Горькая песня

    Раннее утро. В салоне маршрутки тепло, тихо звучит музыка «Дорожного радио». С наслаждением закрываю глаза. Двадцать минут езды до работы, можно сладко вздремнуть, если только не начнут «нашептываться» стихи.  Почему-то они пишутся чаще всего в транспорте и особенно в моей любимой маршрутке.  Звучащая песня убаюкивает, почти засыпаю…
    - Колышется дождь густой пеленой, -  из динамиков ворвалась очередная песня,  и моего сна как ни бывало!  Тягуче сжалось сердце. Господи, ведь такая хорошая песня, но вот уже 35 лет я не могу её слушать спокойно.
    - Не надо печалиться, вся жизнь впереди! - вместе с припевом появились слёзы. Не хватало еще разреветься прямо сейчас.

    Мне 18 лет, мир в цветных красках. Каждый день с радостью бегу на работу в техническую школу, там я правая рука начальника, как-никак секретарь-машинистка-делопроизводитель! Курсанты техшколы, будущие машинисты и помощники машинистов тепловоза, мило называют  меня Красной Шапочкой и относятся ко мне очень бережно и заботливо.  Вечером таким же галопом  бегу домой, где нас ждёт мама. Мы – это я и мои старшие:  сестра Люда и брат Сергей.  Мама на пенсии по инвалидности, приглядывает за Людиной дочкой Натулькой трёх лет, а средний брат Боря служит в армии. Он моряк. То, что он моряк - предмет особой гордости для меня.  Служит в Морфлоте, на Чёрном море, и через месяц я поеду к нему в отпуск!  А пока же мы переписываемся с ним… Я писала ему большие письма, настоящие  романы, как, смеясь,  говорил  он. И в ответ получала же такие  пространные, подробные письма. Мы с ним были очень близки. "Два последыша" – это про нас так мама любовно говорила.  2 августа -  мамин день рождения,  и в тот же день от Бори пришло письмо, а в нём открытка с пластинкой. На пластинке был записан его голос с поздравлением:
    -  Дорогая мама! Поздравляю вас с днём рождения! Желаю вам счастья, здоровья, долгих лет жизни. Ждите. Я скоро приеду. С любовью. Ваш сын Борис.
     И следом за поздравлением  звучала песня «Не надо печалиться». В тот день мы  окончательно закрутили эту пластинку. Мама бурно радовалась:
    - Такое впечатление, что Боренька  рядом со мной сидит!- восхищалась она.
    Кстати, из пяти ее детей, только Боря почему-то обращался к маме на вы.
 
