Горький привкус счастья на губах. Линдиру

ВНИМАНИЕ: некторые видят здесь немного слэша.

Когда самая смелая и отчаянная мысль становится истиной, она перестает пугать. Превращаясь в жизненную философию, она начинает удивлять всех, кроме тебя. И потрясенные фразы в твою сторону преимущественно о том, что ты, должно быть, или очень сильный, или не в своем уме, становятся все более привычными и все менее понятными. Тебе не нужно больше делать выбор, что бы ни было на той чаше весов. Какой выбор, о чем вы? Ты просто живешь. Тебе не нужен другой путь. О каких приоритетах может быть речь, если ОН - единственное, что имеет смысл. Это - все, что есть у тебя, но больше ничего не нужно. Этот горький привкус счастья на губах...

Лина обвиняли многие во многом. Он часто ошибался. Как и все, впрочем, но об этом редко задумывались. Но всегда, когда почва уходила из под ног, Лин знал, что (как бы банально это не прозвучало) есть тот, на кого можно опереться. А когда гордость закрывала его сердце, и он оказывался на полу, то именно ЭТИ руки поднимали его и отряхивали. Иногда присутствие Ласа казалось Лину настолько привычным, что воспринималось как должное. Иногда его проглатывал панический страх,и он тонул в темноте,оцепеневший, парализованный мыслями о том,ЧТО будет,если вдруг... Но опять знакомый голос спасительным лучом пронизывал наступающий мрак, и вот он снова, этот горький привкус счастья на губах.

Соленый воздух пах разлукой,но Лин снова учился любить море. Он выводил, вытягивал, возвращал брата оттуда,куда не достучаться. Но каждый раз мог стать последним, и это настолько пронизывало душу, что, закрыв глаза, этой болью можно было захлебнуться. И даже если по какойто неведомой нелепой случайности его сердце не остановится вместе с сердцем Ласа, жизнь на этом закончится. Это единство, эта сладкая, почти физиологическая зависимость, требовала Ласа, всего и всегда. Его не хватало, его было мало, умопомрачительно мало, хотелось быть ближе, чем кожа и... И да, он любил Ласа. Любил по-братски, не по-братски, любил больше, чем любят мать или отца, больше, чем Родину, больше, чем весь мир. Для другой любви просто не осталось места, и он любил брата так, как только можно кого-либо любить. Кого угодно. И Лин знал, что его любят. Лас всегда был немного закрыт, но то тепло и тот свет, которые он дарил, да и то, ЧТО он прощал... По-настоящему, всецело. Лин нагнулся к раненному брату. Вдохнул запах его волос... И этот привкус, привкус крови и боли, нежности и тепла, невероятной, заполнившей весь мир любви, и страха потери. Этот привкус был вкусом всей их жизни. Этот горький привкус счастья на губах.