Заберите мою память

Заберите мою память.
                Повесть.


         1

Солнце жарило, как ненормальное. Светлые его лучи пробивали прозрачность стекла, охватывали пол, стены, мебель, даже немного потолка. В воздухе парили лёгкие пылинки, кружась и то поднимаясь, то опускаясь на старый деревянный пол. Был полдень.
В квартире было душно. Не хватало свежего воздуха, и даже открытые настежь форточки не спасали. Из крана в ванной тоненькой струйкой текла едва прохладная вода, с шумом отправляясь в водосток и продолжая свой путь по многочисленным трубам. Воде было хорошо. Её не беспокоили лучи света и пылинки, глупо кружащие в горячем воздухе.
За стенами дома, стоявшего на краю леса, не было людей. Деревья шумели листвой, перешёптываясь и что-то обсуждая. Где-то вдалеке резво чирикали лесные птицы, перекликаясь и соревнуясь на скорость полётов меж ветвей деревьев. Лес жил привычной жизнью. Лес дышал. А мне дышать было трудно.
Я лежал на берегу широкой реки, протекающей возле самого леса, и дышал горячим летним воздухом. Надо мной шумно гудели стрекозы, иногда сцепляясь между собой и продолжая полёт вдвоём, а то и втроём. Над водой кричали беспокойные пугливые чайки, вылавливая мелкую рыбёшку. Я изредка кидал птицам хлеб, и они ловили его прямо налету. Вот же жадные создания…
Перевернувшись с живота на спину, я поспешил зажмуриться. Солнечные лучики заползали прямо под веки, ослепляя и не позволяя мне уснуть даже на пару минуточек. Недовольно пыхтя, я положил на лицо свою кепку и так уснул, спокойно наслаждаясь тишиной и журчанием реки, да редкими вскриками чаек.

2


Откуда-то сверху капала холодная вода, разбиваясь о гнилой пол чердака. Пахло сыростью и гнилыми тряпками. Разгребая завалы мусора и старых вещей, я старался не обращать внимания на звонко капающую воду. Проклятая старая крыша… Когда я уже смогу её залатать?
Отбросив в сторону очередное тряпьё, я, наконец, нашёл то, что искал – большой сундук с тяжёлыми ржавыми засовами. Он был тёмный, с резьбой металлического цвета, и пах древесиной. Кажется, дубом. На ощупь сундук был грубоватый и немного шершавый.
Найдя в кармане ключ от сундука, я потёр его большим пальцем (зачем?) и вставил в первый засов. Ключ вошёл легко и даже не застрял. Повернув его пару раз, я проделал то же самое со вторым засовом. Замок щёлкнул, и крышка сундука с едва слышимым скрипом приподнялась. Моё сердце бешено забилось, отбивая фальцет и разбрасывая пульсацию по каждому сантиметру тела. Мне было страшно видеть то, что лежало в сундуке.
Глубоко вздохнув, я всё же собрался, положил руки на сундук и медленно отставил крышку в сторону. Вы, верно, думаете, что я увидел там какого-то монстра или чью-нибудь обглоданную голову? Нет. На меня смотрели не пустые глазницы черепа или какая-то неизвестная тварь, о нет. На меня смотрели конверты, фотографии, вырезки из газет, обрывки рисунков и ещё много всего, что эти годы тревожило мою память. На меня смотрел мой самый жуткий страх – прошлое. Оно глядело и ухмылялось, видя мою ничтожность.
Разглядывая ворох различных конвертов, бумаг и прочего мусора, я думал. Долго думал о том, что же произошло со мной за всю мою короткую жизнь. Я смотрел на некоторые нераскрытые конверты, на обожжённые языками пламени фотографии, на смятые клочки бумаги, и не мог вспомнить себя в прошлом. Не мог понять, что же случилось. Когда я перестал верить всем? Когда я перестал верить с е б е ? я думал об этом и не замечал, что с крыши начало капать сильнее. Я б о я л с я  потревожить моё дремлющее прошлое, боялся остаться в нём, боялся, что не смогу выбраться из него. Впервые меня обуздал такой страх. Сковывающий, липкий и холодный.
Выйдя из некой прострации, я глубоко вздохнул и взял один из конвертов так осторожно, словно он был сделан не из бумаги, а из тончайшего хрусталя. Гладкость конверта словно кольнула кончики пальцев, но я не обратил на это внимания. Я был сконцентрирован на запахе.
Прошлое пахнет чернилами и мятой.


