Надежда

 Часть 1


В эту ночь Ваня не спал. Ему в голову приходили разные мысли одна за другой, которые не имели пока сформировавшуюся оболочку, но уже томили детское сердце своей тяжестью и волнительностью. За окном черная ночь тихо и безмятежно завладела миром и, казалось, не отдаст никогда свое царство юному утру, уж очень темна и беззвездна  была. Уткнув подбородок между руками, Ваня сидел в полусогнутом состоянии и задумчиво, с какой-то детской мудростью, глядел сверх подоконника, возможно, что-то вспоминая или представляя. Его светлые волосы, коротко остриженные, с вечно лезущей челкой на глаза, сейчас были взъерошены и неприглядно торчали во все стороны. Голубые, не по- детски умные и выразительные  глаза, отождествлялись сейчас с морем, волнующим и мятущемся от берега к берегу, были наполнены слезами, какими-то думами, невиданными никому кроме него самого. В его голове бесконечно вертелась, словно волчок, одна единственная фраза его воспитательницы Нины Георгиевны: «Завтра тебя заберет мама. Жди». Эта неожиданная для него реплика, как гром среди ясного неба, перевернула всю его душу и заставила его детское сердечко биться чаще и ритмичнее. Он и представить не мог, что он, восьмилетний оболтус и шалун, будет забран в семью быстрее всех его друзей, быстрее даже голубоглазой, белокурой Южиной Светки, которая обладала невероятной красотой и детским очарованием и поэтому ее уже 2 раза пытались удочерить, но почему-то безрезультатно. Он знал, что приходя в детдом, семейные пары выбирали себе сыновей или дочерей, смотря личные дела и фотографии,(да, да, именно фотографии), а потом уже выбрав кого-либо общались уже вживую. Но Ванька знал, что его никогда не выберут. Его, неказистого и не привлекательного ребенка, с большими голубыми глазами и острым неправильным подбородком, с неровно сложенными губами, да и к тому же характеристика оставляет желать лучшего: целых три драки за последний месяц. Но он не мог смотреть на этого несносного пятиклассника Аркашку, отнимающего последние гроши у младшеклашек, которые те заработали своим собственным трудом, убирая мусор сначала возле школы, потом на территории училища., чтобы купить себе обычный леденец на заработанные деньги и сосать его, причмокивая губами от удовольствия. Как это вкусно, сладкий леденец! Или еще целую пачку шоколадных печеньев! Да, в детдоме печенья дают по субботам за обедом, в качестве десерта, к чаю. Но это не то! Вот когда ты держись в руках целую пачку этого блаженства, чуешь его запах и знаешь, что ни с кем не поделишься, а слопаешь все сам, нет, не от жадности, а просто оттого, что оно у тебя есть и оно твое и ты имеешь полное право  съесть это сам! Вот  такое блаженство Ванька испытывал. Сам однажды таскал мусор с территории детского лагеря вместе со своим классом. А потом… а потом им вручили по 50 рублей каждому. И  какое было это счастье! Какое потрясающее чувство держать в руках то, на что ты сейчас обменяешь  порцию мороженого с карамелью, а может быть, с орехами! И поэтому Ванька знал, как обходятся эти «блаженства» и не мог допустить, чтобы какой-то Куцапый (так дразнили Аркашку) победил меньших, отняв у них деньги и купив на них сигареты. Конечно, влетело им обоим тогда по первое число, но зато Ванька остался доволен: и синяк поставил под глазом этому несносному задире, и не дал отнять деньги у ребятни. Сам считал он себя уже взрослым,  заканчивал третий класс и вполне мог постоять за себя.
