Память сердца

                Всего было принято для конвоирования  и отправления
                180 эшелонов по 65 вагонов в каждом  с общим количеством
                переселяемых 493269 человек. <…>. Срок пребывания
                эшелонов  в пути составляет  от 9 до 23 суток <…>.

                (Из телеграммы   начальника  конвойных  войск
                НКВД  генерала Бочкова Берии Л.П.).


                А по сторонам от железной дороги в этих краях
                лежали  великие пустынные  пространства…

                Чингиз Айтматов. И дольше века длится день


1
Помню я в дороге тяжкой
паровозов рёв протяжный,
виденный сквозь щель вагона
снежный край пустынно-голый.

Вой бурана, холод, голод,
трупы у дверей вагона…
Стоны, слёзы, cтоны, слёзы,
стук колёсный, стук колёсный.

Трупы кое-как – в сугробы,
краткая молитва –  к Богу.   
Небеса их примут души,               
а живым – крепиться духом.               

И опять в вагонах тесных –
в неизвестность, в неизвестность;
эшелоны под конвоем,
мы в неволе, мы в неволе.

Паровозы воют трубно,
и опять в вагонах – трупы,
стоны, слёзы, стоны, слёзы,
стук колёсный, стук колёсный…

2
Наш вагон в Терен-Узяке
отцепили, чем-то звякнув.
Нас вели на поселенье,
словно зеков, словно пленных.

Нас загнали в хлев-землянку
под надзором спецохранки:
мы – чеченцы, у чеченцев
статус спецпереселенцев.

В той землянке-коммуналке
спали на полу вповалку,
люди гибли, словно мухи,
с голодухи, с голодухи.

3
И другое поселенье
помню я, как сновиденье:
Сырдарьи пустынный берег,
край тоскливый, чахлый, бедный.

Мы одни там из чеченцев,
поневоле отщепенцы.
Выживали примитивно
инстинктивно, инстинктивно.

Мать, сгибаема бедою,
нас кормила лебедою…
Не до жиру, не до жиру,
быть бы живу, быть бы живу.

Пятеро детей – как трупы,
их спасти от смерти трудно:
младший умер первой жертвой,
я воскрес почти из мёртвых.

4
Помню в Кзыл-Орде бараки,
клеветнические враки,
провокации охранки,
межэтнические драки,
спецкомендатуры злобность,
мерзостных сексотов подлость
и наветы, и доносы,
и допросы, и допросы…

И была похуже доля:
исполнители Злой Воли
к каторжным работам в копях
приговаривали скопом
за неявку на подписку,
за поездку в гости к близким
и за память о Кавказе,
за молитвы, за намазы…

5
Помню я гоненья с детства,
с малолетства, с малолетства.
Перегрузками тех бедствий
тяготится память сердца.

В метастазах тех событий
память сердца, не забыть их;
шрамы памяти, как метки,
в каждом гене, в каждой клетке.

Будут помнить дети, внуки
пережитые мной муки:
переходит по наследству
память сердца, память сердца.