3

Мне было около десяти лет, когда мы с отцом пошли на небольшой пруд, чтобы поплавать и распугать всех лягушек в округе. Этот пруд очень старый, не особо большой, но глубокий. По самому дну там бьют холодные воды ключей, которые никогда не становятся теплее, даже на пару градусов. Я никогда не понимал, почему на дне бьёт ледяная вода, а отец мне никогда и не объяснял.
В тот день на пруду было много людей, поскольку денёк выдался жарким, и все спешили поплавать в прохладной воде. По берегу пруда росло много кустов и деревьев, в основном это были ивы, склонившиеся к мутноватой воде и ронявшие в неё свои тонкие веточки.
Я на всех парах нёсся к берегу, не видя под ногами абсолютно ничего. Зацепившись ногой за большие корни какого-то дерева, я взвизгнул и чуть не пропахал носом влажную землю.
- Под ноги смотри, чумной. – Сзади послышался голос папы, и я сразу пошёл спокойнее, уже внимательно смотря, куда наступаю. От воды пахло влагой и рыбой. Папа говорил, что здесь иногда можно поймать небольших окуней, но здесь они какие-то дохлые, «будто только из Освенцима сбежали». А ещё были слышны детские радостные крики и довольные голоса взрослых. Значит, вода не слишком холодная. Это хорошо, поскольку я часто болею, и из-за этого папа называет меня «инфекция».
Разложив вещи на берегу, я с интересом посмотрел на отца. Тот откуда-то взял большую пустую пластиковую бутылку и протянул её мне. – Держи. Пойдёшь плавать – не отпускай её, а то утонешь и поминай, как звали. Так хоть на плаву будешь.
Я плохо понимал, зачем мне пустая бутылка, но всё же кивнул и взял её.
- Пап, можно я пойду? Ну можно? – С мольбой смотря на отца, я отчаянно прижимал бутылку к себе, смотря в глаза папы.
- Иди, иди, а то заплачешь ещё. – Радостно улыбаясь, я побежал к прохладной воде. Отец что-то кричал про то, чтобы я далеко не заплывал. Да я и не смогу, плавать-то всё равно не умею.
Обхватив бутылку руками, я осторожно зашёл в воду по грудь и оторвал ноги от дна, покрытого длинными мягкими водорослями. Папа не соврал: бутылка держала меня, и я не тонул. Безмерно радуясь этому, я широко улыбался и двигал ногами, проплывая небольшой кружок. Вода приятно обволакивала и слегка выталкивала из себя. Иногда я помогал себе одной рукой, крепко прижимая бутылку к груди другой и вытягивая шею, чтобы оглядеть весь пруд. Много людей, лай собак, какая-то музыка. Всё так шумно и пёстро!
Радостно улыбаясь, я всё плыл и плыл, и в какой-то момент я забыл о том, что я инфекция, которая не умеет плавать. Выпустив бутылку из мокрых рук, я проплыл от силы метра два, барахтаясь и вдруг понимая, что тону.
Я пошёл на дно. Вода залила уши, нос и пробивалась в лёгкие и желудок. Я почувствовал себя рыбой, которая пропускает воду через свои жабры. Только вот я совсем не рыба, и жабр у меня нет.
Где-то вдалеке я услышал всплеск и движение волны. Сквозь мутную толщу воды и пузыри, вылетающие из моего рта, я увидел мужские руки, тянущиеся ко мне. В следующую секунду меня вытащил из воды отец.
- Вот ведь шелупонь! Говорил же, держись за бутылку! Говорил, чтоб не уплывал далеко! Не смей матери ляпнуть, что чуть не утонул! Вот ведь шелупонь, вот мелюзга…
Отец долго ещё ворчал, а я сидел на берегу, обёрнутый в покрывало, и стучал зубами. С тех пор плаваю я только в ванной, а во всякие речки и пруды захожу только по колени.