Вторую драку Ванька спровоцировал сам. На уроке географии не сдержался и обозвал Петруху «слюнтяем», а тот полез с кулаками. Но Ванька не мог не ответить на вызов, он  перестал бы себя уважать, если б поддался этому бездельнику и доносчику и дал себя поколотить, а тот сразу побежал жаловаться на него, вышедшей на пару минут географичке. И вот получил двойку  в журнал за поведение, строгий выговор сначала от Кадабры(так называется географичка), потом от Лося (директора Федора Степановича), который вечно придирается и не дает спокойно жить,  да и еще лишили сладкого за ужином.
 В третий раз Ваньку подставили наглым и жестоким образом эти несносные пацаны  – одноклассники Куцапого. Видимо, решив отомстить за свою испорченную физиономию, он подговорил своих «дружбанов» и, они решили наказать Ваньку за своего главаря всеми известными и неизвестными способами. Каким-то непонятным образом, они пробрались ночью к старому сараю и подожгли его. Сарай находился недалеко от самого детдома, но пламя никак не могло перекинуться на него, даже если б ветер дул в  сторону здания – очень уж расстояние большое. И, естественно, хулиганы знали об этом и поэтому пошли на риск, надеясь убить двух зайцев: спалить этот никудышный сарай, который являлся местом постоянных игр младшей ребятни во время прогулки, и подставить Ваньку и его противных друзей, ну, конечно Ваньку первым делом, ведь только из-за него затевался весь этот сыр-бор. После «допросов» у резвого и кричащего Лося, на вопрос: кто это сотворил, Аркашка и его товарищи в один голос заявили, что это Ванька и два его друга – Сашок и Белый (Борис), поскольку они, видите ли, видели их ночью поблизости сарая курящими. Как говориться, без суда и следствия, Ванька, Сашок и Белый были приговорены к недельной уборке всего детдома, включая мытье полов, грязной посуды и выбивания ковриков из учительской и директорской. Но главное, не это, главное было для Ваньки то, что эти бессовестные «куцапки» помимо клеветы,  еще всю неделю ходили и усмехались над ним, гнущем спину в качестве полотера. Это приводило его просто в исступление и приступ гнева, но ничего нельзя было поделать. После завершения каторжных дней во благо детдома, Ванька «вызвал на дуэль» этого «гада» Куцапого, назначив встречу один на один за территорией детдома, где стояло большое количество мешков с мусором и, следовательно, это место было непригодно для чьих-то взоров. Оно было темное, но пространство в нем было достаточно, чтобы «надрать зад» и вконец поквитаться со своим врагом. Состоялась драка не на жизнь, а насмерть. Но, благо, никто не пострадал, не считая синяка под глазом,  расцарапанной руки у Ваньки и ссадин и синяков на теле у Аркашки.
Все почти зажило: и синяки, и ссадины, и жизнь вступила в свое старое русло: учеба, домашние задания, игры в футбол на местном стадионе, вкусные печенья на ужин. И все это составляло мир нашего Ваньки,  без которого он не мог представить своей жизни, ведь он здесь вырос, здесь провел большую часть своих дней. Но сегодня днем вдруг в его сознании все перевернулось с ног на голову, и  эта фраза Нины Георгиевны не давала ему покоя. И, он все бредил каким-то  неведомым будущим с конфетами и мороженым вволю, с собакой – лучшим другом, о которой он всегда в тайне мечтал, о куче игрушек своих, а главное, о маме, такой родной и единственной, пусть даже не кровной, но с добрыми и ласковыми глазами, чтоб прижала к сердцу и не отпускала никуда-никуда, ни за что – ни за что! И этот неведомый мир чего-то таинственного, спрятанного за надоевшими стенами детского дома, одновременно манил и пугал,  голова болела от мысли, что, может быть, завтра решится вся его судьба, завтра он, наконец,  заглянет в глаза женщины, решившей его усыновить.

