Купальская ночь. Восьмой век

               

Истекает закат, пропитав моховые поляны.   
Стихли избы, деревьями взяты в кольцо.
Расплелся хоровод, и гудочник уснул полупьяный,
В догоревший костер бородатое сунув лицо.

Отыграли веселье. Огнем освятили скотину.
В тесноте камыша размокают девичьи венки.
Двое возле сосны обменялись словами скупыми,
Неумелые руки сплелись, как лесные вьюнки.

Завтра — серый рассвет. Тошный плуг да постылая пряжа.
А пока — темнота.
                Пряный запах лесной тишины.
Ждет мохнатая ночь, за стволы отступая и прячась,
Сквозь вершины следя рысьим глазом луны.

Закружила, замучила, вовсе рассудка лишила;
Заманила взаимно в глаза, как в болотную глубь.
Руки рвали одежду, и страшно скрипела лесина,
И кипящая кровь — острой солью с прокушенных губ…

…Завтра — книзу лицо, и скорей стороной с коромыслом.
Он не глянет ей вслед, — отвернется, стыдясь естества…
Будут новые ночи в глухие ворота ломиться, —
Но не дрогнут замки.
                Только сон всколыхнется едва.

Только вспомнят они — и решат, неизменные внешне,
Потому что иначе не будет покоя в груди:
«Разве он  был со мной?
                Притворилась купальская нежить!»
«Разве с нею я был?
                Это навка* пристала, поди!..»

                1976
   


      *Н а в к а — мертвая девушка, блуждающая по лесу; весьма опасное существо, представленное поэтической фантазией Леси Украинки в виде прелестной Мавки.