4

Под кровать я часто запихиваю всякую ерунду: книги, стаканы, иногда даже вещи и одежду, так что под моим диваном, наверное, можно найти портал в другую страну.
Я лежал под кроватью и слушал, как ругаются мама и дед. Дедушка меня совсем не любит, хоть я и всегда бегу ему навстречу, когда он возвращается с работы. Хотя, однажды он дал мне очищенную морковку и сказал, чтобы я съел её с растительным маслом. Кивнув, я пошёл на кухню, но морковку съел без масла, ибо не люблю его.
А сейчас мама и дед ругаются. Он что-то кричит про мелкое отродье (это я), а мама кричит ему в ответ, чтобы он не говорил про ребёнка (снова я) всякую дрянь. В квартире вкусно пахло – мама делала блины на кухне. Кажется, там они и ругаются. Дед снова что-то грубо гаркнул, и тут же получил в лоб горячей лопаточкой для блинов.
Я всё лежал и лежал, разглядывая кроватные доски, на которых покоились серые пылинки. от нечего делать я сдувал их и наблюдал, как они, потревоженные, начинали плавно кружиться надо мной. Это зрелище казалось мне чем-то невообразимо красивым, словно это не обычная пыль, а изящные маленькие балерины, парящие в воздухе. Я лежал и смотрел на пыль, а пыль кружилась, смотрела на меня и оседала на моей одежде.
Ругань постепенно стихла, и я вылез из-под кровати.

5

У меня никогда не получалось делать то, чего я не хотел. Ну не выходило, хоть ты лоб разбей! То ли из принципа, то ли потому, что мне что-то не позволяло. Я не мог понять математику. Точнее не хотел её понимать. Я не понимал людей, которые общаясь от силы неделю уже клянутся друг другу в вечной любви. Почему они это говорят? Разве они достаточно знают друг друга, чтобы давать настолько серьёзные обещания? Или это я стал настолько чёрствым и уже ни черта не смыслю в чувствах?
В детстве я был очень влюбчивым. И влюблённость моя долго не проходила, мучая меня своей безответностью. Как-то раз умудрился я втюриться в свою одноклассницу. Не знаю даже, что меня на это толкнуло: была она далеко не красавица, белёсая, худощавая, да и к тому же заикалась. Но ведь что-то же меня в ней должно было цеплять? Наверное, некая её невинность и глупость в голубых глазах с белыми ресницами. Именно эта глупость и непонимание в её взгляде заставляло моё сердце биться, как ненормальное, но об этом я никому не говорил.
Время шло, а я продолжал сохнуть по ней. С трепетанием слушал её смех в окружении одноклассниц, наблюдал, как она переплетает свои белые косички и поправляет чуть помятый сарафанчик. Она всецело приковывала к себе моё внимание, и как бы я ни старался, не думать о ней у меня не получалось.
Поскольку во времена моего детства у меня уже был компьютер и интернет, я сидел в различных социальных сетях. А ещё я круглыми сутками сидел в чате и ждал там мою одноклассницу. Когда она заходила в онлайн, то я сразу писал ей. Переписки наши были короткими и глупыми, чаще всего вообще бессмысленными, но мне хватало и этого. Мне бы лишь немного её внимания… Даже когда она писала мне, что занята и не может сейчас говорить, я всё равно был на седьмом небе, ведь она мне ответила!
И однажды я решил написать ей о накопившихся во мне чувствах. Я писал долго, старательно, попутно исправляя грамматические ошибки. Писал о том, как она мне нравится, как мне нравится её скромность и непонимание во взгляде, как я по ночам думаю о ней и во сне опять же вижу её. И каково было моё счастье, когда я прочитал её ответ: «Знаешь, а ты тоже мне нравишься. Ты не такой, как остальные мальчишки». Для меня эти два коротеньких предложения значили многое, поэтому я просто сидел и глупо улыбался, не зная, куда девать свои эмоции. Я ей тоже нравлюсь! Боже, как я счастлив! Я не собирался делиться с кем-нибудь своим счастьем, потому что оно было только моим и ничьим больше. Об этой переписке я никому не рассказал, даже маме. Даже лучшему (на тот момент) другу. Мне казалось, что если я расскажу об этом всем, то моё персональное счастье перейдёт к другим и оставит меня.
Спать я лёг с чувством полнейшей эйфории, и мне хотелось поскорее пойти утром в школу, чтобы увидеть небесного цвета глаза и белые-белые аккуратные косички.
Весь следующий день я был словно в вакууме. На неё я старался не смотреть, смущался, отводил глаза, а она снова хихикала в окружении подружек. Тогда её голос казался мне ещё слаще, ещё красивее и искреннее. Мне безумно хотелось подойти к ней, взять за руку и звонко поцеловать в щеку, но я знал, что нельзя при одноклассниках. А если после школы, когда все разойдутся? Нет, после уроков домой идут учителя, тоже могут увидеть… Эти сомнения терзали и терзали меня, и всё-таки я решил пока что не торопиться. Для начала нужно было перебороть в себе это дикое глупое смущение, а потом уже посмотрим.
После уроков я мчался домой на всех парах. Я знал, что после школы она зайдёт в чат, и уж тогда я смогу написать ей. Даже не поев и толком не раздевшись, я поскорее сел за компьютер, который безбожно тормозил, словно дразня меня. Мысленно проклиная этот кусок железа, я наконец дождался, когда он загрузится, и зашёл в чат. Как я и думал, одноклассница была уже там. Я кликнул на её никнейм и посмотрел на открывшееся окошко, не зная, что писать. Ещё пару минут назад я уже представлял, как буду писать ей стихи и отправлять их, а сейчас сидел, как баран, и глупо пялился в монитор, положив руки на компьютерный столик. И знаете, что? Она сама мне написала.
Но лучше бы она этого не делала.
«Привет. Знаешь, забудь про вчерашнее, я пошутила неудачно. Ты ведь не обижаешься на простую шутку? :)»
Нет, я вовсе не обижался, ещё чего. Я был просто подавлен, разбит, искромсан в пыль и выброшен. Я не знал, что и думать. Во мне бушевали цунами и ураганы, на глаза предательски наворачивались слёзы, но я не плакал. Нельзя было плакать. Собрав волю в кулак, я прямо и лаконично написал ей «Дура!!!» и вышел из чата. Мне не хотелось абсолютно ничего. Наверное, это называется «депрессия», когда ты подавлен и ничего не хочешь.
С того момента прошло немало времени, а я всё так же боюсь доверять и любить.

