Быть константой России

В ответ на стихотворение Елены Таленника «через неба – похожий геном…»:

http://stihi.ru/2012/09/13/284

Передать через небо мелкой жизни немую дремоту
не способен упавший -- способен затоптанный в грязь
на Центральной, что стала ему (не соврать!) эшафотом
и работой, которая все ж, наконец-то, нашлась!

Под его пальтецом – грудь обуглена выжженным сердцем:
был и он молодым, и Есенина на ночь читал,
а теперь – без ключа от чердачной оторванной дверцы,
и в соседях – оторвы, бичей-наркоманов чета.

А когда-то коньяк смаковал из пузатых бокалов:
ведал сырную вкусь, завсегдатаем был в кабаке,
и цыганскую плоть за немалые бабки ласкал он,
разбираясь нехило в политике и в табаке.

Необъявленной темой страну завалила войнушка:
между теми и этими он не сумел суетнуть.
И ударила жизнь монтировкой по самой макушке,
выбив к черту из мозга советско-геномную суть!

Проворонил эпоху и пропил к ядреной квартиру.
Убежала жена, захватив и шмотье, и детей.
И теперь из горлА глушит он метиленную мирру,
а потом по полночи гоняет чердачных чертей! 

Передать через небо мелкой жизни немую дремоту
не способен упавший -- способен затоптанный в грязь.
У него есть теперь (зае@...сь!) основная работа:
быть константой державы, которой командует мразь!


Рецензии
Ну, а когда затоптанный в грязь через небо передаёт что-нибудь - это ненормально, не жизнь, не война, на которой воюют по-человечески и к тому же не просто чтобы всегда воевать, а чтобы захватывать земли противника и добычу. Но этот затоптанный в грязь и что-то при этом передающий через небо воодушевляет на войну, на собственном примере показывает, что не бытие определяет сознание, а наоборот, что уже без войны и раньше войны эта дрянь ползучая уже побеждена. Опять же, заключённым надо о чём-то петь и передавать друг другу воодушевляющие истории; если бы не было затоптанных в грязь людей, что-то передающих через небо в современности, надо было бы искать воодушевляющие образы в прошлом.

Сонет

Прошел январь за окнами тюрьмы,
и я услышал пенье заключенных,
звучащее в кирпичном сонме камер:
"Один из наших братьев на свободе".

Еще ты слышишь пенье заключенных
и топот надзирателей безгласных,
еще ты сам поешь, поешь безмолвно:
"Прощай, январь".
Лицом поворотясь к окну,
еще ты пьешь глотками теплый воздух,
а я опять задумчиво бреду
с допроса на допрос по коридору
в ту дальнюю страну, где больше нет
ни января, ни февраля, ни марта.

И.Бродский

*
:P

И там были бы памятники. Я бы знал имена
не только бронзовых всадников, всунувших в стремена
истории свою ногу, но и ихних четвероногих,
учитывая отпечаток, оставленный ими на

населении города. И с присохшей к губе
сигаретою сильно заполночь возвращаясь пешком к себе,
как цыган по ладони, по трещинам на асфальте
я гадал бы, икая, вслух о его судьбе.

И когда бы меня схватили в итоге за шпионаж,
подрывную активность, бродяжничество, менаж-
а-труа, и толпа бы, беснуясь вокруг, кричала,
тыча в меня натруженными указательными: "Не наш!" --

я бы втайне был счастлив, шепча про себя: "Смотри,
это твой шанс узнать, как выглядит изнутри
то, на что ты так долго глядел снаружи;
запоминай же подробности, восклицая "Vive la Patrie!"

И.Бродский "Развивая Платона"

*
и работой, которая все ж, наконец-то, нашлась!

Ну вообще-то да. Раньше всё было то же самое, только ещё и высшей идеей, ну хоть всё равно какой какой-нибудь, не осмысленное.

Становитесь на молитву, господа -
Хочь на снег, хочь куда.
Вот, сподобились, нагрянул наш черёд,
Шашки вон - и вперёд.

Вестовые греют руки на кострах,
Грудь в крестах - не за страх!
А полковник выезжает на перёд,
И палаш достаёт.

Сергей Боханцев

*
- А помнишь, как к тебе я бегал пацаном,
Ты томик Пушкина читала в сквере...
И мне тогда поэзия казалась сном,
И как же я в тебя, мальчишка, верил.

Михаил Круг

*
Под его пальтецом – грудь обуглена выжженным сердцем:

Имяреку, тебе, -- потому что не станет за труд
из-под камня тебя раздобыть, -- от меня, анонима,
как по тем же делам: потому что и с камня сотрут,
так и в силу того, что я сверху и, камня помимо,
чересчур далеко, чтоб тебе различать голоса --
на эзоповой фене в отечестве белых головок,
где наощупь и слух наколол ты свои полюса
в мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок;
имяреку, тебе, сыну вдовой кондукторши от
то ли Духа Святого, то ль поднятой пыли дворовой,
похитителю книг, сочинителю лучшей из од
на паденье А. С. в кружева и к ногам Гончаровой,
слововержцу, лжецу, пожирателю мелкой слезы,
обожателю Энгра, трамвайных звонков, асфоделей,
белозубой змее в колоннаде жандармской кирзы,
одинокому сердцу и телу бессчетных постелей --
да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,
в нашей бурой земле, местных труб проходимцу и дыма,
понимавшему жизнь, как пчела на горячем цветке,
и замерзшему насмерть в параднике Третьего Рима.
Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,
чьи застежки одни и спасали тебя от распада.
Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
с берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

И.Бродский "На смерть друга"
*

Агата Кристи Ак   28.02.2014 18:22     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.