Память о печалях

С разрешения автора, моей мамы Татьяны Михайловны Захаровой, публикую на своей странице её эссе, слегка отредактированное мной.               


                ТАТЬЯНА ЗАХАРОВА

              ПАМЯТЬ О ПЕЧАЛЯХ ИЛИ ВОСПОМИНАНИЯ О СЕРГЕЕ ПАРАДЖАНОВЕ

                « Хоть бы кто взял и постирал мою рубашку».Сергей Параджанов

     Смотрю на поблекшую фотографию Сергея Параджанова, которую он мне подарил много лет назад в Киеве, с надписью «В память о печалях», и, как никогда, понимаю, что жизнь -  обитель печалей, а радости - всего лишь  результаты сопротивления нашей сущности этой обители, куда мы попали волею Божьей…
     Я знакома с Серёжей Параджановым с детства, мы жили в одном районе Тбилиси. Когда  мне исполнилось девять лет, Серёжу привела на мой день рождения  старшая сестрёнка Рита. Рита была школьной подругой сестры Сергея - Рузанны. Это было  12 декабря 1936 года.
     Аксиома: в памяти  остаются самые яркие моменты прошлого, которые раз и навсегда поражают наше  воображение. Помню, в квартире раздался звонок, и  я побежала открывать дверь. Рядом с сестрой стоял нарядный и красивый мальчик,  года на четыре  старше меня. Все звали его  Сержиком.
      На свой день рождения я надела балетную пачку, потому что в это время увлекалась балетом и ходила в хореографический кружок. Позже Сергей не раз с улыбкой сам вспоминал этот день и  меня, с его слов, «милообнажённую».
      Запомнился большой угловой диван с красивыми подушками, сидя на котором после весёлых игр и танцев,  мы  с друзьями пели популярную в то время песню со словами «Много славных девчат в коллективе, а ведь влюбишься только в одну». Серёжа посмотрел на меня и вдруг произнёс: «И я уже влюбился». Влюбилась и я…
     Через год в нашу счастливую семью пришла беда. Был арестован и расстрелян мой папа, в то время атташе советского посольства в Анкаре. Мы (я, Рита и мама) стали семьёй врага народа. Семнадцатилетнюю Риту  вызывали  в НКВД и предлагали отречься от отца, но она этого не сделала. Мама нигде не могла устроиться на работу, жить стало не на что.
    Вот тогда в наш дом пришёл отец Серёжи - Иосиф. Его, невысокого и тучного, часто можно было видеть сидящим на маленькой скамеечке у входа в комиссионный магазин на одной из центральных улиц тогдашнего Тбилиси – Дворцовой. (В дальнейшем, эта улица была расширена за счёт сноса зданий, в том числе  комиссионного магазина, и переименована в проспект Руставели). Иосиф умело скупал у посетителей комиссионки антикварные вещи, а потом продавал их на рынке. Благодаря ему были продано многое: мебель, пианино, безделушки, привезённые отцом из-за границы, платья…  Зато у нас  появились деньги на хлеб и надежда  выжить в это непростое время.
     Беда никогда не приходит одна. В судьбу ворвалась война, и жизнь стала ещё труднее. Серёжа часто бывал у нас, мы ходили с ним в оперу – любимое место пребывания  тбилисской молодёжи тех лет. Это было удивительное время, когда, несмотря на голод и холод, тёмные, неосвещённые улицы, мы постоянно ходили один или два раза в неделю в  нарядное здание оперы, чтобы услышать то приезжего оперного певца, то классическую музыку в исполнении симфонического оркестра. Попасть на любой спектакль было легко,  цены на билеты  низкие. Серёжа очень любил музыку, сам владел приятным и чистым тенором. Помню его выступление на каком-то концерте с песней «Дан приказ ему на запад».
     Эксцентричный характер будущего знаменитого кинорежиссёра уже давал о себе знать. Однажды Серёжа пришёл к нам, когда я была дома одна - грелась у самодельной  печки. (Печка была славная, никто не верил, что я, четырнадцатилетняя в то время девочка,  сама сложила её из кирпичей). Серёжа  достал из карманов  свой паспорт, военный билет,  деньги,  и сказал, что всё это полетит в огонь, если он меня сейчас же не поцелует! В печку на следующий день Серёжа швырнул два билета на концерт Вертинского, куда я отказалась пойти. А идти было просто не в чем, - единственные туфли отданы на ремонт  сапожнику… Серёже я  об этом не рассказала.
