ли ты ото сна?


* * * 

Листьев рыжее тепло
Или осени прохладу
Чтоб озвучить, что вам надо –
Божью искру, ремесло?


* * *

Ни лавровый, ни терновый
Не положен мне венец.
Будет будничной обновой
Мне пришедший в срок конец.
У последнего причала,
Где Харон ушельцев ждёт,
Я припомню, как мечталось:
Будет жизнь – янтарный мёд.
Был и мёд. Пускай с горчинкой,
Но искрился янтарём, –
Жизни малая песчинка
В бесконечности времён.

Анна Сазикова

Анна Федоровна Сазикова – москвичка. Член Союза писателей г. Москвы, дипломант конкурса российских поэтов на Каблуковских встречах в Тверской обл.
Автор книг  "Корни", "Пишу любовь с заглавной буквы", "Арбатский лев", "Я – пленница твоя", "Асины сказки".



* * *

Не обижайте ангелов земных,
не беспокойте ангелов небесных.
В конце времён в обителях иных,
поверьте, никому не будет тесно.

Там, за пределом видимых миров
иные дали и другие меры.
Там должен каждый просто быть готов
к суду и за безверье, и за веру.

Неведающий может быть прощён,
но тот, кто знает, за двоих ответит.
Недаром говорил с любовью Он:
"Спасётесь, если будете, как дети".

Не заслужить ценою детских слёз
удачи, славы, власти, наслажденья…
Предъявит счёт – не гамбургский –
                Христос
и за дела, и за стихотворенья.
 
Круглый год или Симфония любви
(Венок сонетов)

– 1 –

Когда часы пробьют двенадцать раз,
шампанское поднимем за удачу.
Не зря судьба свела сегодня нас,
и я смеюсь. Я больше не заплачу.

Блестит снежинок лёгких серебро.
Кружится вальс по лёгкому паркету.
Нас ожидают радость и добро:
на празднике для грусти места нету.

Волшебники ликуют в эту ночь.
Бессильно умолкают чародеи.
Коль ворожба не в силах им помочь,
оставлены коварные затеи.

ЯНВАРЬ гостей желанных не обманет:
замкнётся круг, и новый год настанет.


– 2 –

Замкнётся круг, и новый год настанет.
Достанем лыжи, санки и коньки.
Мороз и солнце из дому поманят:
помчимся с ними наперегонки!

Как хорошо, что мы живём в России!
Здесь для зимы немереный простор.
ФЕВРАЛЬ гуляет по сугробам синим
от Заполярья до Кавказских гор.
 
В родном краю и холода милее,
прозрачней лёд, и выше небеса.
Здоровый дух живёт в здоровом теле,
счастливее и громче голоса.

Под Масленичный жаркий перепляс
не отводи своих лучистых глаз.


– 3 –

Не отводи своих лучистых глаз.
Ещё трещат последние морозы,
но звон синичий пробуждает в нас
желанья и пленительные грёзы.

Мальчишка МАРТ – весёлый озорник –
с зимой играет в салочки и прятки.
Он кланяться метелям не привык,
с улыбкой наступая им на пятки.

Над головой такая синева
и звёздная немереная бездна!
Какие подберу сейчас слова, 
чтоб между нами холодность исчезла?

Весна не зря надеждами дурманит.
Твой взгляд меня сегодня не поранит.

– 4 –

Твой взгляд меня сегодня не поранит.
Рука весны коснулась милых глаз.
Вновь, безраздельно властвуя умами,
АПРЕЛЬ глядит с надеждою на нас.
Не сдерживай душевные порывы,
доверься смело сердцу своему.
До той поры, пока мы будем живы,
сомнения и страхи ни к чему.

Испытывая сладкое томленье
с потерей аппетита, сил и сна,
почувствуй волшебство и вдохновенье,
которыми наполнена весна.

Когда же с ней останемся одни,
толпою побегут за днями дни.


– 5 –

Толпою побегут за днями дни,
свои красоты щедро раскрывая.
Апрелю уходящему сродни
цветы и песни радостного МАЯ.

Звучит вокруг СИМФОНИЯ ЛЮБВИ
нежнейших ландышей  и огненных тюльпанов.
Любовь с собой в дорогу позови
в лесную тишь за пелену туманов.