    А через 5 дней нам принесли телеграмму.  С ужасом перечитывали ее и не могли до конца понять, что произошло: «Случилось несчастье с вашим сыном Борисом. Срочно выезжайте. Командир части». В доме собрались все соседи, было решено, что маме нужно срочно лететь самолётом в Николаев, где служил Боря, не нужно терять время  на поезд. Те же соседи собрали денег на самолёт, и вечером мама вылетела. Меня с собой не взяла. Было много предположений, что могло случиться с братом. И все пришли  к выводу:  раз написано несчастье, то значит лежит в госпитале, и  он - живой. Если бы случилось непоправимое, так бы сразу и написали. С этой надеждой мама и улетела, объяснив мне, почему она не берёт  меня с собой:
    - Дочуш, а вдруг он в больнице лежит? Сначала я с ним посижу, а потом уже ты приедешь, меня сменишь… А там Люда с Сергеем.  Так, что ждите меня дома, я вас извещу, что к чему. И никуда не дергайтесь без моего ведома…
    А утром пришла вторая телеграмма: «Ваш сын погиб. Похороны…»  Хорошо, что мама полетела самолётом. На похороны она как раз и успела. Соседям был звонок от командира части, который известил, что после похорон они проводят маму, и приезжать нам нет смысла, принято решение захоронить Борю в Николаеве.  Что творилось с нами, рассказывать не буду, но мы не могли представить, как там мама одна прощается с сыном.  С её больным сердцем… и вообще. Ждали  ее вечером через 3 дня. Путь из Украины в Казахстан на поезде не близкий.
    Рано утром кто-то постучал в окно, я выглянула.  Седая незнакомая старушка помахала мне рукой и, оцепенев, я вдруг поняла, что это мама. Выскочила из дома, подбежала к калитке, распахнула её и не могла сделать дальше и шагу. Мама стояла какая-то виноватая, с жалкой улыбкой, в руках плетёная авоська, полная больших жёлтых груш. Я смотрела на неё, и слёзы катились градом: боже, это  мамочка?    Потом за столом мама  удивительно спокойно и обстоятельно рассказывала, как прошли похороны, очень тепло отзывалась о командире части  и с недоумением  смотрела на нас, как мы плачем, и всё просила:
    - Да вы кушайте груши, они такие вкусные!
    Мы рассматривали  фотографии похорон и сходили с ума от мысли, как всё это смогла пережить мама.  Гроб был оцинкованный, запаянный, но с окошком. Мама долго вглядывалась в это окно, пытаясь в последний раз увидеть лицо любимого сына,  и вдруг увидела, что у него  по щеке катится  слеза. С криком бросилась к командиру:
    - Он плачет! Посмотрите сами! Он плачет, меня услышал, значит, он живой! Откройте гроб!
     Потеряла сознание. Потом, когда ее привели в чувства, командир рассказал, что они долго искали тело утонувшего моряка и чудом зацепили багром за глаз. И поэтому  у него из глазницы вытекала вода. Не знаю, поверила ли она этим объяснениям, но про это нам  рассказывала подробно.  А мы слушали ее безэмоциональный рассказ и холодели от ужаса.
    Утром мама провожала нас на работу, вечером встречала, мы все вместе ужинали, стараясь развлечь маму отвлечёнными разговорами. Радовались, что она спокойна, видимо общение с маленькой внучкой ее успокаивало, но всё же, что-то нас смутно тревожило. Мама, в отличие от нас, не плакала, когда речь заходила о Боре. Какая-то отстранённость сквозила в её поведении. Она неохотно  разговаривала с нами, старалась больше молчать, безучастная ко всему. И как-то вечером  Натулька, сидя на крылечке, сказала нам с сестрой:
    -  А когда вы уходите на работу, бабуля включает Борину пластинку. Слушает ее, качается  и воит*.
    - Что, что она делает? - переспросили мы.
    -  Воит. Вот так, - и Наташа, качаясь, завыла тонким голоском, - ы-ы-ы-ы…
    Тогда-то мы и узнали обо всём. Проводив нас на работу, мама тут же ставила Борину пластинку, слушала её весь день, раскачиваясь в такт музыки, и всё шептала:
    - Он живой! Неправда всё это. Он живой. Он же плакал тогда! И даже  разговаривает  сейчас со мной, слышите, поёт мне: вся жизнь впереди, надейся и жди! Я и жду…, - потом тихо начинала выть.   К вечеру она успокаивалась, приводила себя в порядок и старалась вести себя спокойно, чтобы мы ни о чём не догадались.
    Мы посовещались с братом и решили спрятать пластинку, чтобы мама себя не изводила. Чувствовали, еще немного и она просто сойдёт с ума. Так и сделали. Придя вечером домой,  мы застали её с опухшим лицом и диким взглядом.
    - Ребятки,- хриплым голосом тихо попросила мама, -  отдайте пластинку! Она моя. Я больше не буду слушать, но отдайте мне!
    - Иначе я умру, - твёрдо добавила она,  и мы…поверили, что так оно и будет. Люда с неохотой вынесла пластинку из своей комнаты и протянула ей.
    Слово своё мама сдержала. Она и в самом деле не слушала больше её никогда,  но куда  делась пластинка, мы так и не узнали.  И как не старались найти - не нашли.
    Через год я родила сына и назвала его Бориской. И с этого момента мама немного успокоилась. Просто внук  стал для неё сыном, в нём она видела своего Борю. И безумно его любила.
    А песню эту в нашей семье до сих пор никто не может слушать спокойно. Горькая она нам. И от неё больно.



* воит- воет, я намеренно оставила в рассказе произношение этого слова трехлетним ребёнком. Именно так она сказала - "воит".



Фото автора.