Вчера вечером

     Вчера вечером раздался неожиданный звонок… Из тех, волнующих до сердечного трепета. Из прошлого. Позвонила моя пожилая приятельница, с которой мы не общались уже лет пять, а то и больше. Я и думать о ней боялась, не знала, жива ли…
…Она из тех женщин – язык не поворачивается сказать обречённое слово «была» - которые вызывают немое восхищение. Мария, Мари, для самых близких – Маруся повергала в столбняк восхищения всё, что движется. Преподавателей, милиционеров, кондукторш, продавщиц, мужчин, женщин, детей, всех, без исключения, животных и даже врачей-гинекологов. Когда она появлялась на улице, в театральном зале или зале филармонии, в каком-нибудь автобусе или троллейбусе, в аудитории… где угодно, все головы, как по команде, поворачивались к ней. И жизнь словно застывала на несколько мгновений. Мне доставляло несказанное удовольствие наблюдать такие моменты. Дело было даже не в её чрезвычайно броской эффектной внешности. Чёрные, отливающие синевой, блестящие, почти неестественно светящиеся, прямые волосы чуть ниже лопаток, ослепительно белая кожа и синие яркие глаза в обрамлении чёрных густых ресниц… Маруся их даже не красила никогда – глаза и ресницы. Так же как и губы. Этот крупный коралловый рот умопомрачительного, просящегося в смех изгиба, запоминался навсегда. И ещё – шпильки (тогда их называли гвоздиками), короткая юбка и тонкие, чуть длиннее нужных пропорций руки, словно повисшие крылья. Эту иллюзию она пестовала и подчёркивала специально. Все рукава готовой одежды были ей коротки и потому обшивались какими-то немыслимыми по изобретательности и красоте воланами и оборками из кружев или лент, или Бог знает, чего ещё – из «бабушкиного сундука»… Вот в этих необычных руках, длинность которых ещё больше нарочито подчёркивалась ею, и в особом, волнами исходящем от неё обаянии, которое теперь принято называть и харизмой, и аурой, и как-то ещё, была причина неотразимости Маруси. Так я это чувствовала…
Она была уже не в той поре сногсшибательной юности, которая и сама по себе – очарование. Её наступающая рука об руку с написанной диссертацией взрослость полновесностью зрелого интеллекта и легендарного остроумия делала Марусю небожительницей. Сказать, что она нравилась мужчинам – не сказать ничего. Она сводила с ума. А сама никого не любила. И была сдержанна, принимая ухаживания, никогда не позволяя переступать известную грань. Я была прилично младше, Маруся покровительственно смеялась над моей наивностью в жизни и часто шутила шокирующей меня фразой, что «жаль, что она не лесбиянка». У неё была тайна. Однажды мне она эту тайну открыла. Я просила позволить мне написать об этом рассказ. Маруся не разрешила.  И взяла с меня настоящую клятву в том, что ЭТО умрёт вместе со мной. Так оно и будет. Тайны я хранить умею. Скажу только, что она НЕ МОГЛА полюбить. Она была подранком. Невозможно это объяснить тем, кто не понимает значения этого слова…
Но жизнь её сложилась, в конце концов, счастливо с житейской точки зрения. Она вышла удачно замуж за иностранного, очень состоятельного господина, родила ему двоих очаровательных и благополучных деток. Теперь она четырежды бабушка. И совсем скоро станет прабабушкой… И теперь она живёт одна, стремительно стареет и беспробудно болеет… Но по-прежнему остроумна, высмеивая и свои болезни, и своё к ним отношение… Но говорит только о них. И несёт полную очарования околесицу обо всём об этом, включая свои текущие жизненные планы и кодовые, наши с ней ассоциации. Она звонила из далёкой страны, из далёкой жизни. За всё время нашего разговора мне едва ли удалось вставить пару фраз… Сначала я хотела написать об этом эссе в моей «полупрозе», но под конец нашего общения поймала себя на том, что, икая от смеха, незамысловато складываю в рифму то, что она говорит… Непечатную лексику я опустила, а вот кое-что из физиологии пришлось оставить… Извините...
 
Монолог Маруси
   (Болезное) 

Артрит терзает мои пальцы,
А язва точит желкиштракт…
Не светит вышивать на пяльцах,
Ведь катаракта – это факт…
 

Свет варикозного сосуда
Так манит разных хворей рой…
Я не могу помыть посуду
О, геморрой – ты мой герой!
 

Разнообразье аритмии –
Цветистей поросли в саду.
Вот как-то мимо – булимия…
Но, может, к ней ещё приду.
 

Игривы помыслы склероза
В оргазме с болью головной.
Мимозы, слёзы, розы, дозы…
И каждый день – последний бой.
 

А то – корёжит позвоночник,
И в лёгких хлюпает вода.
Бессонница – мой полуночник,
Окула Булочный*, балда…
 

На улице с букетом боли
Под окнами лишь Моросит**.
Скажи мне что-нибудь «от моли»,
Вещей сожрала – алфавит…
               
Ну что, а ты как поживаешь?
Стихов уже, небось, гора?
Прощаюсь, время поджимает,
Лекарства принимать пора…
 

                ***
Маруся, милая Маруся…
Что время сделало с тобой…
Легенда шарма, блеска, вкуса…
Цветы, поклонники гурьбой…
 

Я не могу никак смириться…
Сиянье глаз, волос атлас…
Я буду помнить тебя жрицей,
Не светской львицей – Синей птицей…
Ты – жажды жизни мастер-класс…
 

-------

    *Есть такая расхожая и очень смешная байка… В разных вариантах… Как кто-то кому-то диктовал адрес, с объяснением, что нужное место «около булочной»…человек не допонял, не дослушал… И когда позвонил в нужную дверь, спросил: «Окула Булочный здесь проживает?» Маруся любую нелепость – и смешную, и досадную так и называла.
    **Когда шёл особенный ленинградский безысходный дождик, Маруся говорила что-то из своего детства: «На улице бродит старый неприкаянный дед, зовут Моросит»… Видимо, когда-то из этого безличного глагола «моросит» у неё сложился совершенно конкретный образ.
    P.S. Маруся, я очень люблю тебя… Не умирай, пожалуйста…