- Ванька! Ванька! Ты чего не спишь, ночь на дворе?, - вдруг послышался женский голос за спиной Ивана.
- Галина Викторовна? Да я так… Не спится что-то…
- Ты давай ложись-ложись, завтра рано вставать, не выспишься.
Женщина хотела уже закрыть дверь комнаты и спокойно удалиться, как Иван ее окликнул:
- Теть Галь!
- Ну, чего тебе, чего?
- А правда меня могут усыновить? У меня есть шанс?
Женщина вдруг заметно заволновалась, ее раскрасневшиеся щеки выдавали  напряжение. Она опустила глаза в пол и с грустным выражением лица присела на кровать к мальчику и тихо с дрожью в голосе прошептала:
- Не знаю, Вань. Жизнь такая штука… не ведаешь чего ждать: удара в самое сердце или подарка неведомо откуда. Ты не обольщайся, может и заберут, может и нет... Только знай, что главное в жизни – это вырасти достойным человеком, а дали ли тебе в детстве отец с матерью свою любовь и теплоту, это, знаешь уже не важно. А вот возьми и  отдай людям в два раза больше теплоты, чем могли бы тебе дать твои настоящие родители и будет тебе счастье. Ведь ты хочешь быть счастливым?
- Хочу…  Но только никак не могу понять того, что вы говорите… Тепло дарить людям это, конечно, хорошо, но только, знаете, как порой не хватает кого-то родного и по-настоящему любимого человека! Вы меня понимаете?
- Понимаю…конечно понимаю… Но что же сделаешь? А какой же ты уже взрослый и смышленый мальчик!
Женщина приятно улыбнулась и погладила Ивана по его белесой, от лунного света, голове.
- Спи давай, а то завтра не встанешь. А про счастье ты обязательно поймешь со временем.
Она встала и направилась к выходу. Мальчик укутался в белое одеяло и лег на спину. Лунный свет настойчиво пробивался сквозь тонкую ткань прозрачных штор, как будто кого-то звал за собой. А луна за окном похожа на шар, большая, круглая и ровная-ровная, словно выточенная из чего-то яркого и насыщенного световым перламутром,   и Ванька все глядел и глядел на нее пытливым взглядом, будто хотел спросить о чем-то важном лишь только для него одного. Сонные глаза постепенно отяжелели и,  он не заметил, как заснул.
Утро выдалось солнечным и ясным. На дворе стол июнь, природа буквально благоухала.  Ее девственная чистота запахов, цветов, неба, луча солнца, пекущего голову, молоденькая зеленая травка и, конечно, нежность царящая в воздухе пленили и давали надежду на что-то чудесное и обязательно приятное.
В это замечательное утро Ванька просто не мог спать долго. Он быстро встал, оделся, привел себя в порядок. На душе пели птицы и чувство чего-то радостного и счастливого приятно томило его сердце и мысли.
Пустые коридоры детского дома были в предвкушении детской беготни из столовой в столовую, мальчишечьих споров и девичьих перешептываний. Наставало время завтрака. Ванька, собравшись быстрее всех, побежал в сторону кабинета директора детдома. Именно вблизи него находился выход из здания и он, полагал, что сегодня, как и говорила ему Нина Георгиевна, его воспитательница, за ним придут. Иван осознавал, что это чужие для него люди (мужчина и женщина, как сам предполагал), но мысль о том, что он будет жить в семье, как и другие дети из благополучных семей придавала ему некую бодрость и он уже заранее, не видя даже в глаза своих новоиспеченных родителей, их любил, любил всем сердцем, как любит сын своих мать и отца.
Выйдя на улицу, он огляделся – никого не было видно,  даже встал на цыпочки, чтобы дальше видеть, но очертания мужской и женской фигуры не показывались. Только  недалеко, обнявшись, гуляла не спеша молодая пара. Чему-то радуясь, молодые люди смеялись во весь голос и так ласково прижимались щеками друг к другу, что невольно вызвали умиление и чувство теплоты у нашего Ваньки. Но это явно были не те, кого он с нетерпением ждал.  Дул летний легкий ветерок. Было тепло и хорошо. В окрестностях заливались пением птицы, о чем-то друг дружке говоря, может быть о любви и о чем-то ласковом. По крайней мере, так воспринимал это щебетание Иван, чувствовал, как за него радуются даже птицы, даже этот желтоватый цветок, покачивающий своей головкой и отдающий себя всего ясному солнцу. И оно грело и ласкало его нежные лепестки. Ласкало с материнской любовью и нежностью. Так и Ванька в своих мыслях уже отдал себя всего судьбе в руки, и хотел, чтоб его она также обогрела и приласкала, как солнце этот цветок. И тут юную Ванькину голову осенила мысль, что, быть может, его родители сидят уже в кабинете директора, а его ищут по всему детдому, а он сейчас здесь – на улице! Ванька, как угорелый, понесся к назначенному месту, не видя ничего на своем пути. В голове вертелась одна единственная фраза: «Вдруг они уже там! Вдруг там!»
 