Она во всём: в прозрачности листвы,
в улыбке детской, в соловьиной трели,
в дурмане свежескошенной травы,
в наивных сочиненьях менестрелей…

И мы, как птицы вешние, запели
под нежное звучание свирели.

– 6 –

Под нежное звучание свирели
хочу увидеть новую зарю.
Поверь, что я тебе на самом деле
безоблачное утро подарю.

В ИЮНЕ стали ночи дней короче.
К рассвету от заката три часа.
За три часа не напишу ни строчки,
прислушиваясь к звёздным голосам.

Комфортно сочинителю в июне;
он может экономить на свечах.
И, оставаясь бесконечно юным,
понять, что кровь, как прежде, горяча.

Любовь стихотворению сродни.
Мы снова в этом мире не одни.


– 7 –

Мы снова в этом мире не одни.
Есть ты и я, и вместе с нами лето.
Закатные манящие огни,
как строки вдохновенного поэта.

Влечёт к себе морская глубина
любимых глаз и ласковых, и властных.
Мне бездна эта больше не страшна:
погибель и желанна, и прекрасна!

Пожар ИЮЛЯ у меня в груди,
а на устах единственное имя.
Нас ожидает радость впереди.
Люблю тебя и знаю, что любима.

Чтоб счастье впопыхах не проглядели,
к нам ангелы невидимо слетели.


– 8 –

К нам ангелы невидимо слетели.
Ты слышишь шелест невесомых крыл?
В саду Эдемском яблоки созрели,
а трогать их Создатель запретил.

Мы бродим в райских кущах беспечально,
любовью до краёв упоены,
не ведая о том, что изначально
печали в тех плодах заключены.

Скажи, кто это яблоко однажды
вложил в твою раскрытую ладонь?
Чтоб, мучаясь от голода и жажды,
мы упустили АВГУСТА огонь?

Как искры, вспыхнул Леонидов след.
Увидим ли их бесподобный свет?


– 9 –

Увидим ли их бесподобный свет?
Пропали в темноте метеориты.
Над нами звездопада больше нет,
и тайны тайн по-прежнему сокрыты.

Всё чаще дождь стучит теперь в окно,
слабее аромат и звуки лета.
Нам остаётся только лишь одно –
писать стихи, как письма без ответа.

СЕНТЯБРЬ щедр. Но увядает сад.
Плодами переполнены корзины.
Когда на юг все птицы улетят,
допишет осень грустные картины.

Лететь хочу с пернатой стаей вместе.
Услышим ли их радостные песни?


– 10 –

Услышим ли их радостные песни?
Без птиц умолкли рощи и поля.
И, как жених о проданной невесте,
печалится остывшая земля.

Не лучше ли с тобою спеть дуэтом,
зажечь свечу и развести огонь?
Стань, как бывало, бардом и поэтом,
гитарную струну легонько тронь.

Наполни дом и душу песней новой.
Всё вырази, о чём молчать невмочь.
Я разделить по-прежнему готова
с тобою ОКТЯБРЯ глухую ночь.

Нас музыка убережёт от бед,
быть может, год, а, может, сотни лет.


– 11 –

Быть может, год, а, может, сотни лет
в душе продлится осень золотая.
За октябрём НОЯБРЬ идёт вослед,
с деревьев лист последний обрывая.

Как холодно, как сыро и темно…
Спасенье только в доме у камина.
Известно в мире каждому давно:
предзимье – невесёлая картина.

Художник-осень, видно, пожалел
для этих дней фантазии и краски.
Природу в чёрно-белое одел,
лишив её и доброты, и ласки.

Но неспроста в забытом всеми месте
нам суждено прожить с тобою вместе.


– 12 –

Нам суждено прожить с тобою вместе,
печаль и радость поровну деля.
Но календарь принёс благие вести –
мы добрались, мой друг, до ДЕКАБРЯ!

Он всё, что было пройдено, итожит,
даря успокоение душе.
Пускай её сомненья не тревожат,
мы перемены чувствуем уже.

В урочный час себе на удивленье
отпразднуем надежды торжество.
 