6

В вас когда-нибудь бросали камни? В меня бросали. Это было в школе, классе в четвёртом, кажется. Я торопился домой после уроков, проходя школьный дворик быстрым шагом и смотря под ноги. Где-то позади раздался крик: «Смотрите, вон этот хлюпик!».
В следующую секунду в меня полетели камни. Знаете, острые такие, что-то вроде дроблёных кусков асфальта. Я даже не знал, что это за ребята, почему они так больно кидаются камнями, и что же такого я им сделал? Чувствуя, как очередной камень приложился к затылку, я побежал, стискивая зубы и слыша смех мальчишек.
Ещё камнями в меня кидался мой сосед по дому. Ну его я хотя бы могу понять – я был сильнее и старше него, поэтому он меня боялся и старался как-то продемонстрировать, что он круче меня. Не знаю, почему в его понимании крутость проявлялась в швырянии камнями в мою спину.
Почему люди жестоки?

7

Единственным действительно ярким моим запоминанием стала наша с отцом поездка на большую реку, по которой ходили теплоходы и где было много рыбаков, а значит, как я думал, и рыбы. Приехали мы ненадолго, буквально на пару денёчков. Это было летом. За городом солнце более кусачее и жаркое, температура доходила до тридцати пяти градусов в тени, и, мне думалось, до миллиона там, где тени не было. С реки веяло какой-то тухлятиной, но я не обращал на это внимания и резво бегал по щиколотку в воде, собирая для рыбалки моллюсков в двух створках. Я думал, что это мидии, но папа сказал, что это никакие не мидии, а обычные беззубки, и что рыба очень их любит. Я предложил ему сварить и попробовать парочку таких беззубок, но он сказал, что не будет есть такую дрянь.
Набрав достаточно моллюсков в ведёрко, мы погрузили спиннинги, снасти и наше продовольствие в большую зелёную резиновую лодку, мы завели мотор и поплыли на середину реки. Папа сказал, что рыбы там тьма тьмущая. Но, сколько бы я не вытягивал шею, рыбы я не увидел. Наверное, она вся испугалась звука мотора и уплыла поглубже.
Солнце пекло и пекло, обжигая мою бледную оголённую кожу. Пока папа ловил рыбу на беззубок, я лежал на дне лодки, свесив голову с бортика и закрыв глаза. Отец что-то довольно говорил. Значит, клёв удался. По крайней мере, папа не жаловался.
Я не знаю, сколько мы так провели времени под палящим солнцем. Думаю, часа четыре, не меньше. Когда мы плыли обратно к берегу, кожа на моих ногах и руках стала краснее, и я чувствовал, что выспаться у меня не получится из-за боли.
Пока мы плыли, меня начало немного мутить. Я вспомнил, что такое состояние называется «морская болезнь», но меня это не утешило. Я устало свесил голову и смотрел на перевёрнутый в моих глазах берег. Шумела холодная вода, орали сумасшедшие чайки, раздавалось ворчание других рыбаков. Жизнь на реке шла своим чередом, и никому не было дела до парня, который обгорел, как рак, и мечтал поскорее сойти на берег.
- Эй, смотри, это кто там? – Бодрый голос отца заставил меня посмотреть в сторону, на которую он указывал. Я сощурился, видя каких-то чёрно-белых птиц, толпившихся у самой кромки воды и что-то выклёвывающих из песка.
- Это пингвины? – Я проговорил хриплым голосом и посмотрел на отца. Тот в свою очередь посмотрел на меня, как на умственно отсталого.
