Табуретка

               
                Табуретка
  Табуретку принесли с базара. Время было послевоенное, легкая промышленность еще не очнулась от вынужденного сна и печать базарного происхождения сияла на всем немногом, что стояло в доме, и на всем, совсем уже малом, что носили мы на себе. Сиденье некрашеной этой табуретки было маленьким. Столяр явно не желал тратить лишние доски в мире послевоенной худобы. Дырочка в центре сиденья  давала возможность подцепить табуретку пальцем и   переставить на другое место. Другого места у нас не было, зато под Новый год  из дырочки вырастала хиленькая елка. Помимо сидения хитрый мастер сэкономил еще и на длине одной ножки, а потому табуретка покачивалась. Когда приходили гости, отец неизменно ставил меня на табуретку и, жестикулируя, завывая и рискуя упасть, я обрушивала на гостей бредовые потоки слов. Потоки эти, по правде, утомляли их, но гости на то и гости, чтобы хвалить хозяйское дитя. Покачивание хроменькой табуретки создавало состояние полета, хорошо знакомое всем талантливым, вечно сомневающимся  в своем таланте, поэтам, а также поэтам иным, свято верящим в свой талант без  видимых на то причин. Когда я подросла, меня перестали ставить на табуретку. Не смирившись с новым своим положением, я приносила её сама и, с наработанной годами сноровкой, сама на неё забиралась. Отец намекал, что гости не прочь бы сыграть в шахматы, а потом спокойно побеседовать за чашкой чая. Я продолжала упорствовать, приниженным взглядом умоляя гостей сказать заветные слова. И они говорили: «Почитай, почитай, деточка. Мы послушаем с удовольствием.». И слушали без удовольствия, потому что на табуретке интересен ребенок маленький, а мои ноги уже не умещались на сиденье. «Сначала ахаем, а потом плачем. Так устроен мир,» – говорила мама, когда гости расходились. Несмотря на смутное её представление об устройстве мира, мама была права, – мир устроен именно так. А потому нет ничего легче, чем поставить ребенка на табуретку. И нет ничего труднее, чем ребенка с табуретки снять, если ребенок этот вошел во вкус незаслуженной славы. 
  Когда родители мои ушли навсегда, сильно тоскуя по ним и по терпеливым гостям, я вспомнила хроменькую табуретку, давно затерянную в бесконечных наших скитаниях. И ощущая под ногами несуществующее покачивание несуществующей табуретки, я начала читать людям стихи великих поэтов. Должно быть, это мое предназначение. Знакомое волнение уносит меня в заоблачные сферы, туда, где витают призраки былого и прообразы будущего, и голоса их, сливаясь, обращаются в бредовые потоки слов... И когда я читаю людям стихи, щек моих, легким холодком касаются отстрадавшие души поэтов, и души бедных моих родителей, и  терпеливых наших гостей… И тогда все любимое, невозвратное, лучшее на земле, все, что вместе с покачиванием хроменькой табуретки я ощутила еще в раннем детстве, – все оно снова со мной. И теперь уже навсегда. 
19 22 сентября 2012 г.