Звезда над Вифлеемом во спасенье
взошла, предвосхищая Рождество!

Слышны не будут неба голоса,
доколе ты не веришь в чудеса.


– 13 –
 
Доколе ты не веришь в чудеса,
то сомневаться будешь бесконечно.
Позволь же заглянуть в твои глаза
и руки снова положить на плечи.

Коль нету веры, нету и любви.
Лишь в ней одной спасенье и награда.
Любовь – от Бога, что ни говори.
Всё в ней, всегда, и лучшего не надо.

Смотри, снежинки кружатся опять.
Потом весна придёт в цветенье нежном.
За ней наступит лета благодать,
а следом осень в праздничных одеждах…

Тому, кто глух к природы голосам,
всё сказанное – просто словеса.


– 14 –

Всё сказанное – просто словеса.
Не верь словам, они недолговечны.
Нас вере учат только Небеса
и Тот, кто для людей Вочеловечен.
Его молчанье было громче слов.
Внимать Ему способно только сердце.
Он – Истина по имени Любовь,
и никуда от этого не деться.

Года бегут. Их бег не удержать.
По силам груз, по вере – воздаянье.
А мы с тобой торопимся опять
под бой курантов загадать желанье.

Рай неземной откроется тотчас,
когда часы пробьют двенадцать раз.


– 15 –

Когда часы пробьют двенадцать раз,
замкнётся круг, и новый год настанет.
Не отводи своих лучистых глаз:
твой взгляд меня сегодня не поранит.

Толпою побегут за днями дни
под нежное звучание свирели.
Мы снова в этом мире не одни –
к нам ангелы невидимо слетели.

Увидим ли их бесподобный свет?
Услышим ли их радостные песни?
Быть может, год, а, может, сотни лет
нам суждено прожить с тобою вместе.

Доколе ты не веришь в чудеса,
всё сказанное – просто словеса.


Александр Шкурко

Шкурко Александр Андреевич, родился в 1937 г. в селе Солова на Брянщине. Предпочитает писать сонеты, по его словам, власть "железного канона" завораживает и  закаляет. Увлечение искусством эпохи Возрождения нашло своё отражение в тематике сонетов.

Женщине

Как не воспеть, что многие века
Её душа чиста, светла, бездонна.
И так скромна, умом так велика
Супруга, мать, и муза, и мадонна!

Нет, не ланита, попросту щека, –
Она к житейской речи благосклонна.
Но с табуретки кухонной, как с трона,
Руководит десница, не рука!

Портрет совсем на светский не похож.
Теперь смешно твердить одно и то ж
О Красоте – и больше ничего.

Во время пира, празднества и в храме
Сонет дарили раньше знатной даме, –
Я посвящаю женщине его!

"Неизвестная" И.Н. Крамского

Изящный облик, милые черты,
И вот уже у зрителя смятенье:
О, как она достойна восхищенья, –
Вот образец манящей красоты!
Аристократка?.. Содержанка ты?
Нам не дано узнать происхожденья.
В глазах – загадка, скрытое  мученье;
Быть может, крах надежды и мечты.

У "Неизвестной" – веский аргумент
Взойти на самый высший  постамент:
"Портретного искусства апогей!"

Храни нас Бог от злого пересуда,
Но так прекрасно всё же это чудо –
Мы фимиам курить готовы ей…


Мона Лиза

Невозмутимость, гордая осанка,
На прошлое двусмысленный намёк…
Ты знала страсть, – отнюдь не пуританка, –
В твоих глазах насмешка и упрёк.

Так в чём твоя загадка, итальянка?      
Ответа срок давно уже истёк.
А  простодушным так и невдомёк:
Ей даже льстят признанья – "интриганка!"

Не отпускает цепкий этот взгляд,
И встрече с ним теперь уже не рад,   
И скрытый  страх сопутствует картине…   

О, волшебство! О, гения  печать! –
Суметь в одной улыбке передать
Живой натуры тайные глубины!
"Рождение Венеры" Боттичелли

Немой восторг проснувшейся весны,
Гармонии угаданная мера, –
Картиной этой все восхищены:
Здесь красоты возвышенная сфера,

В ней словно воплотились грёзы, сны.
Парад открыт! Вселенская премьера:
Ещё мгновенье – в мир шагнёт Венера,
Творенье ветра, пены и волны.