- Сам ты пингвин, дурень. Чайки это. – Действительно, чайки… Махнув на отца рукой, я снова закрыл глаза. Идите вы все: и рыба, и солнце, и рыбаки, и чайки. Спать я хочу.

8

Расскажу вам очередную историю неудачной любви.
Поскольку я к этому чувству стал относиться с недоверием, то к себе больше никого не подпускал класса до седьмого точно. Но вот однажды мне в симпатии призналась девчонка из параллельного класса. Рыжая, конопатая, с почти прозрачными ресницами и пухловатыми щеками. Обычная, в общем, девчонка.
Бегать она за мной начала в конце учебного года. На дворе был конец мая. Со дня на день должен был настать жаркий солнечный июнь. В конце седьмого класса мы ходили на отработку – таскали воду в лейках, сажали всякие цветочки, пропалывали, убирали корешки, короче, трудились во благо школы. На каждой отработке я замечал, как эта рыжая смотрит на меня и строи прозрачные глазки, мило похлопывая почти невидимыми ресницами. На данного рода заигрывания я отвечал фырканьем и брызганьем в неё водой из лейки.
На мои колкости она не реагировала и заливисто смеялась, поправляя мокрый подол сарафанчика и думая, что это я так взаимностью отвечаю. Ага, щас! Знаю я теперь вас, женщин. Одной поверил, но на другую уже не клюну!
Время шло. После отработки девчонка назойливо звала меня гулять. И я, наконец, сдался. Не потому, что влюбился в неё, а потому, чтобы она поскорее от меня отстала.
Мы гуляли. Гуляли почти весь июль, постоянно торчали на горячей улице, ходили в частный сектор, брызгались водой из колонок. Она оказалась вполне нормальной, с ней было довольно весело. Правда, она была немного глуповата. Но в наше время все люди немного с прибабахом, так что я не был особо удивлён.
Однажды, когда мы гуляли, внезапно пошёл дождь. Небо вмиг стало угрюмо-серым, рокотал гром, моросили мелкие, но частые и холодные противные капли. Я, как джентльмен, накинул на рыжую свою куртку, и мы побежали к её дому. Я решил проводить её, чтобы ей не было скучно идти одной, да и чтобы она не промокла.
Пока мы бежали, то смеялись, хихикая и прячась под курткой. А когда почти добежали, она внезапно остановилась и посмотрела на меня своими голубыми глазами:
- Можно я тебя поцелую?
Сказать что-нибудь вразумительное в ответ я не смог. Я не умел целоваться. Да и не хотелось особо. Но чтобы не расстраивать её, я кивнул. Девчонка подошла ко мне, поднялась на цыпочки и дотронулась своими губами до моих. Её губы мне не понравились, если честно. Какие-то грубоватые и мокрые… И тут она высунула язык и провела им по моим губам!! В тот момент в моей голове началась истерика. Что-то вроде «фу! Слюни! Гадость! Бе!». Я поспешил отстраниться от неё. Она же в ответ мне скромно улыбнулась, и мы пошли дальше. После этого случая я день ходил, как будто в тумане.
Буквально через месяц мой мир снова рухнул.
Уже не помню, откуда я это узнал, но оказалось, что эта рыжая поспорила на меня со своей одноклассницей, мол, сможет меня в себя влюбить. И знаете, на что они поспорили? На две шоколадки.
После прогулки я вернулся домой и обратился к маме: - мам. Я стою две шоколадки. – Сказав это, я, под непонимающий взгляд матери, ушёл в свою комнату и закрылся там.