      Жилось нам трудно, и однажды Иосиф  предложил маме отдать  меня жить в богатую семью Параджановых  до получения паспорта, а когда я получу паспорт, нас с Серёжей сразу поженят. Мама отказалась сразу, она не представляла себе, как можно отдать свою дочь в семью торгаша. Хотя Серёжа ей нравился, ведь он был очень интересным и обаятельным молодым человеком.
    У меня сохранилась  запись в дневнике от 17 апреля 1944 года: « Серёжа любит меня, сделал  предложение, сказал и маме. Но я ему дала отрицательный ответ. Наконец-то желание моё исполнилось, о чём я  так много мечтала раньше!» Тогда мне было  только шестнадцать лет…
    После отказа Серёжа перестал бывать в нашем доме, потом я узнала, что он уехал в Москву и поступил во ВГИК в мастерскую режиссёра Игоря Савченко. 
    Прошли годы. Я неожиданно вновь встретила Серёжу  на тбилисской улице, и мы вместе  пошли в Дом Искусств на фильм «Индийская гробница». Помню его слова: «Ты затронула в моей душе главную струнку». Потом Сергей  пошёл провожать меня домой и предложил  поехать с ним в Киев, где  жил и работал в это время, обещая: «Я сделаю из тебя  профессионального монтажёра». К тому времени он уже успел жениться и овдоветь, а я встречалась с другим человеком. Поэтому, не выдержав последовавших после  приятных разговоров неожиданных и весьма смелых ухаживаний со стороны Серёжи,  убежала и спряталась в подъезде… Через несколько дней  повстречала Сергея вновь на улице, но он с обиженным видом прошёл мимо и даже не поздоровался.
     Как сон, опять промелькнули годы. Лечу в Киев, где никогда не бывала раньше, и заодно решаю встретиться с Сергеем. К этому времени он стал уже знаменитым на весь мир режиссёром, но для меня по-прежнему оставался всё тем же Сержиком.
     Легко разыскала его номер телефона, позвонила, вечером того же дня поехала на киностудию Довженко, где  мы должны были встретиться. В киностудии мне сказали, что Сергей  на просмотре художественного фильма «Ноктюрн» молодого кинорежиссёра, фамилию которого я сейчас не помню. Я зашла в тёмный зал, где шёл просмотр, и сразу увидела Сергея, - но, Боже мой, как он изменился!
    Изящный, стройный, элегантный юноша превратился в небрежно одетого, полысевшего толстяка с седой бородой, но с прежним молодым, умным и живым взглядом. К тому времени Сергей уже снял несколько фильмов, которые принесли ему мировую известность, в том числе «Тени забытых предков». Этот фильм  получил мировое признание - премию Британской академии, призы в Риме и Мар-дель-Плата в 1965 году.
   На просмотре «Ноктюрна» Сергей познакомил меня со своей второй женой Светланой Щербатнюк, с которой  был уже разведён, и маленьким сыном Рубеном. Нас кто-то фотографировал, а Сергей    комментировал: «Вот моя первая любовь, дочь посла в Иране (это про меня),  вот последняя, дочь посла в Чили (это Светлана),  и затесавшийся между ними  Рубенчик». Серёжа, как всегда, фантазировал,  мой папа в 1925-1930 гг. был секретарём Генерального консула СССР в городе Реште в Персии (еще до переименования этого государства в Иран).
   После просмотра мы с группой кинематографистов поехали  к Сергею домой, в небольшую двухкомнатную квартиру, которая была необычно меблирована. Мне запомнились грубо сколоченные из дерева скамьи вместо стульев, такой же стол, на  котором была беспорядочно  разложена снедь для угощения. В углу стояла вытесанная из бревна неуклюжая женщина,  идол  с кладбища, как объявил хозяин дома…
    Но  более всего меня поразило в тот день - и запомнилось на всю жизнь! - то, как бессовестно пользовалось  добротой и щедростью Сергея Параджанова его ближайшее окружение. Помню, один из присутствовавших, мужчина весьма почтенной внешности, попросил у Серёжи довольно массивное, явно высокой пробы золотое кольцо, чтобы его  примерить, но потом так долго и демонстративно  им любовался, что  Сергей сам сказал: «Оставь кольцо себе».
    Другой гость стал жаловаться хозяину дома на безденежье. Сергей, даже не поинтересовавшись суммой, которая требовалась просителю, просто указал  место, где в квартире лежали деньги, а сам продолжал рассказывать окружающим красивые небылицы, ярко и образно фантазируя и вызывая взрывы хохота. Было как-то неуютно находиться одной  среди стольких незнакомых мужчин, и вскоре я ушла. Сергей попросил  зайти к нему на следующий день.