Приблизившись к кабинету, Иван постучал в дверь. За нею послышался женский голос: «Войдите». В кабинете была Нина Георгиевна, помимо должности воспитателя, она еще была и замдиректором и поэтому сидела сейчас в кресле, перебирая какие-то бумаги. Она подняла глаза на вошедшего Ваньку:
- Тебе чего Лисицин?
- Простите, вы  мне вчера сказали…
- Помню-помню…  Ждем.  Обещались сегодня подъехать с тобой познакомиться. Ты иди, когда надо, я тебя позову.
От этих слов у Ивана чуть не подкосились ноги, сердце забилось ритмичнее и, озноб пробрал все тело с ног до головы. Он вышел и пошел по коридору медленным шагом, а сердце все колотилось и колотилось в предвкушении чего-то особенного.

Часть 2

День тянулся невыносимо долго. Иван уже 4 раза заходил в кабинет директора, но кроме сидящей в нем Нины Георгиевны никого не заставал. После последнего визита, получив отрицательный кивок, он направился на улицу,  сел на порожек детдома и сидел в задумчивом состоянии. Его уже 2 раза звали Сашка и Колька поиграть в мяч вместе с остальными ребятами, так как было свободное время, но Ванька отказывался, все смотрел вдаль и ждал…как преданная собака своего любимого хозяина. И он еще ни разу не усомнился в их приходе, несмотря на то, что, по словам Нины Георгиевны, молодая пара должна была приехать ровно в 10  часов утра, а сейчас на часах 4 часа дня.
Где-то вдалеке мелькали разноцветные автомобили, суетливые люди, куда-то спешащие.  Иногда слышались крики ребят, играющих в футбол, раздавались  звуки от сирен авто, лай собак, плач капризных детей, чья-то ругань – весь город шумел, как сосуд был наполнен звуками, фразами, криками. Жизнь бурлила, как кипящая вода, вбирала в себя чьи-то эмоции, мысли чувства… и только Иван отрешился от всего. Он знал, что если они не приедут сегодня, то не приедут никогда. Он и сам не ведал, почему так думал, ему это подсказывала интуиция, запрятанная глубоко внутри плачущего сердца, которое ждало и надеялось.

               
На город спустился вечер. Закат давно вступил в свои права, поражая своими ярко желтыми оттенками с перламутровым переливом. Радовали глаз милые желтоватые окошки вдалеке,  тихонько дувший ветерок ласкал оголенные шеи гуляющих прохожих, летний вечерний воздух наполнялся прохладой, пленил своими свежими нотами, подаренными в дар благоухающим летом.
 Детский дом гудел, как паровоз, многочисленными звуками: голосами ребят, воспитателей, звенели кухарки крышками от огромных кастрюль с ароматными зелеными щами. Ребята, кто бежал на ужин, кто поспешно возвращался с улицы, обсуждали свои дела и проблемы.
Возле кабинета директора стояли два человека: Нина Георгиевна и какая-то женщина. Обе вели между собой  разговор. Первая держала в руках бумаги и показывала другой. Обе были в приподнятом настроении, разговор прерывался то смехом, то одергиванием пробежавшего мимо них малого сорванца. О чем-то договорившись, они пошли по коридору, как вдруг Нину Георгиевну одернул мальчик невысокого роста с черными, как уголь волосами и курносым носом.
- Нина Георгиевна! Нина Георгиевна!
- Да-да! Что тебе Витя?
- Там это… Ванька  Лисицин…
- Что случилось?
- Я не знаю, он на улице!
- Ой, простите меня, Юлия Михайловна, - обращаясь к собеседнице, заторопилась Нина Георгиевна.
- Я сейчас, одну минуточку! О вашем окладе  можете договориться с нашим секретарем. Он вам разъяснит, когда преступать к своим обязанностям.
Тут Нина Георгиевна ускорила шаг и побежала вслед за Витей. Через несколько минут они очутились на улице, у входа в здание.
- Что случилось? – вырвалось у Нины Георгиевны при виде согнувшегося худенького тела  Ваньки.
Он сидел на порожке, в самом уголку, возле стены, так, что его и не сразу можно было разглядеть.
- Да, вот Нина Георгиевна, - обратилась к ней молодая воспитательница, - стала заходить, гляжу, а он тут сидит,  и так сладко спит… Жалко будить. Ребята говорят что он кого-то ждал и уснул…
- Ох, Боже мой! Это я виновата!, – схватилась за сердце женщина - к нему же должны были сегодня  родители приемные приехать знакомиться. А я совсем закрутилась и забыла ему сказать, что звонила дама  на счет его… Она и ее муж передумали его забирать…  Несите, несите его в комнату, он очень устал. Бедный ребенок!
Сонного Ваньку взяли на руки и поспешно понесли в детдом. Нина Георгиевна направилась следом.
Настала ночь, забывая  последние отголоски ушедшего дня, смывая всю копоть с его нежной беззащитной коже прозрачным дождем, свежим ветром и тихим полночным шелестом летних листьев. И дождь барабанил по крышам домов, по крашеным заборам, по оставленным автомобилям и цветочным клумбам, придавая всему новое дыхание, новую силу для жизни. И светили ярко уличные фонари, с каким-то опечаленным состоянием лили свой свет в ночное дыхание, чтобы хоть на минуту осветить этот мир, эту улицу, эту листву.  И горели уютным, безмятежным сиянием  маленькие желтые щелочки домов. В них обрисовывался чей-то профиль, а может быть два. Они оба, обнявшись друг с другом, о чем-то шептались, отодвинув шторы, смотрели на ночную ширь, на белесую луну… А кто-то был один. Укутавшись потеплее в мохнатый плед, с грустью наблюдал за этими профилями  представлял чью-то родную руку, милую улыбку, прелесть любимых глаз… А ночь, приподняв свой занавес, робко вглядывалась в красоту небесных звезд, в их маленькие серебряные очертания, наполненные чем-то неземным и таинственным. А дождь все шел и шел, обновляя эту землю и наполняя ее надеждой, той надеждой, которая не угаснет и будет жить, жить вечно даже в мире безнадежности и пустоты.