9

Я довольно долго общался по интернету с одним парнем. За четыре (а уже пять) годков мы успели сдружиться и стать лучшими друзьями. Наверное, я заводил частые знакомства в интернете потому, что в реальной жизни у меня был только один самый лучший друг.
Так вот. С этим интернетным другом мы были просто как братья. Понимали друг друга с полу слова, находили общие темы для разговоров, поддерживали друг друга в трудную минуту. Я думал, что так будет всегда. Правда, я честно так думал.
После учёбы я очень устал. Да и к тому же поругался с другом, и он холодно общался со мной уже целую неделю. Неделю! Для меня это много. Я пытался поговорить с ним, узнать, что случилось. Но он молчал и игнорировал. А однажды написал мне: «Ты мне больше не нужен. Пока.»
Знаете… Мне было обидно. До слёз обидно. Даже больше не от того, что меня бросил лучший друг, который мне так дорог, а от осознания того, что таких людей в моей жизни будет очень и очень много. Я плакал ночью, и мне не стыдно. Я плакал оттого, что не мог в это поверить. Я ещё долго писал этому парню, пытался как-то наладить всё, но было тщетно.
Но сейчас мы снова общаемся, представляете? Не так тепло, как раньше, но общаемся. Мама говорит, что я идиот, и что об меня вытирают ноги. Папа не говорит вообще ничего.
А я идиот.
И об меня вытирают ноги.
И так будет всегда. «Ведь я умею прощать, и я прощаю.» (с)

10

Я лежал на полу и смотрел в потолок, поклеенный белыми обоями. Хорошие обои, немецкие. Двадцать лет уже держатся на потолке, и только маленький уголочек отклеился.
Было солнечно. Вокруг меня валялись обрывки писем, конвертов, разорванный браслет. Это всё – моё прошлое, и сейчас я хочу его забыть. Я хочу его сжечь. Но я же слабый. Я такой же, как и все люди. И ничем от них не отличаюсь.
На грудь будто что-то давило. От окна дул холодный ветер, и от него по коже разносились мурашки, заставляя волоски на моём теле подниматься и вставать дыбом.
В воздухе кружились едва видимые пылинки, вытанцовывая вальс. Когда-нибудь мы все станем пылью. И наши воспоминания станут пылью вместе с нами.
Человек всегда помнит. Бывает, что он не помнит самых радостных моментов жизни, но самые горестные он помнит всегда, потому что именно горесть заставляет человека жить. Как там говорится? «Всё, что нас не убивает, делает нас сильней»? Да. Так оно и есть. Память сжигает нас изнутри, заставляя плакать и помнить, помнить, помнить. Но разве это не прекрасно – чувствовать боль и знать, что ты ж и в о й .
Я лежал и лежал на холодном продутом полу, и мне было хорошо. Надо мной кружились пылинки, и им тоже было хорошо.
Каждый день человек вдыхает до трёх миллиардов пылинок.
Кажется, на сегодня с меня хватит.


От автора:

Хочу сказать тебе, дорогой читатель, что эта повесть абсолютно автобиографична. Разве что слегка подкорректирована для лучшего понимания.
Каждый, кто прочитает эту повесть, наверняка найдёт что-то, что когда-то беспокоило память и заставляло плакать. Это абсолютно нормально.
Я не указала в этой повести одного человека – мою лучшую подругу Машу. Но не указала лишь потому, что это грустная повесть, а с подругой у меня связаны только самые наилучшие воспоминания. Спасибо тебе :)
Живите, чтобы помнить. Помните, чтобы жить


С наилучшими пожеланиями,
Асадова Юлия,
26.01.2013