И в плен берёт надолго, навсегда
Любви Богиня, яркая звезда.
И радость встречи с нею велика.

Языческое плоти совершенство
Дарует людям высшее блаженство –
Как эталон на многие века!


"Грачи прилетели" А.К. Саврасова   

Снежок подёрнут тусклым серебром, 
И кое-где на лужах солнца блики…
И ждёшь: весна порадует добром!
И не сдержать в душе восторга клики.

Родной России так близки нам лики:
И благовест – как гимн, как вешний гром –
Осевшей колокольни за бугром,
И стай грачиных радостные крики.

И нежной грустью трогает до слёз
Тот хоровод хромых калек-берёз…
Не всем такие чувства ныне милы. 
Не по нутру картины русский дух,
О том вещают нагло, громко, вслух
Искусства современные громилы.


"Последний день Помпеи" Карла Брюллова

Везувий в гневе. Страшный час настал:
Разгул стихий, всеобщее смятенье,
Раскаты грома, молнии свеченье,
Всё ближе лавы смертоносный вал…

Неотвратим трагический финал.
Нет у живых и шанса на спасенье.
Рок не щадит. И мукам в довершенье –
Прощанья неизбежный ритуал.

Та катастрофа вместе всех свела.
Страх обуял и души и тела,
Прекрасные последней красотой.

Брюллов не зря был назван "Карл Великий"…
А в жизни человеческие лики
Накрыл восьмиметровый пепла слой.


"Над вечным покоем" И. Левитана 

Родной природы тема глубока:
Щемящих чувств оживших задушевность,
И полотна печальная напевность,
И грусть, и боль, и нежность, и тоска…

Часовни старой тёмная доска
Хранит свою таинственную древность;
Десятки лет – всё та же повседневность;
Она вся в прошлом. Чем же так близка?

Давно никто к могилам не идёт,
Их не щадит забвения налёт.
Ничто не вечно в памяти людской.

Кресты забыты всеми. Ныне сами
Беседуют безмолвно с небесами.
Здесь тишина. Покой. Навек покой…


"Весна" Сандро Боттичелли

Век золотой, душевный и простой:
Красою совершенной любованье,
И нежной, пылкой страсти ожиданье,
И танец граций – лёгкий, неземной…

В саду Венеры – нега и покой.
Общенья нет – лишь самосозерцанье,
Весны – бессменной, вечной! – ликованье,
Где каждый занят только сам собой.

Волна восторга льётся через край;
Как гармонично всё! Желанный рай?
То волшебство растрогает до слёз.

Уйти б от груза вечных колебаний,
Забот, тревог, раздумий и страданий, –
Пусть ненадолго, – в мир их сладких грёз!


 
У. Шекспир

Великий гений всех времён и стран,
Знаток тончайший жанров лицедейства
Изобразил страстей людских вулкан,
Всю гамму чувств – от дружбы до злодейства.

Он честен, нет и тени фарисейства,
Но в пьесах – искушённый "интриган".
И вот ажурной лентой вьётся действо,
Дворец ли это, жалкий балаган...

Коварство, месть, предательство, любовь –
И жертв невинных льётся, льётся кровь,
И ни к чему о правде жизни споры.

Столь утончённый дар бесспорно прав,
Ведь у него совсем другой устав:
Весь мир – театр, и люди  в нём  актёры…
      

Л. Н. Толстой

Ему любой подходит важный "сан".
Мыслитель. Многогранная натура.
Волшебник прозы. Знатная фигура.
Мудрец и правдолюб. И великан.

Хотел изжить и злобу и обман;
Непротивленье злу – вот и микстура,
Что победит насилия дурман,
А обществу привьёт любви культуру.

Те идеалы напрочь поглотила
Гримаса века, тягостная сила –
Тлетворная безвременья печать.

О, как мы измельчали, в самом деле:
Ряды Болконских сильно поредели,
Да и Наташ Ростовых не сыскать…
            

Н. В. Гоголь

Тончайший лирик, истинный мудрец,
Загадочный, таинственный писатель,
Характеров и нравов собиратель, –
Русь разбудил он смехом, наконец.

