Я, конечно, вернусь

Покачнулся слегка грубой плотью своей бело-черной
Деревянный забор, что, как зебра, теперь полосат.
Гладью нежной души, словно тихой водою озерной,
На тебя я сморю, а глазами сморю в небеса.

Там царевна-луна снежным хлебом из тонкой ладони
Кормит сизую ночь, стаи синих крылатых комет,
Там гуляют ветра, голубые хрустальные кони,
Бьют холодную даль, высекая копытами свет,

Он останется там на бескрайние долгие сроки,
В кошелек облаков опускается он серебром,
Ну а я не скопил ничего, даже нежные строки,
В стихотворную медь обратил и рассыпал кругом.

И монеты лежат на снегу, как слова на бумаге,
Красным отблеском звезд тихо трогая синюю муть,
Я их всех растерял, подарил, потому что бродяге
Виноградная синь льется слаще в глаза, чем кому.

По-восточному сердце – карман, ну а он тем бездонней,
Чем ты больше отдал. Чувство, рифмою небо раскрась!
Ты красивей луны, и тебе быть царевной законней,
Ну а я – не царевич. Уйму незаконную страсть.

Но прости… не могу… гулким светом насквозь прогорая,
Этот свет опустить в руки синих ночных холодов,
Я хотел бы еще той девчонке, сбежавшей из рая,
Яблок розовых песен нарвать из межзвездных садов.

Но не яблоки в них, не осина, не снежная липа,
Только красная медь чуть блестит огонечками фраз.
Я еще для того это слово на поле рассыпал,
Чтоб вернуться сюда, как сюда возвращался не раз.

Ты из рая сбежала. А что там за садом, за раем?
Душу резал поэт, что познал, что изведал всего:
“Я когда-то умру, мы когда-то всегда умираем”,
“Я, конечно, вернусь!” – я отвечу совами его.

Я, конечно, вернусь, как корабль из морского тумана,
Чтобы видеть тебя, видеть глаз звездно-карих огни.
Я бросаю строку, доставая слова из кармана,
Ну а их всё не счесть, потому что от сердца они.