Строфы

(ноябрь - декабрь '12)

R. P.

I

Дротик, брошенный в цель, если цель
исчезает, не падает, но
устремляется дальше, и щель
создает меж мирами, окно.

Не могу напрямик о тебе
что-то вырвать, помять, удержать.
Ты исчезла, но в этой тюрьме
из пространства, молекул, сбежать

нет куда. Т.е. звук, отпусти
ты его, не канет, — навсегда
искривляет пространство пути.
И по этому следу, когда

ты шагнула вперед в ногу со
временем, я иду, и блюду,
как, под ним просыхая, песок
рассыпается вновь на ветру.

II

Ты — та точка, которую я
принимаю как пункт отправной
на пути к осознанью себя
как не мясо, но сущность с живой

душой. Т.е., рисуя в сердцах
эту грусть, и ее же тая,
с каждым выжатым с коркою "ах!",
понимаю все больше, — кто я.

Нет, не личность, не имя. Лицо
(рана рта и два ряда морщин) —
не крепко, как любое яйцо,
перед временем. Это — лишь чин,

данный нам как побочка, регресс
Бесконечности, образы во
сне. Любовь — раскаляет процесс
докрасна осознанья сего.

III

Потому и молчал. Что сказать,
глядя в зеркало, чье серебро
не имеет цены. Как принять
за монету одно лишь ребро.

Нет заряда без минуса, и
не отклеишь его от ядра, —
яко ссадину, как ни соли.
Посчитай, будто это мантра:

О, ум молк, пресмыкаются рты!
В злости рок, ну а нам — невдомек,
что такие понятья, как "ты",
"ты и я", "он, она" — это лед,

пена, порох, — из множеств одно
состояние, форма, шаблон.
Ведь недаром читаешь как "но"
"он" с другой стороны, кверху дном.

IV

Т.е. ты — это я. Не кори
за банальность меня. Вырви глаз
из угла своего, посмотри
с точки зрения мира, как "нас":

если нет расстояний и шор,
и то, что разгоняет нам кровь
по телам, суть повсюду, то фор
даже больше, чем сможется бровь

в удивленьи подняться, узнав,
что в отчете — весь зрительный зал,
а не только актеры. У сна
больше прав. И я это узнал,

выйдя вон, за границу ту, где
не предъявишь ни паспорт, ни виз,
плюс есть минус, и в эти и в те
щели льется сознания бриз.

V

Посему, испарившись внутри
камня, имя которому — рок,
ты осталась со мною, на три
поделив нуль меня, тем урок

преподав, тем раздув третий глаз,
чтоб тоска, вдруг возникнув, прошла
до него, и узрел чтобы нас
не фантазию как, — как душа

только может смотреть сверху вниз
на всю эту байду из интриг, —
как, продолжившись зеркала из,
что поставлено в угол на ринг,

пустота — на себя. Тут и там.
Тут и там, тут и там, там и тут.
Наши скорости разны пусть, — нам
приготовлен единый батут.

VI

Розовеет пусть небо, я прав!
и луна в крайней фазе канет,
но любовь, т.е. все эти "лав",
не нуждается в том, чтоб ее

завивали в косичку вокруг
стояка и желанья пожрать.
Для нее это — как резать лук,
как артерию сонную сжать.

Наконец, отпускаю тебя!
Ощущение, — как на повтор,
но без требы к деталям; клубя
ворох пыли, влюбившийся вор

оставляет письмо без чернил,
заробев в перспективе узнать,
что он чувство сие очернил,
собираясь в бинты завязать.

VII

Это — отзыв, волна, шум, огрех,
силикон, забиванье гвоздей.
Расколовшийся мозга орех
от накала в духовке страстей.

Перевод иероглифов из-
вилин на герц, дельфиний язык,
т.е. чистый сознания визг.
В мякоть воздуха сточенный клык.

Способ вырваться из колеса
за забор, за кулису, — туда,
где еще не бумага леса,
и не ждешь в подтверждение "да",

нет нужды становиться в этюд
из субъекта с объектом, при всей
разновидности спектров и блюд,
как когда-то не сделал Персей.

VIII

Так, впитавшись умом в сей секрет,
растирая себя, точно мел,
на доске этой жизни, кой нет,
вспоминая тебя как пробел,

омываю все башни со лба,
рассыпаю последнюю дань.
Проживаю тебя, и судьба
разрешает мне тот час же — "встань!".

Я — молчу. Прогибаясь, в горсти,
чуть дрожа, проношу тишину.
Не скажу ничего, ни "прости",
ни "прощаю", но почву — дожну,

обновляясь, как спорами гриб,
размыкаясь фракталом на ты-
сячи веток. И это — не трип:
ты — повсюду, а я — это ты.