Его герои – точный образец:
Чиновник, крепостник и обыватель,
Легенд народных страстный обожатель,
Заправский враль и мёртвых душ купец.

Слух не пустой: "К нам едет ревизор!"
И совершится не один побор –
России вековые гнойники…

Да и теперь – те  беды, те порядки:
Наживы бал, где также правят взятки,
Дороги те же, те же дураки…

Ф. М. Достоевский

В литературе свой, особый след –
Постиг любви людской метаморфозы,
Где явь – как жуткий сон, лишённый грёзы,
Средь романистов лучший сердцевед.
Восторг и муки, нежность, боль и бред;
Интриг, земных страстей апофеозы;
Униженных и оскорблённых слёзы;
И язвы душ – источник тяжких бед…

И чтоб избавить общество от скверны,
На первый взгляд для многих эфемерный
И необычный дан ориентир:

Не государства лучшее устройство,
И не о нравах падших беспокойство,
Но Красота, спасающая мир…


А.Н. Островский

Умел народной жизни вскрыть пласты –
Российский дух буквально в каждой фразе.
Подметил в людях скрытые черты:
Покорность и протест в их тайной связи…

Герои пьес понятны и просты,
Что явлены в своей же ипостаси:
И благородству место есть. И грязи.
Чисты душой. Но чаще – нечисты. 

Прекрасно знал Замоскворечья быт,
И что язык родной здесь не забыт.
Сословных нравов создал образец:

Паразитизм и лень, к труду презренье,
Злость, самодурство, хамское глумленье –
Жестокий, алчный мир волков-овец…

А.П. Чехов

Он утончён. Эстет. Интеллигент.
И земский врач. И модный литератор.
Людских пороков смелый препаратор.
И лекарь душ в бездушье гиблых лет!

Настал для пьес признания момент!
Как автор мудр! Психолог и новатор,
И, слава Богу, не морализатор,
И не сулит героям постамент.

Пусть бытия гнетёт порочный круг,
И беспросветен общества недуг, –
В них поиск смысла жизни не угас.

В  мещанском мире пошлости, бездушья,
Засилья лени, лжи и равнодушья
Они живут, они сильнее нас…


Александр Невский
                "Не в силе Бог, а в правде"
                Александр Невский

Храбрец. Решал нередко силой споры.
Когда с врагом исчерпан диалог,
Был предсказуем битвы эпилог –
Тевтонцев, шведов гибли командоры.

Чтоб с ханами вести переговоры,
Был терпелив; смирить гордыню мог:
Уж больно разорителен облог, –
Народ гнетут бесчинства и поборы…

Наверно, Божий вёл его наказ;
От разоренья Русь спасал не раз
Князь-патриот, сам смертный, не Мессия. 

Он не забыт и в двадцать первый век:
Святой, великий этот человек
Увенчан славным именем "Россия"!


* * *

Скорей за дело, это решено:
Азы поэзии пройти сначала,
Чтоб мастерства и выдержки хватало
Соткать из слов живое полотно.

На том пути то яма, то бревно,
К другим счастливцам Муза убегала.
Но вот забрезжит тусклый луч финала,
И покорится рифма всё равно.

Стихам рождаться в муках суждено:
Ошибок – воз, и промахов достало.
А из достоинств разве лишь одно –
Я сам ценю их, к счастью, очень мало.

Но жжёт поэта вечная печать:
Не в силах Красоту не замечать!


Заключительное слово

Дорогой читатель! Вот и окончилась книга. Нам бы очень хотелось:
во-первых, узнать твою оценку нашего творчества. Это можно сделать через Интернет, написав нам по адресу: vladgalperin@yavdex.ru или bnal79@mail.ru ;
во-вторых, если ты пишешь стихи, то мы были бы рады видеть тебя на наших семинарах, которые проходят первый и третий понедельники в Доме юного техника, ком.16 по адресу: м. Багратионовская, ул. Новозаводская, д. 25.

Руководитель ЛИТО им. А. Недогонова
Владимир Гальперин