Над томиком Ахматовой

Сидит, задумавшись над томиком Ахматовой,
Открытом на рисунке Модильяни.
Свет от окна  сонливый, влажный, матовый,
Цветов настой пьянящий  густопряный.

Волос волна,  на стенке белой тень её.
В ней благородство изначально данное.
Перо рисует образ с вдохновением,
Но сердце чувствует - теряю что-то главное.

Бежит перо за памятью доверчиво,
Душа не принимает в том участия,
Перу я доверяюсь опрометчиво,
Душа больна, на ней зима, ненастие.

Душа застыла, спит, в недоумении,
В ней пустота возникла вдруг неясная.
А ведь жила там птица озарения,
К добру и к человечеству пристрастная.

Казалось в жизни всё таким  устойчивым,
А что не так, то как-то перемелется.
Крутилась жизнь, как колесо у мельницы,
Куда течение влекло её уклончиво.

Сижу над книгою с рисунком Модильяни.
Ахматова на склоне как-то держится.
Куда удобнее ей было б на диване,
А так ведь, вроде, поэтесса сверзнется.

В уклоне не всегда определённость,
Паденье  задержать бывает сложно.
Я, партией заточенный на твёрдость,
Стою за положение  надёжное.

В любви ведь тоже требуются знания,
Ошибки допускаем многократные.
Любовь таинственна, как мироздание,
И в каждом сердце своя, приватная.

Любимый лик, стихи Ахматовой,
На белом фоне тень  недвижная,
Как будто от свечи  стоваттовой,
Шальная жизнь, какая-то покатая,
И абрис тонкий рисунка книжного.

Кого же он увидел в женщине?
Похоже, сфинкс иль раненая птица.
Влюбились яростно, искусством  венчаны,
И вечность предназначила им встретиться.