   Когда я опять пришла к Серёже,  в квартире уже никого не было, кроме хозяина. Завязалась непринуждённая беседа,  мы вспоминали молодые годы, общих знакомых. Правда, в разговоре Сергей неожиданно объявил, что является сыном английской королевы и магараджи, хотя я прекрасно знала его настоящих родителей, да  и эти слова  меня совсем не удивили, так как Сергей с детства был  выдумщиком и оригиналом, стремящимся любой ценой выделиться среди окружающих. Я видела в маститом режиссёре прежнего мальчика, и Серёжа, будучи умным и проницательным человеком,  сразу  почувствовал моё отношение, внезапно погрустнел и перестал рассказывать  столь любимые им небылицы.
      Внезапно Сергей спросил, что говорят о нём в Тбилиси, в котором долго не был, а я  вспомнила  высказывание  нашего общего знакомого, известного мастера фотографии Давида Наумовича Давыдова, чьи выставки имели неимоверный успех во всех странах мира, где они проходили. Давид Наумович делал фотопортреты многих выдающихся деятелей искусства своего времени, а приезжающие в Тбилиси актёры и писатели всегда забегали к нему «на огонёк» в большую комнату, увешанную до самого потолка  работами  мастера. Давид Наумович называл Параджанова талантливым авантюристом. Узнав об этом, Сергей не обиделся, а задумался и  после небольшой паузы произнёс: «А искусство и есть авантюра».
     Прощаясь, я призналась Серёже, что, несмотря на прожитые врозь годы и разные судьбы, всегда ощущаю тоненькую ниточку, протянутую между нами; а Серёжа ответил: «Где же ты была до сих пор?!» Верный себе,  спросил на прощание: «Тебе, наверное, деньги нужны?» Хотя денег у меня было в обрез, я отказалась; не хотелось в глазах Сергея оказаться в ряду попрошаек, которые вечно клянчили у него купюры, золото и антикварные вещи.
  Когда я покидала дом Сергея, было уже поздно, около полуночи. В дверях  столкнулась с широко известным по многим советским фильмам киноактёром Л.Н.... Впрочем, тогда о нетрадиционной ориентации Сергея  было уже  известно всем.
   Прошло ещё несколько лет. В  начале восьмидесятых Сергей опять  жил в Тбилиси. За  эти годы им многое было пережито: непрестанные гонения, безработица и тюрьма. Лишь благодаря вмешательству Луи Арагона Параджанов был освобождён из заключения без права проживания в Москве, Киеве и Ленинграде. Маститого режиссёра, вошедшего в число лучших кинематографистов в  мире, официально пригласили на Каннский международный фестиваль, но до него это приглашение так и не дошло…
    Тогда, после долгой разлуки, я решила вновь повидать товарища детства. Дом Сергея, украшенный деревянным балконом, неотъемлемой деталью любого старого тифлисского строения, находился на улочке с крутым подъёмом, идущим на гору Мтацминда. Серёжа встретил меня, как всегда, приветливо. Комната, в которую мы вошли, поразила  грязью, - она, видимо, очень давно не убиралась, везде лежала пыль и были беспорядочно разбросаны вещи. Да и сам хозяин имел неухоженный вид, он равнодушно выслушал  поздравления в свой адрес,  расспросил меня о личной жизни и похвалился, что только что подарил баснословно дорогую спальню Людовика известной грузинской киноактрисе.
     Прощаясь со мной в этот день, Серёжа внезапно сник  и печально сказал: «Все приходят в мой дом, но хоть бы кто  взял и постирал мою рубашку». Действительно, рубашка на нём была несвежая...
     Тогда я не придала значения этим словам Серёжи, но потом не раз вспоминала их. Только теперь  понимаю, как он был бесконечно одинок среди окружавшей толпы так называемых друзей, как ему нужны были в то время искреннее понимание и даже помощь…
   Последний раз я видела Серёжу на похоронах его сестры Анны, в этот день он был особенно  эффектен, принимая соболезнования в длинном бархатном балахоне. Людей на похоронах было очень много. Когда я подошла к Серёже попрощаться, то почему-то  спросила, когда мы увидимся в следующий раз, на что он ответил: «На моих похоронах»...
      Известная московская поэтесса Дина Терещенко, с которой  я познакомилась в  писательском Доме творчества в Переделкино, как-то сказала: «Каждая женщина может написать свой роман».
     Вот и я попыталась рассказать Вам о своей первой любви, воспоминания о которой  и по сей день, в нынешние восемьдесят пять лет, помогают мне жить и придают силы сердцу.